Мать, "Адженда", Том VII, 8 января 1966

...25 мая 1966
(По поводу беседы от 18 мая, на которой Мать сказала, что 90% видений и снов на витальном, и даже на более высоких планах, субъективны)

Все же что-то непонятно в этой почти полной субъективности.
Что же? Спрашиваешь себя, что же истинно, с чем же на самом деле сталкиваешься? Не является ли все это плодом воображения?… Это несколько беспокоит.

Но когда имеешь позитивное переживание единственного и исключительного существования Всевышнего, и что все является лишь игрой Всевышнего в Нем самом, тогда вместо беспокоящего или неприятного или затруднительного ощущения возникает, напротив, ощущение какой-то полной надежности, безопасности. Единственная реальность — это Всевышний. И все это — игра, в которой Он играет сам с собой. Я нахожу это скорее гораздо более утешительным. И, прежде всего, только это дает уверенность, что мир может стать чем-то чудесным, иначе… Это тоже полностью зависит от занимаемой нами позиции. Полное отождествление с игрой как таковой, как с чем-то самосуществующим и независимым, необходимо, вероятно, прежде всего, для того, чтобы играть в эту игру так, как следует. Но наступает момент, когда достигаешь действительно такой отстраненности, такого полного отвращения ко всей лжи существования, что все становится нетерпимым, если не смотреть на все как на игру Господа в Нем самом, для Него самого. И тогда чувствуешь такую абсолютную и совершенную свободу, благодаря которой самые чудесные возможности становятся реализуемыми: становится реализуемым самое возвышенное, что только можно вообразить.

(Мать входит в состояние созерцания, затем открывает «Савитри»)

And Earth [shall] grow unexpectedly divine [И Земля неожиданно станет божественной]

Это утешение…

(молчание)

Ты видишь, наступает момент, когда можно терпеть самого себя и жизнь только в том случае, если принимаешь позицию, что Господь является всем. Видишь, сколькими вещами Он обладает: Он играет со всем этим — Он играет, Он играет… в смену позиций. И когда ты видишь это, все это, чувствуешь безграничное чудо, и каким бы ни был объект самого чудесного стремления, все это совершенно возможно, и будет даже превзойдено. Тогда ты утешаешься. Иначе это существование… безутешно. Но если занимать ту позицию, оно становится прелестным. Когда-нибудь я скажу тебе это. Когда есть ощущение нереальности жизни — нереальности этой жизни — по сравнению с реальностью, которая есть за пределами этой жизни, но одновременно и ВНУТРИ жизни, тогда… ах! да, наконец-то, ТО истинно — наконец-то ТО истинно и заслуживает быть истинным. Это реализация всего самого великолепного, самого чудесного, всего этого, да, реализация всего самого блаженного, самого прекрасного, это да, а иначе… Ты понимаешь. Вот чего я достигла. И тогда у меня возникает ощущение, что одна моя нога здесь, а другая — там, и это не очень-то приятно, потому что… потому что хотелось бы быть только Тем. Сегодняшний способ бытия — это прошлое, которое действительно не должно больше существовать. Тогда как другой способ, ах! наконец-то! наконец-то!… вот для чего существует мир. И все остается столь же конкретным и столь же реальным — оно не становится туманным. Все столь же конкретно, столь же реально, но… но оно становится божественным, потому что… потому что все ЕСТЬ Божественное. Это играющее Божественное. Вот так, мой мальчик.

28 мая 1966

(Мать кладет голову на руки и выглядит утомленной)

Все в порядке?

А ты не устала?

Нет, это хуже, чем усталость, хуже… Идет вся эта работа по выравниванию [баланса тела], она стала очень-очень трудной, очень трудной [Мать делает жест растирания]. Я практически не могу есть, я заставляю себя, иначе я бы только пила. И дело не в животе, не в этом, это… [тот же жест растирания]. Я не чувствую себя уставшей, но уже давно появилось и нарастает ощущение (в последние дни оно стало очень острым), что я иду, продвигаюсь вот так [жест неустойчивого равновесия], что малейший неверный шаг — и я свалюсь в пропасть. Я словно балансирую на грани двух пропастей. И это то, что происходит в клетках тела. В этом нет ничего от нравственности или морали, совсем другое ощущение. Надо все время быть бдительной. Малейшая слабина… катастрофична.

(долгое созерцание)

Итак, увидимся в четверг? Что же, надеюсь, что это кончится, что я выйду из этого состояния! Утешение в том, что действие Всевышнего становится все более и более ясным и очевидным. Ты видишь, я как частичка… [Мать делает жест в углублении Руки] как сказать?… как пылинка, но эта пылинка страдает, вот что досадно. Очень ощутимо. Но игра становится все более и более ясной [в материи], с необычайной точностью и необычайной силой. В этом утешение. Не будем беспокоиться об этом.

Июнь 1966

2 июня 1966

Прошли те трудности?

О! у меня было переживание, новое переживание. Я имею в виду, у клеток тела было новое переживание. Когда я ложусь на кровать, ночью, происходит подношение всех клеток, они осуществляют настолько полную сдачу [surrender], насколько это возможно, регулярно, со стремлением не просто к единению, а к слиянию: чтобы не осталось ничего, кроме Божественного. Это происходит регулярно, каждый день, каждый день. И в течение некоторого времени было так, словно клетки или это телесное сознание (но это не организовано как одно сознание: это как коллективное сознание клеток) немного жаловалось, говоря: «Но мы не чувствуем ничего великого. Мы действительно чувствует (они не могут сказать, что не чувствуют: они чувствуют защиту, поддержку), но, в конце концов…» Они как дети, они жалуются, что нет ничего зрелищного: «ДОЛЖНО быть чудесно.» [Мать смеется] Ах! что же, ладно. Так что позавчера ночью, когда я ложилась спать, они были в таком состоянии. Я не шевелилась на кровати до двух часов ночи, а в два часа я поднялась и внезапно заметила, что все клетки, все тело (но это действительно сознание клеток, это не сознание тела, это не сознание той или иной личности: нет личности, это сознание совокупности клеток), это сознание чувствовало себя окруженным и одновременно пронизываемым МАТЕРИАЛЬНОЙ силой с не-ве-ро-ят-ной скоростью, далеко превосходящей скорость света: скорость света казалась такой медленной и тихой по сравнению с ней. Невероятно! Невероятно! Это что-то, что должно быть похоже на движение там, движение центров… [Мать делает жест к отдаленным галактическим пространствам]. Это было так грандиозно! Я оставалась очень спокойной, неподвижной, сидела очень спокойно; и все же, насколько я была спокойной, это было таким грандиозным, как когда вы уноситесь столь быстрым движением, что не можете дышать. Небольшой дискомфорт: это не так, что я не могла дышать, речь не об этом, но у клеток было такое ощущение, что они задыхаются, настолько это было… грандиозным. И одновременно с ощущением силы, такой силы, что ничто-ничто-ничто не может ей сопротивляться, никоим образом. Так что я была выдернута из своей постели (я заметила это), чтобы сознание ТЕЛА (заметь разницу: это было не сознание клеток, а сознание тела) учило клетки, как осуществлять сдачу [surrender], оно говорило им: «Есть только один способ: полная сдача [surrender], и тогда у вас больше не будет этого ощущения удушения.» Затем была маленькая концентрация, как маленький урок. Это было очень интересно, маленький урок: как надо поступать, что надо делать, как полностью осуществить само-сдачу. И когда я увидела, что это было понято, я вернулась на кровать. И затем, с того момента (было два часа ночи – два часа двадцать минут) до без четверти пять я находилась в этом Движении безе перерыва! И, что особенно, когда я поднялась, в этом сознании (в сознании клеток и немного в сознании тела) было ощущение Ананды [божественной радости] во всем, что делало тело: будь то подняться, пойти, умыться, почистить зубы… В первый раз в своей жизни я почувствовала Ананду (совершенно безличностную Ананду), Ананду в этих движениях. Причем с ощущением: «А, вот как развлекается Господь!» Это больше не на переднем плане (это было на переднем плане в течение одного-двух часов, чтобы заставить меня понять), сейчас это немного отошло на задний план. Но, ты понимаешь, раньше тело чувствовало, что все его существование базировалось на Воле, на подчинении всевышней Воле, а также на терпении. Если его спросить: «Приятно ли тебе жить?», оно бы не осмелилось ответить «нет», потому что… Но жить ему было не приятно. Была концентрация воли в подчинении, стремящемся быть совершенным — безупречно совершенным — насколько это возможно, и было ощущение терпения: держаться, держаться и держаться. Это было основой его существования. Затем, в переходные периоды… они всегда тяжелы, как, например, переход от одной привычки к другой, но не в смысле сменить привычку, а перейти от одной опоры к другой, от одной движущей силе к другой — я называю это «сменой власти» — это всегда тяжело, это происходит периодически (не регулярно, но периодически) и всегда в тот момент, когда тело накопило достаточно энергии, чтобы его терпение было более полным; затем наступает следующий переходный период, и это тяжело. Была эта воля и это терпение, а затем: «Пусть исполнится Твоя Воля» и «Пусть я послужу Тебе так, как Ты хочешь, как мне следует служить, пусть я буду принадлежать Тебе, как Ты этого хочешь», и затем «Пусть не останется ничего, кроме Тебя, пусть исчезнет ощущение личности» (и это ощущение действительно значительно уменьшилось). Было это внезапное откровение: вместо той основы терпения — держаться любой ценой — вместо этого возникло нечто вроде радости, очень спокойной, но и очень улыбающейся радости, очень приятной, очень сладкой, очень улыбающейся, совсем очаровательной — очаровательной! такой простой, это что-то такое чистое и такое радостное: это радость во всех вещах, радость во всем, что делается, совершенно во всем. В тот момент мне показали: все, буквально все, нет ни одной вибрации, которая не была бы вибрацией радости. Такое было в первый раз. И затем, в результате… [смеясь] тело стало чувствовать себя немного лучше! Оно чувствует меньше напряжения. Но ему посоветовали быть очень спокойным, очень спокойным, особенно не допускать возбуждения, никакой «радости», какой она обычно бывает у людей (витальная радость, которая чувствует саму себя и выражает саму себя), не этого, ничего подобного: быть очень спокойным, очень спокойным. Это что-то такое чистое, ох!… такое просвечивающее, прозрачное, легкое… В первый раз я физически почувствовала это. Иными словами, в первый раз у клеток было такое переживание. Ведь прежде клетки всегда чувствовали поддержку Господа в мощи и силе, они чувствовали, что существуют благодаря Нему, через Него и в Нем; они обычно чувствовали все это. Но чтобы быть в состоянии чувствовать это, им надо было иметь терпение — абсолютное терпение, терпеть все. Сейчас же стало не так: это больше не так, теперь есть нечто, что смеется, но смеется так сладко, так сладко и, о! очень забавляется, оно стоит за всем и такое легкое-легкое-легкое — исчезла вся тяжесть напряжения. И это явилось результатом того грандиозного «течения»: потока, который нес клетки; было не так, что клетки были неподвижными, а этот поток шел через них: клетки сами были вовлечены в Движение, они двигались с той же скоростью — в ослепительном сиянии и невообразимо быстро, и это чувствовалось материально. Это было за пределами всякой возможности обычного ощущения. Это длилось часами .

* * *

Чуть позже

Ты слышал о речи дельфинов?… Видел эти статьи?… Они открыли, что дельфины говорят на членораздельном языке, но в гораздо более широком, чем наш, частотном диапазоне: они используют и гораздо более высокие и гораздо более низкие частоты. Их частотный диапазон гораздо более широк. Дельфины часто разговаривают (кажется, их разговоры можно записывать), они говорят, но люди не понимают, что они говорят. Им также дали послушать нашу речь — они имитировали ее, устроили из этого забаву! Они смеялись! [Мать выглядит очень забавляющейся] Я видела фотографии, они выглядят мило, но фотографий не достаточно. У них, как и у морских свинок, имеются ряды мелких зубов (они совсем не злобные; кажется, у них вообще не бывает приступов ярости). Они говорят, они разговаривают! И они умеют слушать. И они имитируют и смеются, словно [смеясь] мы кажемся им очень смехотворными. Это забавно. Кажется, где-то в Северной Америке есть какие-то громадные бассейны, в которых содержатся дельфины, и кажется, что дельфины в них очень довольны. Их изучают; одному американскому ученому, изучающему дельфинов, кто-то сказал: «Вот вы говорите, что, возможно, дельфины столь же разумны, как и мы. Но будь они столь же разумными, как и мы, они попытались бы понять нас или сделать так, чтобы мы их поняли.» На что ученый ответил [Мать смеется], что, возможно, дельфины поступают мудро, не предпринимая таких попыток, ведь они бы обнаружили, что мы очень глупы! Это забавно. Я также слышала, что другие ученые открыли «непосредственную передачу», для которой не требуются ни звуковые волны, ни более эфирная среда; эта передача осуществляется через то, что они назвали «балансирами» (я думаю) или противовесами, так что то, что делается здесь, автоматически воспроизводится на расстоянии, где-то там; если «балансир» опускается здесь, то поднимается там, а если опускается там, то поднимается здесь, автоматически. Это имитация (ведь они не могут понять, что это такое), но это интуитивная связь, конечно же. Кажется, у них есть инструмент, измеряющий это! Невообразимо!

В конечном счете у них будет все, кроме ключа!

Да, это верно! Да, но хорошо иметь все, поскольку как только появится ключ, все будет сделано. Возможно, это подготовка, необходимая для нового творения. Так что, действительно, будет не хватать только ключа. И как только появится ключ: сразу же пуф! Все сделано. Но, во всяком случае, кажется (мне сказали об этом), кажется, это немного сбило их ментальную надменность… [смеясь] они больше не думают, что являются высшими существами творения! А! Поработаем немного над «Савитри»… [Мать читает первую строчку]:

A few shall see what none yet understands (I.IV.55) [Немногие увидят то, что никто еще не понимает]

Вот так! Ты видишь.

* * *

(Чуть позже, Мать смотрит в свою записную книжку, испещренную нескончаемыми списками предстоящих встреч)

…Но, в конце концов, есть все основания думать, что Господь забавляется. Он должен сильно забавляться, иначе Он не заставлял бы меня встречаться со всеми этими людьми. Должно быть, это сильно Его забавляет — но, я думаю, Его все забавляет, даже то, что для нас не забавно из-за того, что мы слишком малы. Усталость — это большой знак, указывающий на слабость; когда что-то утомляет вас или досаждает вам, это действительно знак слабости. Такое уже не часто случается со мной; я даже думаю, что этого больше нет: это только какая-то часть в ментальном сознании (и это исходит не от меня, а, скорее, от других) внушает, что «это действительно слишком». Иначе… А твоя книга? Идет? Этой ночью опять (такое происходит часто, почти каждую ночь) было время, когда я находилась в состоянии сознания твоей книги: способ видеть, чувствовать и говорить [Мать проводит полосу, обозначающую «область» книги], вот так. И тогда, время от времени, я что-то предлагаю, но не на словах: я словно ввожу туда другой способ видеть и чувствовать: «Почему бы не попробовать так?» Такое происходило несколько раз. Но, просыпаясь, я не помню деталей, потому что много всего бывает ночью. Но это то место, где формируется эта книга, так что я вхожу в это место и словно вношу туда потоки воздуха! [Мать смеется] Я предлагаю. Очень часто такое происходит. Я думаю, что это происходит регулярно каждую ночь, но я помню только то, что мне видится необходимым.

4 июня 1966

Все в порядке? — Должно быть лучше.

Почему?

Потому что я думаю («я думаю» — это просто манера говорить)… Недавно я рассказывала тебе о той грандиозной силе; что же, думаю, это все же оказало свое воздействие. Это изменило кое-что в атмосфере; уже нет такого гнета, верно? Я рассказывала тебе о разнице в позиции; что же, действительно, словно что-то перевернулось. Так что это должно было оказать воздействие на всех (?) И я продолжаю писать бесчисленные страницы! да, страницы твоей книги. Это все новое. (Впрочем, пробудившись, я больше совсем не занимаюсь ей.) Так я и провожу часть ночи, но не пишу своей рукой, а диктую. В то время это меня забавляет, но не настолько, чтобы помнить о том, что я говорила. Истории!… Говорили, что я сильно воображаю. Но когда я читаю это, оно кажется мне чем-то, что я уже видела или пережила.

8 июня 1966

(В связи с давней беседой от 19 апреля 1951 г., на которой Мать сказала: «Вы словно на внутренней охоте, идете охотиться в самые потаенные черные уголки… Вы преподносите трудность, в себе или в других, где бы она не находилась, божественному Сознанию, прося Его трансформировать ее»)

Как раз это я и делала в течение последних двух дней! В течение двух дней я проводила все свое время, смотря на все это… о! Это скопление множества жалких маленьких и низких вещей, в которых мы постоянно живем, это мельчайшие убогие вещи. И тогда есть только одно средство — только одно средство, всегда одно и то же: отдать все это Господу. Было так, словно Всевышнее Сознание приводило бы меня в контакт с совершенно позабытыми вещами, принадлежащими прошлому — они даже были или казались полностью стертыми, с ними больше не было контакта — всевозможные маленькие обстоятельства, но теперь уже виденные в новом сознании, на их истинном месте, и именно из-за них вся жизнь, человеческая жизнь вообще, становится такой бедной, такой жалкой, низкой и убогой. И тогда возникает такая светлая радость отдачи всего этого: чтобы это было трансформировано, преобразовано. Сейчас это стало движением даже сознания клеток. Все слабости, все отклики на враждебные внушения (я имею в виду мельчайшие ежеминутные вещи, в клетках тела), все это иногда накатывает целыми волнами, до такой степени, что у тела возникает ощущение, что оно вот-вот согнется под этим напором, а затем… возникает такой теплый, такой глубокий, такой сладкий, такой мощный свет, который приводит все в порядок, ставит все на свои места, открывает путь к трансформации. Такие периоды — очень трудное время для жизни тела, возникает такое впечатление, что решает только одно: всевышняя Воля. Не осталось никакой опоры — никакой опоры, начиная с опоры на привычки и кончая опорой на знание и волю, все опоры исчезли: есть только Всевышний.

(молчание)

Стремление в сознании клеток к совершенной искренности посвящения. И живое переживание — переживаемое интенсивно — состоит в том, что только эта абсолютная искренность посвящения позволяет существовать телу. Малейшее притворство означает союз с силами разрушения и смерть. Так что это как песня клеток — но у них не должно быть неискренности даже наблюдения за собственными действиями — песнь клеток: «Твоя Воля, Господи, Твоя Воля…» И огромная привычка зависеть от воли других, от сознания других, от реакций других (других и всех вещей), эта повсеместная комедия, разыгрываемая всем со всем и всеми со всеми, должна быть заменена на спонтанную абсолютную искренность посвящения. Очевидно, что это совершенство искренности возможно только в самой материальной части сознания. Только там можно быть, существовать, действовать, не наблюдая за своим бытием, своим существованием, своим действием, с абсолютной искренностью.

* * *

Чуть позже

Эта беседа [от 19 апреля 1951 г.] чрезвычайно интересна для меня. Как раз в этом месте сейчас собраны усилия. Очень интересна эта постоянная взаимосвязь между внутренней и внешней работой, как, например, подготовка этого «Бюллетеня». Я прекрасно вижу, что изначальная причина находится всегда вовне («вовне» по отношению к этому телу), в том смысле, что место приложения усилия зависит от состояния здоровья окружающих меня людей, от определенных обстоятельств и, затем, от интеллектуальной работы (как в случае с этим «Бюллетенем»); в этом лежат причины, ведь здесь [жест ко лбу] действительно спокойная и молчаливая неподвижность. Значит, это может приходить только извне. И тело все более и более сознательно: у него есть очень острое восприятие вибраций, приходящих от старых привычек, от старого способа бытия и от противодействия, а также от Истинной Вибрации. Так что это вопрос дозы и пропорции: когда количество, сумма старых вибраций, старых привычек, старых откликов слишком велика, это вызывает беспорядок, для преодоления которого требуется неподвижность и концентрация, и это дает такое ясное, такое сильное восприятие хрупкости равновесия и существования. И затем, позади: Великолепие. Великолепие божественного Света, божественной Воли, божественного Сознания, вечного Мотива.

11 июня 1966

(Беседа начинается с вопроса о книге, которую пишет Сатпрем и которую Мать «диктует» по ночам, но у Сатпрема есть определенные трудности с восприятием этого.)

Мой мальчик, я продолжаю писать! Это невероятно! Такое со мной никогда не происходило. Невероятные вещи. Дело движется?

Не очень, совсем не быстро.

Ты пишешь в продолжении написанного или начал с конца?

Нет-нет, я всегда пишу в продолжение… Книга идет совсем не легко. Я спрашиваю себя, в чем причина.

Причина в том, что когда ты садишься писать, то снова входишь в ментальную атмосферу, атмосферу человеческого разума. И этот переход почти незаметен, ведь есть большая привычка думать, выражать себя, чувствовать в ментальной человеческой атмосфере… и эта атмосфера по сравнению с человеческим индивидом кажется чем-то очень широким, очень комплексным, очень пластичным (и у тех, кто движется в ней, уже есть ощущение высшего интеллекта и исключительного понимания и т.д.), но с точки зрения Истины эта атмосфера такая искусственная и УСЛОВНАЯ! Это очень крепкая условность, претерпевающая небольшие изменения, перемены согласно времени, эпохе, но у нее есть некое постоянство. Это производит на меня впечатление… [Мать делает жест вращения вокруг своей головы] шара, внутри которого находишься, и этот шар светлый, но такой искусственный! Этим утром у меня уже была целая серия переживаний, касающихся представлений об эгоизме. Помню, как когда кто-то в первый раз сказал Шри Ауробиндо в моем присутствии (много-много лет тому назад), говоря о ком-то другом: «О! Он эгоист», на что Шри Ауробиндо улыбнулся и ответил: «Эгоист? (естественно, я перевожу), но самый большой эгоист — это Божественный, потому что все принадлежит Ему, и Он смотрит на все в связи с Самим Собой!»… Я нашла это очень смелым! И этим утром (странно, не далее, как этим утром; впрочем, это не в первый раз), я вдруг почувствовала, до какой степени это представление об эгоизме и это осуждение эгоизма с, одновременно, всеми нюансами попустительства, понимания, до какой степени ложно все это, до какой степени это фиксировано и находится вне Истины. «Вне Истины» не в том смысле, что противоположное верно, нет, не так! Именно это «морально-ментальное» представление, которое является таким самоочевидным, что никто в нем не сомневается, сколь далеко оно от Истины. Но переживание этого утра было светлым благодаря тому, что я ЖИЛА в Истине. У меня было переживание и того, и другого: истинной атмосферы и обусловленной атмосферы. И эта условность не локальная и не обусловлена временем, моментом или местом, это не так: это всевозможные условности, РОЖДЕННЫЕ человеческим сознанием и приобретающие всевозможные нюансы — очень гибкие нюансы — приобретающие нюансы и изменяющиеся согласно потребности, но это действительно условности. Это производит на меня впечатление раздутого шара — огромного, величиной с землю, гораздо большего, чем земля. И одновременно у меня также было переживание (я очень часто имела это переживание) того, что когда живешь в этом Свете, есть совершенное понимание, и это не что-то отраженное или видимое, не так… это что-то, что ЕСТЬ, существует: живой Свет. И как только хочешь выразить это, сразу же оказываешься в том раздутом шаре, и тогда все становится обусловленным (даже не произнося слова: просто говоря это самому себе). Когда находишься в такой позиции (жест неподвижной обращенности к Высотам), тогда есть Эта Вещь. Как только хочешь сформулировать это, и, даже больше, записать это, тогда словно возвращаешься в раздутый шар, и все становится обусловленным. До такой степени, что в последние дни мне очень трудно, когда я активна, написать что-то, столь плоским, сухим и искаженным кажется мне это. Но ночью… [смеясь] словно как реакция на это, я диктую всевозможные вещи! Но я не помню, что я диктую, это происходит где-то совершенно в другом месте.

Но я постоянно чувствую эту искусственность.

Да.

Постоянно. Но я не знаю, я жду, я надеюсь, что придет что-то чистое или истинное. Но я постоянно чувствую эту искусственность.

Это верно. Вероятно, мы находимся на грани решения. Это всегда так. Увидим.

(молчание)

Замечательно то, что как только выходишь из этого… уф! словно внезапно оказываешься в безграничной грандиозности света, и такого живого света! Такого живого, такого мощного, такого активного! Это чудесно. И тогда все остальное становится таким бедным, ох!

Да!

Так что… [смеясь] мы, возможно, находимся в поиске решения.

* * *

(Чуть позже, возникает вопрос опубликования текста последней беседы — от 8 июня 1966 г. — в приложении к беседе от 9 апреля 1951 г… происходившей 15 лет тому назад. Сатпрем высказывает некоторые сомнения, подчеркивая всю разницу между этими двумя текстами.)

…Надо поместить это [беседу от 8 июня], это очень важно. Это очень полезно. Люди должны знать это.

Я чувствовал такую пропасть между этими двумя…

Это не важно. В действительности, это дает небольшое представление о йоге — йоге в Материи — что она значит. Ведь в конченом счете получится что-то такое чудесное, что все, что люди знали, даже те, кто имел самые уникальные, самые исключительные, самые чудесные переживания, все это блекло по сравнению с этим! Это так. И тело как раз начинает осознавать это, и благодаря тому, что оно начинает осознавать, оно начинает также чувствовать, что каким бы ни было испытание [по английски это называется ordeal], это не слишком высокая цена за это. Тело готово, оно готово вынести все, чтобы иметь эту Вещь… превосходящую всякое понимание. Есть богатство переживания, которое не может быть известно больше нигде, кроме как здесь [в теле]. Это нечто, что приходит [массивный жест, овладевающий всем телом]. Как я сказала, абсолют искренности — простоя ЯВЛЯЕШЬСЯ этим, вот и все. Конечно, предстоит долгий путь, и путь … Не знаю, может быть, какие-то люди смогут усыпать цветами свою дорогу, но… во всяком случае, это не кажется мне самой прямой дорогой!

15 июня 1966

…Он очень вялый ментально.

Но у меня тоже такое впечатление, что я нахожусь в состоянии ментальной вялости! У меня ощущение полного притупления.

Тогда это совершенно.

Да, но я не могу писать!

Послушай, Шри Ауробиндо писал всю «Арью», не знаю, сколько времени, пять лет, я думаю, не имея ни одной мысли в голове.

Я не думаю, но у меня возникают мысли физического, материального мира, материального ума; да, это есть. А! он активен?

Да, он активен. Но все остальное больше не активно. Это некая притупленность. Я бы не жаловался, если бы мне не нужно было писать!

А у меня наоборот; здесь [материально] столь же притуплено — не притуплено, совсем нет ощущения ни спячки, ни… это быть в том, что люди называют сном, но это не сон. Это внутреннее восприятие, нечто, что без мысли, вот так, в области… чего?… Да, восприятие, сознание, но сознание, которое не формулируется интеллектуально. И есть какой-то ритм, вот так [Мать делает жест очень мягкого, очень гармоничного движения маятника], материально. То, что все время бубнило одно и то же (это было невыносимо), ох! теперь это стало очень-очень приятным, очень приятным. Но там [жест над головой] есть «То»; это становится грандиозным, ты знаешь, с точки зрения действия, с точки зрения восприятия.

Это не в точности притупление, это…

Должно быть, ты ошибся дверью.

Ошибся дверью?

Да [смеясь], открыл не ту дверь. Может быть, ты хочешь написать очень по-человечески? Я имею в виду, в совсем человеческом сознании: человеческие реакции, человеческие восприятия. Ведь если это так…. Я нахожу это таким никчемным, бесполезным, неинтересным, абсурдным, ложным в девяносто девяти случаях из ста. Так что, может быть, я ответственна за то, что ты так чувствуешь! Я нахожу это отвратительным, ты знаешь, сейчас, когда есть эта сладость… сладость… Это не дремота, это не имеет ничего общего с инерцией; это нечто вроде… [тот же жест маятника], это как позволить себе плыть по течению, но по очень светлому течению. Так что, как только это появилось, все человеческие истории, все их истории, во всех областях, начиная с политики и кончая художественным творчеством, все это, о! кажется мне ужасно бесполезным — и так смехотворно возбужденным.

Моя идея (если у меня есть идея) и то, что заставляет меня писать, состоит в том, что все, что я сказал интеллектуально, обращаясь к интеллектуальному сознанию людей, я хотел бы теперь сказать более глубоким образом, с неким ритмом (люди называют это «поэзией», но я ничего не смыслю в «поэзии»). Я хотел бы выразить внутренний ритм, затронуть другой слой бытия, более глубокий, чем интеллектуальный. «Путешествие Сознания» взывает к интеллектуальному сознанию людей, чтобы они поняли. Но я хотел бы затронуть нечто иное. Сказать то же самое с внутренним ритмом… образов.

Может быть, я ответственна и за это?

Это так: я не в том, я не там.

Ты не там, да, но это из-за того, что ты со мной! [Мать смеется]

18 июня 1966

Почему люди сотворили такие фиксированные языки?… Они так умышленно узкие, ограниченные. И я думаю, что именно это лишило человека возможности интуиции, потому что… Языки должны были стать такими узкими, чтобы быть понятными. Такое впечатление, что можно сидеть перед гением и не иметь никакого средства связи, кроме этого [жест над головой, означающий связь на более высоком уровне]. Они сейчас гадают, как установить связь с другими солнечными системами… Но даже наш способ мышления проистекает из нашей формы: мы считаем по пальцам один-два-три-четыре-пять, так что мы и говорим один-два-три-четыре-пять. Другие люди используют другие слова, но поставьте рядом пять предметов, и они поймут. Но, к примеру, могут ли дельфины считать? У них нет ни рук, ни ног — [смеясь] у них есть только один-два-три-четыре-пять дельфинов! Интересно было бы это знать. И ничто не позволяет нам предположить, что где-то там, в других системах, в миллиардах световых лет от нашей, найдется та же форма, что и наша, либо аналогичная ей. Возможно, существа другой системы будут иметь форму шара или еще какую угодно форму! Есть только одно, ОДНА вибрация, которая кажется действительно универсальной: это Вибрация Любви. Я не говорю о ее манифестации, нет, ничего подобного! но это нечто, что является чистой Любовью. Это кажется мне универсальным. Но как только хочешь сказать об этом, все кончено.

Вибрации этих существ должны быть достаточно похожи на наши?

Я не знаю… не знаю. Зачем Господу повторяться?

Формы, конечно же, другие, а вибрации?

Говорю тебе, только эта Вибрация кажется достаточно сущностной и первичной, чтобы быть действительно универсальной. Эта Вибрация — одновременно потребность объединиться и радость объединения. И в глубине этого есть тождество вибрации — РАСПОЗНАНИЕ тождества вибрации.

25 июня 1966

Этим утром, ближе к пяти часам, ты приходил ко мне и много чего рассказал.

А! да!

Ты спал?

Да, конечно.

Я не спала, я ходила — совершала свою джапу. Ты пришел и разговаривал со мной, даже спросил меня: «Видела ли ты Шри Ауробиндо этой ночью?» Тогда я много чего тебе рассказала, но и добавила: «Вот, ничего больше не осталось, о кем рассказать тебе утром!» Вот так, я рассказываю тебе все. Ничего особенного не было этой ночью. Это была ночь большого отдыха. Вот что я могу тебе сказать, это все. Но это было забавно, я сказала тебе: «А! Ты сознателен и пришел ко мне поговорить.» А ты, оказывается, не был сознательным! Иными словами, это [внешнее существо Сатпрема] не было сознательным, но другое [внутри] было сознательным: ты пришел поговорить со мной.

Я совсем не сознателен.

Это странно. Иногда, в силу рода деятельности, образа жизни, который вел человек, некоторые его промежуточные части [Мать прочерчивает узкую полосу] остаются неразвитыми, тогда они играют роль буфера: сознание через них не проходит. У меня самой был такой буферный слой; как только я познакомилась с Теоном, он сказал мне об этом. Он сказала мне: «Ваша… [Мать подыскивает слова] нервная прослойка (думаю, так) между витальным и физическим не развита.» Есть буфер, сознание не проходит. Так что в течение шести-десяти месяцев я прилежно работала с целью развить это — никакого результата. Затем я поехала (возможно, я рассказывала тебе об этом), поехала в сельскую местность, и однажды я вытянулась на траве; и тогда вдруг, пуф! это пришло отовсюду, сознание пробудилось. И, действительно, была блокировка: я много чего никогда не воспринимала из-за этого. Но это долгая работа.

Что бы мне сделать для этого?

В то время я бы подробно тебе ответила; сейчас же я не очень-то хорошо помню. Но самое лучшее — это, укладываясь спать, немного сконцентрироваться с волей оставаться сознательным.

Но все же я всегда укладываюсь спать только после медитации.

Да, и благодаря этому ты приходил ко мне, я видела тебя и все прочее. Но все же не хватает маленького звена. В то время, когда я занималась оккультизмом, я могла бы детально рассказать тебе об этом, но сейчас я не помню. Но я знаю (единственное, что я помню): нужно стремиться. Стремление к… Ты знаешь, когда хочешь проснуться в какое-то точное время и говоришь себе: «Я хочу проснуться во столько-то», тогда это очень хорошо срабатывает, что же, здесь действует тот же принцип. Вместо того, чтобы просить проснуться в какой-то час, просишь помнить, оставаться сознательным — помнить то, что будет происходить во сне. Это может сработать. И затем, как я тебе говорила, просыпаться не резко, то есть, не вскакивать со своей кровати, а оставаться некоторое время неподвижным. Такое происходит со мной даже сейчас: если я резко поднимаюсь, тогда воспоминание возвращается только спустя некоторое время, когда я вхожу в концентрацию. Достаточно этого, должно хватить.

* * *

(Чуть позже, по поводу одной ученицы из Европы, которая высказывает свою готовность помочь «ремесленной службе» Ашрама. Сатпрем сохранил фрагмент этой беседы, поскольку, хотя он и очень прозаический, но хорошо иллюстрирует положение дел)

Этот «домострой» [ремесленная служба] не очень-то хорошо работает… Так что она хотела бы знать, разрешишь ли ты ей работать в этой службе или предпочтешь, чтобы она сама одна делала что-то. У меня такое впечатление, что она достаточно умелая, так что может получиться.

Павитра прочел мне ее письмо. Я спонтанно ответила ему: «О! эта женщина слишком совершенна для меня.» Ты знаешь, она пишет: «Я умею делать это, умею то, делаю это так хорошо, а то — так совершенно…» Целые страницы по этому поводу, мой мальчик! Так что, в конце я сказала: «Она слишком совершенна для меня.» Вероятно, она действительно искусна.

Да, и у этого «домостроя» полно ресурсов, которые не полностью используются…

Я никогда не вмешиваюсь в это — они уже давно работают, и давно делают свои безобразные вещи…

Да.

И я никогда ничего не говорила, потому что… мы говорим на разных языках. Но, может быть, G [глава ремесленной службы] был бы рад, чтобы она у него работала?

Но на это нужно твое согласие. Как она встретится с G? Ей надо получить весточку от тебя или…

О, нет! Я не могу ничего говорить. G сам должен спросить. Она должна выразить G свое желание помогать, а он должен спонтанно принять; иначе ничего не выйдет, мой мальчик! Мне ответят любезно-вежливым письмом.

Это странно!

Нет-нет, так и обстоят дела, человечество таково. Если она пойдет туда, выкажет свой интерес и проявит большую добрую волю, тогда дело может пойти. Конечно, если G попросит моего согласия на это, я дам свое согласие — но надо, чтобы он спросил! [Мать смеется]

Она могла бы вдохнуть немного свежего воздуха в это дело…

В их доме шел ремонт — она показала рабочим, как надо работать! После этого рабочие предпочли вообще уйти от нее. У всех них есть это, у всех: надменность европейцев, о!… Ведь, действительно, европейцы приучены работать с Материей, и у них есть определенная власть над Материей. Это верно. Например, они действуют более упорядоченно (я говорю в целом, но всегда есть исключения), они обладают определенным мастерством работы в Материи, чего нет здесь, и из-за этого они надменны до отвратительности. Я встречаю это во всех, кто приходит сюда, и, признаюсь, это мне… Я позволяю им побарахтаться несколько лет, пока они вдруг не начинают понимать, что со всем своим мнимым превосходством они стоят ниже. Тогда — тогда они могут начать ладить с индийцами! Ты понимаешь!

Это верно.

* * *

Затем Мать принимается за перевод «Савитри»

Меня всегда ведет звук… Знаешь, Сунил написал музыку к «Савитри», и в начале июля он мне ее сыграет. Не думаю, что он захочет иметь слушателей, поскольку это музыка не должна играться до 1968 года — до февраля 68 — и он проиграет мне только маленький отрывок, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Но, думаю, тебя это заинтересует. Я оставлю свои окна широко открытыми.

Мне очень нравится то, что он делает.

О! Не раз, очень часто, когда я слушала его музыку, сразу же открывались двери в область вселенской гармонии, туда, где слышится исток звуков, и с необычайной эмоцией и интенсивностью, это что-то, что вытягивает вас из себя [Мать делает жест внезапного вывода]. В первый раз за все время, когда я слушала чью-то музыку, со мной произошло такое — у меня было это, когда я была совсем одна. Но у меня никогда не было этого, когда я слушала чью-то музыку: это всегда было что-то гораздо более близкое к земле. Здесь же есть что-то очень высокое, но и очень вселенское, и с грандиозной силой: созидательной силой. Да, его музыка открывает дверь. Сейчас же, люди, слышавшие эту музыку, одновременно в России, Франции и США, попросили разрешения переписать и распространить ее. И, что интересно, эти люди не знакомы друг с другом, но у всех них одно и то же впечатление: это музыка завтрашнего дня. Я ответила тем, кто просил: «Чуточку терпения, через два года вы получите музыкальный монумент.» Гораздо луче начать с прослушивания основного произведения, поскольку это сразу же расставит все по своим местам, ведь иначе можно подумать, что это только краткие вдохновения — это не так: это нечто, что наносит вам удар и заставляет вас склониться перед этим. Я начитываю строчки (по-английски, конечно же), и с этим он делает музыку. Вероятно, слова вплетаются в музыку, как он всегда делает. Так что мое чтение — это просто по возможности самое четкое произношение с полным пониманием того, что говорится, и БЕЗ ЕДИНОЙ ИНТОНАЦИИ. Думаю, у меня получается, поскольку и после недельного перерыва (я начитываю не ежедневно) тембр голоса остается все тем же.

Но вся музыка, которой я обычно восхищался, кажется мне бедной.

Конечно! звучит блекло.

Да, кажется скудной.

Поверхностной, скудной-скудной. Все, чем я восхищался в прошлом, с этим покончено.

29 июня 1966

Этим утром я получила письмо от одной маленькой девочки; она спрашивает меня: «Что такое сознание? Я спросила своих учителей, а они ответили мне, что это очень трудно объяснить!» [Мать смеется] Так что она спрашивает меня. И поскольку она спросила меня, в взглянула на это. Как ей можно ответить? Ты знаешь, как можно объяснить это? Ведь мы используем ничего не значащие слова.

Спонтанно я сказал бы так: это огонь или дыхание, несущее весь мир! Это огонь, вдыхающий жизнь во все: он заставляет дышать грудь, вздувает море…

Неплохо!

А что ты скажешь?

Вот что я нашла: это причина существования — причина и следствие одновременно. Но это не то. Твое объяснение более поэтическое, более литературное, но я не уверена, что это то.

Это субстанция мира, то, что составляет мир.

Да. Если сказать: «Без сознания нет и мира», это гораздо точнее, но это ничего не объясняет. Таким был мой первый ответ: без сознания нет мира, нет существования.

Это дыхание, сила или огонь, несущий мир — что вызывает его существование.

Это неплохо, давай запишем это!

О, нет! Это ты должна найти ответ.

Надо, чтобы я ответила этому ребенку.

Ведь, иначе, мы теряемся в абстракциях.

Да, и с абстракциями ты используешь слова, означающие что-то другое, это все.

Но ты, как ты чувствуешь сознание?

Без сознания невозможно чувствовать. Сознание — это действительно основа всех вещей.

(Мать смотрит на письмо ребенка и протягивает его Сатпрему)

«Милая Мать, Я хотела бы знать: «Что такое сознание?». Я спросила об этом учителя, но он ответил: это очень трудно объяснить. Я хочу получить твое благословение, чтобы хорошо сдать все экзамены. Прими мой пранам. Твоя маленькая дочь.

Без сознания нет существования, это совершенно верно, но это не объясняет, что такое сознание. Но твое объяснение достаточно поэтичное, во всяком случае! В философии Индии Существование ставится перед Сознанием. Они говорят: Сат-Чит-Ананда. Так что, если сказать: Чит-Сат-Ананда!… И это не верно.

Это не верно, риши всегда говорили об Огне, «Агни», который является первородной субстанцией.

А «огонь» и есть сознание?

Да, он становится сознанием — это сознание. Это сознание-сила. Риши говорили: «Даже в камне он есть, даже в воде он есть.»

Но когда я имела переживание пульсаций Любви, сотворивших миры, сначала была пульсация, а сознание — сознание пульсации — затем. Так что можно определить это так: когда он… он… (я никогда не знала, какое слово употребить!) стал сознавать Самого Себя, это породило мир.

В Упанишадах говорится, что это «тапас» создал мир.

Да, тапас — это Сила.

Это еще и огонь.

Нет, тапас — это Сила.

Чит-Тапас — это жар.

Они говорят: Сат, Чит-Тапас, Ананда. Они ставят вместе Чит и Тапас. Сначала Чит, затем Тапас. Это созидательная сила сознания.

Но Шри Ауробиндо всегда говорит: «Сознание-Сила», неразрывно. Нельзя отделить одно от другого. Нет сознания без силы, и нет силы без сознания — это Сознание-Сила. В этом весь мир!

В любом случае, это звучит не очень-то по-философски и совсем по-детски, но это гораздо истиннее, чем метафизические высказывания: когда Господь стал Сознавать Самого Себя, это породило мир. Так что давай запишем для малышки твое определение.

Нет, сначала твое определение, это первая стадия! затем вторая стадия: человеческая.

(Мать смеется и пишет:)

«Когда Господь начал сознавать Самого Себя, это породило мир.»

Теперь твое определение, говори!

Это ты должна сказать.

Нет-нет! скажи мне, как там у тебя.

Я не знаю… Сознание — это дыхание или огонь, несущий все.

Но если я напишу «огонь», они сразу же скажут: «А! сознание — это огонь!»

Дыхание, которое несет все, заставляет дышать все?

(Мать пишет: )

«Сознание — это дыхание, являющееся жизнью всего.» Нет…

«заставляющее все жить.»

Ты понимаешь, это пойдет из класса в класс, по всей школе! [Смеясь] Я знаю, что произойдет!

«Сознание — это дыхание, заставляющее все жить.»

Вот так. Ей везет, этой малышке. Дети забавны!

* * *

(Чуть позже Мать смотрит на стопку текстов, написанных по-английски, которые еще надо перевести на французский язык)

Было бы гораздо лучше, если бы все это было написано крупными буквами… Жаль, что у меня такие глаза. Я теряю очень много времени. Я вынуждена спрашивать или брать лупу. То, с чем я раньше справлялась за три минуты, занимает теперь полчаса. Вот так. Но чтобы восстановить свое зрение (это возможно: ничто не повреждено, только «поизносилось») мне пришлось бы потратить на это много времени; это заняло бы много времени: упражнения, концентрация… У меня нет времени. Но живость сознания, когда я видела!… Я не нахожу этого у других глаз. Это было так удобно. Как бы там ни было… Надо иметь терпение. Ни к чему вздыхать, надо или делать с этим что-то или не беспокоиться об этом! У меня нет времени делать с этим что-то — я жду, что мое зрение само вернется ко мне.

Июль 1966

6 июля 1966

118 – Любовь к уединению — знак предрасположенности к знанию; но само знание достигается только тогда, когда мы ощущаем уединенность везде: в толпе, в сражении и на рынке. 119 – Если ты можешь почувствовать, что ничего не делаешь, даже совершая великое деяние и достигая громадных результатов, знай, что Бог снял Свою повязку с твоих глаз. 120 – Если одиноко, неподвижно и молчаливо сидя на вершине горы, ты можешь почувствовать, что совершаешь революцию, то у тебя есть божественное видение и ты свободен от видимостей. 121 – Глупо любить бездействие и также глупо презирать его; не существует бездействия. Отброшенный со скуки камень и теперь инертно лежащий в песке, произвел свое воздействие на полусферы.

Это интересно! Как раз это переживание было у меня в последние дни, вчера и позавчера. Ощущение неудержимой Силы, управляющей всем: мирами, вещами, людьми, всем-всем… без того, чтобы иметь потребность двигать материально. Ощущение того, что материальная сверхактивность — это только как пена, образующаяся на поверхности быстротекущей воды — пена на поверхности — и под ней течет Сила всемогущественным потоком. Нечего больше сказать. Мы всегда возвращаемся к этому: знать – хорошо; говорить – хорошо; делать – хорошо; но быть – это единственное, что имеет силу.

(молчание)

Это переживание пришло в связи с Ауровилем. Ты знаешь, люди беспокоятся, что «дело идет не быстро»; тогда у меня возникло это видение божественного формирования, творения, происходящего под всем этим, творения всемогущественного, неудержимого, безотносительно ко всему этому внешнему шуму.

9 июля 1966

V спросил меня по поводу Америки и Вьетнама, и я ответила ему так [Мать выглядит очень забавляющейся; она протягивает Сатпрему текст своего ответа]:

Вопрос Оправдано ли американское вторжение и американское присутствие во Вьетнаме?

Ответ

С какой точки зрения ты ставишь этот вопрос? Если с политической точки зрения — политика находится в полной лжи, и я не занимаюсь ею. Если с моральной точки зрения — мораль – это щит, которым обычно прикрываются люди, чтобы защититься от Истины. Если с духовной точки зрения — оправдано только Божественная Воля, именно Ее люди извращают и искажают во всех своих действиях.

* * *

Чуть позже

Я хотел бы задать тебе один вопрос в связи с последним «Афоризмом»… Ты начала говорить, что безотносительно ко всей этой бесполезной сверхактивности людей есть великий поток неудержимой Силы, ДЕЙСТВУЮЩЕЙ несмотря ни на что, несмотря на людей…

Так, в чем твой вопрос?

Но этому великому потоку Силы нужны инструменты для своего выражения, не так ли?

Мозг.

Но все же не только мозг. Эта Сила может выражать себя как в прошлом: ментальным или надментальным образом; она может выражать себя через витальную силу; она может выражать себя через мускулы; но как она может выразить себя физически (ведь ты часто говоришь о «материальной силе»), чисто физически, напрямую? В чем разница между действием свыше и истинным Действием здесь?

Всякий раз, когда я сознавала Силу, переживание было аналогичным. Воля свыше передается через вибрацию, которая, несомненно, облекается в витальную мощь, но действует в тонком физическом. Есть восприятие определенного качества вибрации, что трудно описать, но что производит впечатление чего-то сгущенного (но не раздробленного), чего-то, что кажется плотнее воздуха, что необычайно однородно, с золотым сиянием и с ГРАНДИОЗНОЙ силой продвижения; эта вибрация выражает определенную волю (которая имеет природу не человеческой воли; она имеет природу скорее видения, чем мышления: это как видение, которое накладывает себя, чтобы быть реализованным) в области, очень близкой к материальной Материи, но видимой только внутренним видением. И Это, эта Вибрация оказывает давление на людей, вещи, обстоятельства, чтобы лепить их согласно своему видению. И это неудержимо. Даже люди, которые думают противоположное, хотят противоположного, делают то, чего хочет эта воля, даже не желая этого; поворачивается даже то, что противоположно по своей природе. На национальные события, связи между народами, земные обстоятельства это так и воздействует, постоянно, постоянно, как ГРАНДИОЗНАЯ Сила. И тогда, если вы сами находитесь в единении с божественной Волей, не впутывая мышление, всяческие идеи и представления, тогда вы следуете этому, видите и знаете это. Инерционное сопротивление в сознании и в Материи приводит к тому, что это Действие, вместо того, чтобы быть прямым и совершенно гармоничным, становится путанным, полным противоречий, потрясений и конфликтов; вместо того, чтобы все «нормально» выстраивалось, можно сказать, гладко (как и должно быть), все это сопротивляется; противостоящая инерция приводит к спутанному движению, где вы сталкиваетесь друг с другом и где есть беспорядки и разрушения — это возникает только из-за сопротивления, но это НЕ является СОВЕРШЕННО НЕОБХОДИМЫМ, этого может и не быть — может и не быть, по правде говоря. Ведь эта Воля, эта Сила является Силой совершенной гармонии, где каждая вещь находится на своем месте, и эта Сила организует все чудесным образом: «Это» приходит как абсолютно светлая и совершенная организация, которую можно видеть, когда у вас есть видение. Но когда Это нисходит и давит на Материю, все начинает кипеть и сопротивляться. Так что желание приписать божественному Действию, божественной Силе беспорядки, путаницу и разрушения — это еще человеческий вздор. Именно инерция (не говоря о злой воле), инерция ВЫЗЫВАЕТ катастрофу. Эта катастрофа не желанная и даже не предвиденная: она ВЫЗЫАЕТСЯ сопротивлением. И затем к этому добавляется видение действия Милости, которая хочет смягчить последствия везде, где только можно, то есть, везде, где она принимается. Это и объясняет то, что стремление, вера, полное доверие земного, человеческого элемента обладает силой гармонизации, поскольку это позволяет Милости придти и исправить последствия слепого сопротивления. Это ясное, очень ясное видение, ясное даже в деталях. Можно, если угодно, пророчествовать, говоря о том, что видно. Но есть нечто вроде сверхсострадания, которое препятствует этому пророчествованию, поскольку Слово Истины обладает силой проявления: поэтому отчетливо проговаривать результаты сопротивления означает конкретизировать это состояние и ослаблять действие Милости. Вот почему, даже когда видишь, не можешь сказать, НЕ ДОЛЖЕН говорить. Но, несомненно, Шри Ауробиндо имеет в виду, что именно эта Сила или эта Мощь делает все — все. Когда вы видите Ее или едины с Ней, вы сразу же знаете, и вы знаете, что действует и творит только Это: все остальное — это последствия, внесенные областью, миром, материей или субстанцией, в чем Это действует — это результат сопротивления, а не само Действие. И объединение с Этим означает объединение с Действием; объединение с тем, что внизу, означает объединение с сопротивлением. И тогда, из-за того, что они ерзают, беспокойно движутся, волнуются, ходят, думают, строят планы… они воображают, что делают что-то (!) — они просто сопротивляются. Позже (чуть позже) я смогу привести тебе примеры, касающиеся самых маленьких вещей и показывающие, как Сила действует и что вмешивается в действие и смешивается с ним, или что приводится в движение этой Силой, но искажает это движение, так что результат, то есть, физическая видимость, такова, как мы ее видим. Даже пример совсем маленькой мелочи, не имеющей совсем никакого значения в масштабе мира, дает ясное представление, как все это происходит и искажается здесь. И так все время, все время, что касается всего-всего. Так что это касается и йоги клеток — замечаешь, что и там то же самое: есть действие Силы, а затем… [Мать смеется] то, что тело делает с этим Действием!

(молчание)

Сразу же возникают вопросы «как» и «почему». Но это относится к области ментального любопытства, поскольку то, что действительно важно — это остановить сопротивление. Важно именно это: остановить сопротивление, так чтобы вселенная стала тем, чем она должна быть: выражением гармоничного, светлого, чудесного могущества, несравненной красоты. Потом, когда сопротивление прекратится, если из любопытства захочется узнать, почему оно было… это не будет больше иметь значения. Но сейчас, чтобы найти средство остановить сопротивление, нам надо не искать ответа на вопрос «почему», а занять истинную позицию. Важно только это. Остановить сопротивление путем полной сдачи, полной самоотдачи, во всех клетках, если можешь сделать это. Клетки начинают обретать интенсивную радость существования только через Господа, для Господа, в Господе… Когда это установится повсюду, будет прекрасно.

23 июля 1966

…Мы продолжаем получать немало писем из-за той статьи в «Planete» [«Планета»] или от тех людей, что прочли твою книгу. И немало людей хотят приехать сюда! Это потрясающе!… Но, как бы там ни было, мы посылаем им литературу. Большинству из них мы говорим, что надо подготовиться. Затем, немало людей я поворачиваю к Ауровилю; возможно, в этом и есть настоящая причина существования Ауровиля.

27 июля 1966

Сегодня день рождения Джотина, садовника. Посмотри, что он мне принес!… [Мать дает двойной розовый лотос]. Красиво.

Тот день, когда человек станет таким…

Точно! Как раз то, о чем я думала. Когда видишь это, чувствуешь свою немощь. [Мать снова смотрит на цветок]. Чудесно, не так ли? Действительно, человек — не улучшение!… он полон убогости, слабостей, тогда как это такое простое, такое спонтанное. Да, в последние дни сознание было атаковано. Все мелочное, мерзкое, безобразное, о! — бедное, немощное, все это, это была такая лавина!... Это бедное тело плакало от своей неспособности выразить что-то, превосходящее это. И ответ на это был очень простым — он был очень ясным, очень сильным — и затем пришло переживание: единственное решение — единственный выход из этой трудности — СТАТЬ божественной Любовью. И, одновременно, было переживание, касающееся нескольких моментов (это длилось довольно долго, возможно, более получаса). Тогда понимаешь, что все, через что надо пройти, все эти испытания, все эти страдания, все эти невзгоды есть ничто по сравнению с переживанием того, что будет (и того, что есть). Но мы еще не способны, то есть, у клеток еще нет силы. Они начинают обретать способность быть, но у них нет силы удержать Это — «Это» еще не может оставаться. И Это обладает такой необычной мощью трансформировать все, что есть! Все наши представления (и это стало видно), наши представления о чуде, о чудесном превращении, все эти истории о чудесах, все это становится детской болтовней — это ничто! Это ничто. Все, что мы пытались иметь, все, что мы стремились иметь, все это… ребячество. Только было ясно, что мир еще не готов. Это было так необычайно, что у клеток было впечатление, что они не смогут прожить без… без Этого. Такое было впечатление: либо Это, либо распад. И когда Это ушло… Оно ушло не случайно, а намеренно и с ясным понятием: «Не фантазируй сейчас, вы должны подготовиться, чтобы Это осталось.» И это было таким категорическим [жест: как Приказ свыше], что не обсуждалось. Когда Это ушло, возникло словно удушение. И тогда пришел Приказ, твердый, как стена: «Не фантазируй, вам надо подготовиться.» Затем возвращаешься в привычную колею, и тогда все это кажется таким… ох! Есть уверенность — уверенность, основанная на переживании — что когда Это будет здесь, настанет… Или, скорее, пока это здесь (ведь Это было здесь некоторое время), все переживания, которые были в ходе подъема, выхода, оставления тела, все это ничто. Это ничто — не имеет конкретной реальности. Когда есть переживание там вверху, когда живешь там вверху, то все привычное кажется тусклым рядом с ним; но даже переживание там вверху кажется каким-то туманным по сравнению с переживанием ЗДЕСЬ. В этом действительно кроется причина того, зачем был создан этот мир: чтобы добавить этому сущностному Сознанию нечто такое конкретное и такое прочное, такое реальное и с такой грандиозной мощью! Единственно, для телесного сознания это кажется долгим. Конечно, там вверху есть улыбка, но для тела… И, что довольно странно, в теле нет радости воспоминания о переживании. Есть радость воспоминания переживаний, проходивших где-то вверху, но здесь не так! Не так. Тело могло бы сказать: «К чему мне воспоминания: я хочу иметь это.» Воспоминание о переживаниях, в которых участвовал ум, очаровательно, но здесь не так. Не так: напротив, это усиливает потребность быть, усиливает стремление, потребность. И жизнь кажется чем-то таким глупым, ох! искусственным, без смысла, без… «К чему все эти нелепости, в которых мы все время живем!» И все же, когда Это было здесь, ничто не было разрушено — все осталось, но это было что-то совсем другое. Позже… [кажется, Мать собирается сказать что-то, но останавливается]… позже. Нет, это заставило меня понять кое-что, но это что-то (как сказать?) очень интимное… Когда ушел Шри Ауробиндо, я знала, что мне надо разорвать связь с психическим существом, ведь иначе я ушла бы вслед за ним; и поскольку я обещала ему остаться здесь и продолжить работу, я и должна была сделать это: я буквально закрыла дверь психическому и сказала: «Его больше нет на время.» Так было в течение десяти лет. Спустя десять лет это стало медленно-медленно открываться — это было страшно. Но я была готова; это снова начало открываться. Но теперь такое переживание удивило меня: я спросила себя, почему это так: почему я получила такой приказ и должна подчиниться ему. Когда в моем теле было переживание отождествления с божественной Любовью [в эти последние дни], то после его ухода клеткам было приказано пройти через аналогичное явление [аналогичное тому, что возникло после ухода Шри Ауробиндо]. Тогда я поняла, почему закрыт весь материальный мир: для того, чтобы он мог существовать БЕЗ этого переживания [божественной Любви]. И тогда же мне стало понятно, почему я была вынуждена закрыть свое психическое, ведь… ведь это действительно было невозможно, я не могла бы продолжить внешнее существование без присутствия Шри Ауробиндо. Что же, клетки тоже поняли, что они должны продолжать существовать, вести свою жизнь без присутствия божественной Любви. И так и происходило в мире: это было необходимо для образования и развития материального мира. Но, возможно, мы приближаемся… Мы приближаемся к тому моменту, когда это снова сможет открыться.

(молчание)

Помнишь, не знаю, было ли это письмо или какая-то работа, где Шри Ауробиндо говорил о манифестации божественной Любви; он сказал: «Сначала должна установиться Истина, иначе будут катастрофы…» Я очень хорошо понимаю это. Но как еще долго до этого! [Мать смеется] Там вверху нет ничего долгого. Но, как бы там ни было, нам приказано существовать и работать здесь. И также в этой связи ко мне пришел ответ по поводу смерти. Мне было сказано: «Но они хотят умереть! Ведь у них нет мужества существовать до того, как Это проявится.» И я увидела — я ясно увидела, что так оно и есть. Сила Смерти в том, что они хотят умереть! Этого нет в их активном мышлении, но это есть в глубоком ощущении тела, потому что у тела нет отваги существовать без Этого — требуется большая отвага. Все начинается с полного неведения и общей глупости, с участия во всем, чем эта жизнь внешне является (как если бы это было чем-то чудесным!). Но как только они становятся чуть мудрее, это перестает быть чудесным. Как раз это я говорила по поводу этого цветка [лотоса]: если вы умеете смотреть на цветок), о! он являет такое спонтанное выражение этой чудесной Любви), вы понимаете, какой долгий путь еще предстоит пройти — все эти привязанности, все эти значения, которые мы придаем бесполезным вещам, тогда как должна быть спонтанная и естественная красота.

Если бы мир слишком рано понял это, никто бы, по сути, не захотел бы остаться! Вот в чем дело.

Да, точно! В этом все дело. Если бы они узнали слишком рано, если бы они смогли увидеть разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть, у них не хватило бы мужества. Надо… надо действительно быть героем — героем. Уверяю тебя, я вижу, что эти клетки — настоящие герои. И, что касается их, они не «знают» это ментальным образом: только их поклонение спасет их. То есть, «То, что Ты хочешь, Господь, что Ты хочешь, что Ты хочешь…» с простотой искреннего сердца ребенка: «То, что Ты хочешь, что Ты хочешь, что Ты хочешь… только то, что Ты хочешь, и нет ничего, кроме того, что Ты хочешь.» Тогда все в порядке. Но без этого невозможно. Невозможно знать то, что они знают, и продолжать существовать, если бы не было Этого. Ты знаешь, чувство: «К Твоим услугам, что Ты хочешь, что Ты хочешь… все, что Ты хочешь…» без обсуждений, без ничего, даже без ощущения, ничего: «То, что Ты хочешь, что Ты хочешь…» Это единственная сила, нет никакой другой. Что же, кто-то же должен сделать это, не так ли? Иначе это никогда не будет сделано. И в тот момент (это был довольно трудный момент) в сознании даже было… это был как меч белого света, который ничто не может поколебать и который дал клеткам ощущение: «Что! Сейчас вы должны быть в экстазе от радости, зная то, что будет» — то, что уже ЕСТЬ, в принципе. Но это привело к некоторой открепленности от жестов, снаружи, как если бы жизнь была не очень реальной — и одновременно реальной, но Реальность не там… Есть ощущение Присутствия; это постоянно. И это уже хорошо, это служит сильным противовесом ощущению и восприятию всего Искажения. Есть даже настаивание этого Присутствия на том, чтобы существовало только Это и на том, чтобы все больше и больше уменьшалось восприятие того, чего не должно быть. В существе появится большая сила, когда восприятие того, чего не должно быть, постепенно расплывется и исчезнет как что-то далекое, несуществующее. Вот что готовится. Усложняет работу то, что она не ограничена этим [телом Матери], она касается всего-всего вокруг… и на довольно значительном расстоянии. Ведь мысленный контакт установился почти совершенным образом: стоит кому-то только подумать [о Матери], и всегда в сознании возникает отклик — отклик, восприятие этого. Так что, представь, что это такое… Это довольно обширное и довольно сложное. И есть как бы ступени или стадии — стадии отклика в сознании; ступени, стадии, следуя степени развития и сознанию. Это составляет, о! не грандиозный, но, по крайней мере, довольно значительный мир. В этом восприятии земля не очень велика. И есть детальное восприятие самых маленьких вещей, как то, что происходит, к примеру, в индивидуальном сознании, или отклик на определенные события. Это очень-очень точно. Но ведь есть запрет не говорить об этом, чтобы не придавать этому силы конкретизации. Но работа так и делается, на всех уровнях; на всех уровнях (есть даже уровни ниже стоп), постоянно, постоянно, без перерыва, день и ночь.

* * *

Чуть позже

Мы продолжаем получать кипы писем. Немало людей хотят приехать сюда, и они задают вопросы. Будет наплыв людей — кое-кто организует авиарейсы! Так что я вчера сказала: «У нас будет ежегодное прямое сообщение Париж-Ауровиль!» И они собираются подготовить аэродром. Уже проходят переговоры с правительством по поводу земли: громадная территория, можно сделать четыре-пять аэродромов! Будет посадочное поле и в Ауровиле: Париж-Ауровиль! [Мать выглядит очень забавляющейся]. Кажется, в 1972 году появится новый самолет, который будет перелетать из Парижа в Индию (Париж-Ауровиль!) за четыре часа. Это значит, что если вылететь из Парижа вечером, то сюда прибудешь к рассвету (если учесть разницу во времени). А если вылететь отсюда в полдень, то прилетишь в Париж в 10 часов утра — на 2 часа раньше, чем вылетел!

В конце концов они будут летать так быстро, что можно будет прилететь во вчерашний день!

Четыре часа – это уже быстро.

И что это дает?… Я ретроград, ты знаешь. Какая польза от такого быстрого передвижения?

Это интересно.

Ты действительно думаешь, что это будет полезно?

[Мать смеется… молчание] Уже происходят довольно необычные вещи. Но я скажу о них, когда закончу свои наблюдения. Еще один-два года, и будет что сказать.

30 июня 1966

Думаю, меня сейчас хотят научить (то есть, чтобы я узнала об этом), почему приходит смерть. Есть множество способов умереть, в зависимости от различных уровней сознания, и есть множество причин [жест последовательной расстановки], но в каждой области есть словно существенная причина, делающая смерть одновременно необходимой, обязательной и неизбежной. И тогда, физически, то есть, материально в клетках тела, как если бы это было… [Мать делает жест приближения к цели], как если бы вы находились на пороге, совсем близко к тому, чтобы найти секрет того, почему происходит остановка, почему возникает необходимость распада из-за неспособности следовать движению трансформации. Это пришло вслед за чем-то вроде чисто физического нападения или приступа, чрезвычайно болезненного, в ходе которого ко мне пришло словно откровение того, почему клетки перестают оставаться организованными. Это пришло совсем недавно, только вчера, так что надо, чтобы это «осело», чтобы затем можно было выразить это. Но у меня сильное впечатление, что я коснулась высшего секрета физического распада. Когда это станет (не знаю, сколько потребуется переживаний, чтобы это стало совершенно ясно), когда это станет совершенно ясным, тогда… Я думаю, что меня учат этому.

Это опасная игра!

Да… Только может произойти только то, что должно произойти, конечно же. Мне остается только держаться, это все! И если я не выдержу, это значит, что я не способна делать свою работу; а если я не способна делать свою работу, это ставит финальную точку в этом деле. Происходит только то, что и должно произойти. Нет, нет, стала абсолютной убежденность, что вы не можете умереть, если вы не должны умереть. Случайно не умирают.

Никогда?

Никогда [голос Матери принял категорический тон]. НИ-КОГ-ДА.

Никогда не происходит несчастных случаев.

Никогда не происходит того, что люди называют «несчастным случаем». Это может принять видимость несчастного случая, но это только видимость.

Август 1966

3 августа 1966

Есть что-нибудь новое?

Было кое-что интересное, что могло бы тебя заинтересовать [Мать ищет бумагу]

Меня интересует то, что ты делаешь.

Что я…?

Что ты делаешь.

Я делаю открытия, мой мальчик. Когда разум активен или, скорее, пока разум активен, когда вы посвящаете свою жизнь и полностью убеждены, что это ваш единственный смысл существования, вы имеете склонность воображать, что если вы работаете для Божественного, то все существо участвует в этом, и если вы стремитесь к прогрессу, то все существо участвует. Вы удовлетворены, как только больше нет никаких противоречий ни в витале, ни в разуме, и все находится в согласии, все гармонично. Вы думаете, что одержали победу. Но затем, теперь… теперь, когда хотя и стремятся клетки тела, но они вынуждены констатировать, что страдания, трудности, противоречия, усложнения, все это нужно только для того, чтобы они целиком, полностью, тотально И ПОСТОЯННО находились в своем стремлении. Это чрезвычайно интересно, чрезвычайно. В прошлый раз я рассказывала тебе о тех моментах, которые я имела, которые действительно были моментами реализации [Божественной Любви]; затем я ясно увидела, что «это» ушло из-за того, что оно не могло остаться, и я сразу же захотела узнать, почему это не могло остаться. Просто сказать: «Не готово… нет готовности», это не сказать почти ничего. Затем клетки сами наблюдали нечто вроде… Это что-то между онемением, сонливостью, тупостью и безразличием; и это состояние принимается за мир, покой и принятие [Божественного], но это действительно… это действительно форма тамаса. И по этой причине это может длиться, для нашего сознания, почти вечность. И у меня было, как я рассказывала тебе об этом, переживание [болезненного приступа]; оно вернулось в другой форме (они никогда не возвращаются в одной и той же форме), в другой форме, и тогда клетки заметили, что этой интенсивности, этого пыла воли, который захватывает их, этого чего-то конкретного в отдаче себя, в сдаче [surrender], этого нет, когда все идет хорошо (что люди называют «все идет хорошо», то есть, когда вы не чувствуете своего тела, когда нет никакой трудности и все просто привычно идет). Это было почти разочарованием для клеток, которые думали, что были очень пылкими (!) и должны были отдать себе отчет в том, что эта полусонливость была целиком ответственна за то, что обычно называют болезнями — но я больше не верю в болезни. Я верю в них все меньше и меньше. Все, что приходит, является формой расстройства, сопротивления, непонимания или неспособности — все это из области сопротивления. И, в действительности, нет умышленного сопротивления [в клетках Матери], то есть, нет того, что принято называть дурной волей (надеюсь, что это так! если в клетках еще осталось какое-то сопротивление, то они еще не заметили его), но это приходит как острое указание на различные точки [работы или сопротивления в теле Матери], так что это передается через то, что называется болью либо ощущением расстройства или недомоганием (недомогание, то есть, ощущение расстройства или дисгармонии гораздо труднее перенести, чем острую боль, гораздо труднее; это гораздо труднее перенести; это как что-то, что принимается скрипеть, прилипает и не может вернуться на свое место). Все это то, что в обычном сознании или в обычном человеческом видении называется «болезнями». Остается только явление заражения (заражение вирусами или микробами), но здесь переживание показывает, что явления психологического расстройства — все психологические расстройства — кажется, следуя этому переживанию, носят ту же природу, что и заражения заразными болезнями и всяческими вирусами, микробами (таким как чума, холера и т.д.). Существуют психологические заражения психологическими состояниями: состояния бунта или жестокости, гнева И ДЕПРЕССИИ заразительны тем же образом; это аналогичные явления. Следовательно, поскольку это аналогичное явление, с ним можно справиться. Это просто вопрос слов; мы называем это болезнями (но психологические заражения тоже можно назвать болезнями) или же мы можем назвать это как угодно еще; это только вопрос названия, на этом все; но это аналогично, это то же самое: это открытость к расстройству или открытость к бунту. Можно назвать это как угодно. Единственно, это происходит в другом вибрационном поле, но характер тот же самый. И затем я сделала такие открытия! Необычайные открытия: как у каждого переживания есть лицевая и обратная сторона. Например, покой видения, который является достаточно широкий, чтобы быть не возмущаемым малейшими точками, и который является (я чуть не сказала «кажется», но это не так: является) результатом роста сознания и отождествления с высшими регионами, и одновременно есть эта кажущаяся нечувствительность, которая выглядит отрицанием божественного сострадания; наступает момент, когда видно, что и то, и другое стало истинным и может существовать не только одновременно, но и как ОДНО. Не далее как позавчера у меня было переживание чрезвычайно сильной волны божественного Сострадания [перед одним из этих «психологических заражений»], и у меня была возможность наблюдать, как это Сострадание, если позволить ему проявиться на определенном уровне, становиться эмоцией, которая может возмутить или потревожить этот невозмутимый покой; но если оно проявляется (это даже не «уровни»: это неуловимые нюансы), но если это проявляется в своей сущностной истине, оно сохраняет силу своего действия, эффективной помощи, и это никоим образом не затрагивает невозмутимый покой вечного видения. Все это — переживания нюансов (или нюансы переживания, не знаю как лучше сказать), которые становятся необходимыми и конкретными только в физическом сознании. И тогда это приводит к совершенству реализации — к совершенству в малейшей детали — чего ни одна из этих реализаций не имеет в более высоких областях. Я сейчас изучаю, что конкретное, точное, совершенное вносит физическая реализация в эту Реализацию; и как все это взаимопроникает, сочетается, дополняет друг друга — это чудесно. И в то же время, мало-помалу, через демонстрацию я учусь верному использованию ментальной деятельности. Ее цель понятна: она использовалась для обучения, пробуждения и т.д.; но это не что-то, что исчезает после того, как исполнит свои обязанности, сделает свое дело. Ментальная деятельность будет использоваться своим образом, но истинным образом и в своем истинном месте. И это становится чудесно интересным… Например, эта идея, что вы есть то, что вы думаете, что ваше знание — ваша сила, что же, это кажется необходимым для перехода, для перехода от одного состояния сознания к другому, но это не является, как я сказала, чем-то, что исчезнет, когда будет достигнуто нечто иное: это будет использоваться, но на своем месте. Ведь когда вы переживаете единение, разум кажется бесполезным: прямая связь, прямое действие обходится без него. Но на своем настоящем месте, действуя истинным образом, но обязательно на своем месте (месте, определяемом не необходимостью и даже не полезностью, а рафинированностью действия), это становится совершенно интересным. Когда вы видите Целое как растущее само-осознание, разум обогащает — оно обогащает Целое. И когда каждая вещь находится на своем месте, все становится таким гармоничным и таким простым, но с такой полной и совершенной простотой, что используется все. И со всем этим есть (кажется, что это почти что ключ к решению проблемы, к пониманию), есть особая концентрация на том, почему, как смерть… Годы и годы тому назад, когда Шри Ауробиндо еще был здесь, однажды пришло словно слепящее, настоятельное откровение: «Умирают только тогда, когда выбирают смерть.» Я сказала Шри Ауробиндо: «Вот, что я видела и УЗНАЛА.» Он ответил: «Это верно.» Затем я уточнила у него: «Всегда, во всех случаях?». Он ответил: «Всегда.» Единственно, вы не сознательны, человеческие существа не сознательны, но это верно. А сейчас я начала понимать! Некоторые переживания, примеры, даются в деталях внутренних вибраций тела, и я вижу: это выбор, выбор, обычно несознательный, но у некоторых людей он может быть сознательным. Я говорю не о сентиментальных случаях, я говорю о теле, о клетках, принимающих дезинтеграцию. Есть воля так [Мать поднимает палец вверх] или вот так [Мать опускает палец]. Исток этой воли находится в истине существа, но кажется (это что-то чудесное), кажется, что окончательное решение оставлено на выбор самих клеток. Я говорю вовсе не о физическом, витальном, психологическом сознании, ни о чем подобном: я говорю о сознании клеток. Момент такой: воля может быть вот так [Мать поднимает вверх палец] или так [палец вниз]. Второе означает разложение, первое означает продолжение и прогресс — продолжение с необходимостью прогресса. Есть нечто, что является сознанием клеток (сознанием, которое наблюдает и которое, когда оно пробуждено, является чудесным свидетелем), и именно это сознание делает так [тот же жест] или вот так. Это передается через волю держаться или продолжать существовать, либо через необходимость в аннигиляции и отдыхе. И затем, когда эти клетки наполнены тем светом — тем золотым светом, тем великолепием божественной Любви — есть некая жажда, потребность участвовать в Этом, что убирает все, что есть или может быть трудным в терпении: это исчезает, становится великолепием. Тогда… Вот что сейчас изучается.

(молчание)

Но чтобы иметь способность наблюдать (это то, что вырабатывается параллельно), наблюдать точно то, что происходит в этой клеточной области, надо быть совершенно свободным и независимым от влияния других человеческих существ. И это чрезвычайно трудно из-за этой привычки смешения… Чувствительность клеток испытывает трудность. Так что все время надо заботиться о том, чтобы прикреплять всю эту чувствительность только к стремлению к Всевышнему; это единственное средство, решение. Надо постоянно делать это, всякий раз, когда чувствуется влияние контакта с другими. Ведь в обычной жизни, чтобы избавиться от влияний, вы прерываете контакт; что же, это движение отхода, отступления, изоляции, все эти психологические движения (через материальную изоляцию на физическом уровне; на витальном, психическом, ментальном уровнях, везде это всегда заключается в том, чтобы обрезать, отделять), но это ложно; это противоположно истине; истина состоит в том… [жест распространения] чтобы чувствовать единство. И все же, для клеточной работы по клеточной трансформации надо достигать изоляции, которая бы не противоречила сущностной истине. И это несколько трудно; это требует очень деликатной, очень кропотливой, совсем микроскопической работы, и эта работа несколько усложняет дело. Но, к примеру, можно достичь того, что можно прикоснуться к кому-то, брать кого-то за руку, и единение при этом будет только в глубокой истине, а внешне будет соседнее расположение клеток. Эта работа очень интенсивная, действительно, очень интенсивная.

6 августа 1966

V поедет в Калькутту «изучать механику».

Ты согласна?

Моей первой реакцией было найти это глупым. Но он снова написал мне и сказал, что люди в мастерских восприняли это с энтузиастом и поддержали его, и он был весьма счастлив, и это удобный случай для него изучить то, чего он не знает и т.д. Он исписал много страниц. Тогда я написала ему: «Ты поедешь в Калькутту.» Ты знаешь, им всем нужен урок, чтобы понять; они не могу понять, не получив урока от жизни. Я пыталась преподнести им урок — если бы была внутренняя открытость, они бы поняли. Но это бесполезно. Им нужен урок, пусть они его получат! Это не важно. Он получит свой урок, увидит. Они здесь живут с совсем малых лет, и им помогали, насколько это возможно. Неделей раньше он написал мне и спросил: «Как так выходит, что мы не знаем, как воспользоваться уникальным случаем, предоставленным нам?» И затем… [Мать смеется] три-четыре дня спустя он прислал мне это! Это безнадежно. Они совершенно погружены в Материю. Когда люди, знающие, что такое жизнь, приезжают сюда, они поражаются разнице. Но для тех, кто находится здесь с совсем малых лет, это для них совершенно естественно, состояние совершенно естественное, они видят только его недостатки. И они не знают, что такое жизнь, так что она кажется им чем-то чудесным — пусть они сами увидят, что это такое!

Им слишком легко, поэтому они засыпают.

Да, это верно, им слишком легко.

Но я встречался с некоторыми из этих молодых людей, и они говорили мне: «А, но посмотрите: люди становятся автоматами, они механически все делают, утратили свое стремление.»

Значит, они все еще слишком тамасичные, чтобы им не требовалось давление жизни и ее трудности. Мы хотим дать им возможность — я знаю, такой была моя идея: дать возможность тем, у кого есть стремление, заниматься только «этим» — и они засыпают.

Но ты наблюдала это и в теле! Ты говорила, что если бы у тела не было болезней, трудностей…

[Мать смеется] Да, вероятно, это то же самое.

10 августа 1966

У меня попросили «послание к звездам». Затем: «Есть ли у тебя послание для рождественского номера о новом человеке?» Они спросили меня: «Какое послание можно отправить? Оно будет идти к цели двести лет»: послание, отправленное отсюда, достигнет звезды спустя двести лет. Но, конечно, на звездах не понимают ни по-английски, ни по-французски! Ясно, что они не поймут… Они хотят послать сигналы типа «=1», и они говорят, что они поймут — они поймут, что мы – разумные существа! [Мать иронически смеется] Я не помню, какое послание я им дала. Но послание для нового человека… Что я им скажу?… Что такое новый человек? Ты знаешь, что такое новый человек?… Человек всегда новый!

Это не будет человек разумный.

Что же, тем лучше! Тем лучше. Можно было бы сказать: возвращение к инстинкту и импульсу, но это будут божественные импульсы. Затем другой прогресс (который будет действительно прогрессом), это будет молчаливая связь сознаний, без слов. Это будет мило: немного молчания.

(молчание)

В прошлый раз я поняла, что у меня не было такого молчаливого созерцания, возможно, целые месяцы, так меня завалили работой — писать поздравительные открытки к дням рождениям, встречаться с людьми… В понедельник после полудня я приняла тринадцать «дней рождений», вчера их было двенадцать, завтра будет еще двенадцать… Ты понимаешь, число людей растет, и они приходят отовсюду; некоторые приезжают даже из Африки на свои дни рождения… Доходит до двух тысяч в год, сколько это приходится на день? Один политех приехал сюда вместе с R [архитектором будущего Ауровиля]. С R прибыло девять человек; среди них есть один политех, который послал мне записку: «Вы Бог?» Я видела этого человека два дня тому назад: он хороший человек. Если бы я не видела его, я бы не ответила, но поскольку я видела его и нашла его хорошим, то я заподозрила, что он из «благовоспитанной католической семьи», раз он так поставил вопрос. Так что я ответила ему: «Этот вопрос можно поставить перед КАЖДЫМ человеческим существом, и ответ такой: да, в потенциале.» И я добавила, из расчета на его добрую волю (не помню точно слова): «Именно эту задачу должен выполнить каждый.» С тех пор он замолчал. Есть и другой — он коммунист. Это русский, живущий в Париже. Он спросил меня, а не нужно ли собрать всех рабочих Ауровиля, чтобы они все встретились и «пообсуждали» [Мать смеется] необходимость «морального поведения»! (Кажется, он держит их всех этими обсуждениями до 3 часов ночи.) Тогда я ему ответила [смеясь], что мораль имеет очень относительную ценность с точки зрения Истины: мораль меняется со страной, климатом и эпохой! Я также сказала ему, что обсуждения обычно были бесплодными и непродуктивными. Но чтобы не ограничиваться только критикой, я добавила, что если каждый будет прикладывать усилие, чтобы быть совершенно искренним, прямым и иметь добрую волю, то этого будет достаточно, чтобы построить достаточное основание для совместной работы… Бедняга!… А ты, как у тебя дела?… Что будем делать?… Как в прошлый раз [медитация]? Но это опасно! Я забываю о времени и обо всем. Что ты почувствовал в прошлый раз?

Я всегда чувствую великую спокойную безмерность — это исток.

Да, это было… Ничего больше не было, кроме безграничной безмерности; но, что особенно, это сверкало: было алмазное мерцание, словно миллионы маленьких сверкающих алмазов! о! искрящихся. Они находились в безмерности ослепительного света, и, несмотря на это, они искрились. И, затем, мир, покой… нечто вроде спокойного блаженства, и впечатление, что вот так можно жить. Нет времени: представление о времени исчезло. Давно у меня не было такого.

(Мать входит в медитацию)

Это очень забавно: у тебя здесь [на высоте груди] есть, вот так, большой бутон лотоса, он наклонен [жест поворота вниз] и весь окружен сверканием золотого света, затем другим рядом света; там три, четыре, пять рядов света различных цветов. Это здесь [тот же жест] вот так, наклонено.

(Мать возобновляет медитацию)

Множество людей (я думаю, это те, кого обычно называют интеллектуалами) не могут отличить мышление от сознания: если они не думают, они несознательны! (Это в продолжении того, что я говорила совсем недавно о новом человеке.) Для них сознание всегда подразумевает слова. Это нелепо. Предстоит еще долгий путь до нового человека.

13 августа 1966

Ты знаешь, В Ауровиль прибыло множество людей… Вместо того, чтобы работать, они все время спорят и болтают! и пишут мне письма. Все их ментальное эго кипит от возбуждения. Ты виделся с ними?

Нет. Боюсь, они станут «приглашать» меня!

Они уже начали обсуждать, какой будет политическая ситуация в городе — когда еще не заложен первый камень! И один из них, коммунист по убеждениям (именно у него больше всего энергии и сил для воплощения), скандалит: вчера он написал мне, что не примет участия в том, что не будет «чисто демократическим»!… Я ответила ему так [Мать протягивает Сатпрему свою запись]:

Ауровиль должен служить Истине и находиться за пределами всяких социальных, политических и религиозных убеждений.

Я много чего ему сказала [Мать делает жест ментального сообщения], но, прежде всего, я настаивала на том, что лучше сначала построить город! а потом посмотрим. Ведь он все твердил мне, что хотел бы, чтобы мы оставались в рамках демократической системы «пока не будет найдено что-то получше.» Мне захотелось ответить: «А кто вам сказал, что мы не нашли что-то получше?» Но я ничего не сказала. Затем я написала и J. Он просил у меня «послания» для своей школы [Мать протягивает другую запись]:

Те, кто живут на службе у Истины, не подвержены никаким внешним обстоятельствам…

(Мать выглядит утомленной…)

15 августа 1966

(Послание по случаю дня рождения Шри Ауробиндо)

Не слепой круг материального существования и не уход от трудности мирской жизни в молчание Невыразимого, а привнесение вниз покоя, света и силы большей божественной Истины и сознания с целью трансформации Жизни является сейчас попыткой величайших духовных искателей Индии. Здесь, в сердце такой попытки, в условиях постоянной жизни в этом все-основывающем покое и ощущении близкого и нарастающего нисхождения этого света и силы, путь становится все более ясным. Видна душа Индии, готовая вступить в полноту своего наследия, и приближается час несравненного величия, когда из ее земли выйдет зов и поведет человеческую расу к ее величайшему предназначению. Шри Ауробиндо

17 августа 1966

…Что касается меня, я больше не вижу. Способ, каким я вижу, это что-то очень интересное — не могу сказать, что я ничего не вижу. Это очень интересно. Вдруг что-то оживает (предмет, лицо или письмо…), становится ясным, точным, почти светлым. Через минуту все затуманивается. Словно мне говорят: «Вот это стоит видеть.» Тогда я смотрю. «А вот об этом [смеясь] не заботься»! 15 августа тот мальчик-архитектор и коммунист по убеждениям — уехал отсюда, поскольку нашел, что здесь «не уважаются в достаточной степени моральные законы»!… Сказал буквально так. Он уехал. Но затем стала все время приходить его мысль — не «мысль»: что-то отсюда [из сердца], это приходит и приходит. Должно быть, он очень несчастлив, уехав отсюда! И он спросил меня… Это было 15 августа после полудня, это пришло, кружилось и спрашивало: «Как узнать Истину? Что такое Истина? Как узнать ее?…» Шри Ауробиндо был здесь и сказал мне ПО-ФРАНЦУЗСКИ(!):

Истину нельзя сформулировать на словах, но ею можно жить, если быть достаточно чистым и пластичным.

Прекрасно, не так ли! И такая точность: быть направляемым ею все время, вот так. «Чистым» означает быть чистым от эго, чистым от любого желания, любого предпочтения, любой идеи: все это должно уйти — надо быть гибким, вот так, и позволить себе быть ведомым Истиной. И одновременно он дал мне переживание. Я перевела это на английский язык — Шри Ауробиндо сказал мне по-французски, а я перевела на английский! Забавно.

* * *

После медитации

Как движется твоя книга? Со своей стороны я продолжаю диктовать или слушать! Это очень интересно. Единственно, нет непрерывности: одна фраза, одна сцена, два-три слова… Странно. Словно на экране. И когда ты читал в прошлый раз, я распознавала (как сказать?) выражения — выражения образов и слов — в том, что ты читал. Но для меня в этом не было непрерывности; это что-то приходящее и идущее словно за экраном, а затем, в какой-то момент… тук! контакт: я слышу слова или произношу их или вижу образ. И я прекрасно вижу, что это проходит за экраном; и затем еще одно слово, еще один образ проходит через экран. И это всегда проходит в том безмерно-грандиозном месте, без пределов, очень спокойном, очень светлом. Это очень чистая, очень спокойная, очень мирная атмосфера. И оттуда словно что-то падает каплями. Это очень интересно. Это происходит по ночам, главным образом. Иногда и днем, но не долго. Но ночью — довольно долго. Как раз только что, когда мы медитировали, было то же самое явление. Когда это пришло, я прервала медитацию. Я находилась в совершенно тихом созерцании, а затем это вдруг началось [Мать смеется], тогда я прервала медитацию.

19 августа 1966

(Мать возобновляет свой перевод спора со Смертью)

Think not to plant on earth the living Truth (X.IV.646) [Не помышляй взрастить на земле живую Истину]

Это как раз то, что я делаю, Монсиньор.

(обращаясь с улыбкой к Сатпрему)

Думаешь, он меня слышит?

Не помышляй взрастить на земле живую Истину Или сделать мир Материи домом Бога; Туда приходит не Истина, а только мысли Истины Там есть не Бог, а только имя Бога.

(Мать остается задумчивой)

В сущности, согласно Шри Ауробиндо, материалистическое учение — это евангелие смерти. Нет? Это очень интересно.

(молчание)

В сущности, это так. Мы говорим, что «Савитри» — это «эпопея»; так что, «Савитри» — это эпопея победы над смертью.

(молчание)

Очень интересно. Ведь еще раз, за эти последние дни, почти минута за минутой я проживала все это [что мы только что прочли], но на большом масштабе: не на личном, а на земном масштабе. Эти последние строчки, этот аргумент, это было так конкретно: «Нет, это не Бог, это только его имя» — это было не далее, чем вчера-позавчера. И затем… [Мать призывает свое воспоминание]… Смотри-ка, победа над этим аргументом носит то же характер вспышки, что и те вспышки вверху, которые я переживала там вверху — тот же характер — и они сокрушают сопротивление. И то, что вспыхивает, это Любовь: истинная Любовь. Это очень интересно. И отовсюду-отовсюду-отовсюду поднимается противостояние, сопротивление; и чем больше оно поднимается, тем более императивно Это. Но в такие моменты чувствуется шаткость равновесия материальной жизни…О! это очень-очень интересно; когда я смогу рассказать об этом, это будет что-то стоящее.

24 августа 1966

(Сатпрем обычно встречался с Матерью в 10 часов утра, но постепенно время начала встреч отодвинулось на 10.30, а этим утром секретари ушли от Матери в 10.45. За последний год «беседы» с Матерью стали все более «разбросанными», чему свидетельствует эта «Агенда», и все больше времени стало съедаться всякими «очень срочными» и «очень важными» сообщениями. Ситуация будет ухудшаться до самого конца, когда Мать, перегруженная, сможет видеться с Сатпремом весьма короткое время после полудня. Затем дверь закроется.)

Полный абсурд! если бы я не закричала, они продержали бы меня еще полчаса… Идиотская жизнь. Я приступаю к чему-либо в то время, когда уже должна была закончить это. После полудня то же самое… У меня за день бывает 45, 50 человек. Однажды я виделась с 75 людьми за день, не считая тех, кого я регулярно вижу каждый день. Так что, чтобы утешить себя, я вспоминаю время, когда я видела две тысячи людей на Игровой Площадке… но это занимало только час. Как только заболеет какой-нибудь ребенок, его приносят ко мне. Если он глухонемой, его приносят ко мне; если он слабоумный, его приносят ко мне; если у него бывают эпилептические припадки, его приносят ко мне, и его буквально [смеясь] подкидывают ко мне, думая, что я буду его лечить! Компенсация за это… [Мать, смеясь, показывает в угол комнаты, где лежит куча новых зонтиков]: мне дают зонтики — хочешь зонтик?

Чтобы защищаться от лавин! Нет, у меня уже есть один.

[Мать смеется, затем продолжает] Во время еды мне приносят поздравительные открытки по случаю дней рождений, чтобы я подписала, прямо с пищей. За завтраком я немного ем, затем подписываю открытки, затем еще чуть-чуть ем, затем меня просят о встречах… Так и идет.

Тебе нужен кто-то в качестве полицейского.

Думаю, они выгонят его наружу! Это очень ясный знак того, что они находятся больше под влиянием людей, чем под влиянием Божественного. Ведь, все же, это несколько затрудняет работу; у меня все время такое впечатление, что вместо выражающей себя Воли свыше я должна уступать навязывающим себя волям, приходящим снаружи; и ничто в мире не утомляет меня больше, чем это. Я могу работать без остановки, если воля приходит свыше; но то, что приходит и противоречит Ритму, очень утомительно, очень. У меня нервная усталость — «нервная» не в обычном смысле, потому что это под полным контролем — а устают сами нервы. Если бы мне давали одну-две минуты настоящего отдыха, все бы приходило в порядок, но со всей этой лавиной низших воль, навязывающих себя, нервы начинают вибрировать и причинять боль. Они совершенно глупые!

* * *

(Начало и конец этой беседы не могли быть записаны из-за поломок магнитофона. Была записана только середина беседы. Речь шла о переживании Матери; Она описывала то место, где Сатпрем обычно «отдыхает» по ночам и откуда он тянет атмосферу своей сегодняшней книги: это место очень гармонично по цвету и субстанции. Затем Суджата рассказывает Матери сон, который она видела в последние дни.)

Когда ты ходила в это гармоничное место, ты играла музыку? Ведь я видела, что ты играла музыку для него.

Это другое. Может быть, я не знаю… Но прошлой или позапрошлой ночью я вдруг почувствовала, как кто-то сказал мне: «Самый лучший способ помочь ему — не медитация, а музыка.» И затем я словно делала гармонии и посылала их тебе для твоей книги. [Обращаясь к Суджате :] Когда был твой сон?

Позавчера.

Это было примерно два дня тому назад, два-три дня тому назад. Я думала о неопределенности и недостаточности наших встреч [лавина секретарей], и я спросила себя: «Что же делать?» Ведь у нас есть работа, и ее надо делать, но, помимо этого, нет времени ни на что; тогда мне «сказали», что тебе могла бы помочь музыка. Но я утратила все музыкальные навыки, так что, поскольку я не могу больше играть материально, я подумала: «Я могу привести его в контакт с волнами музыки.» Ведь это есть все время, все время — чудеса. Так что, может быть, из-за этого я пошла в то место [где отдыхает Сатпрем], и это [обращаясь к Суджате] отразилось на твоем сне. И, несомненно, это вызвало мое переживание… Я особо не отмечала музыку, но это чрезвычайно гармоничное место: атмосфера была гармоничной, цвета были гармоничными, звуки были гармоничными; как следствие, и музыка там должна быть такой же. Но я помню, что когда я пробудилась, я вспомнила, что в последний раз я играла на твой день рождения. Сунил просил меня поиграть для него; я ответила, что больше не играю: «Я не могу играть, мои руки утратили привычку.» Нет больше силы воспроизводить то, что приходит (я слышу музыку, но больше не могу передавать ее). Это как что-то позабытое. Тогда мне сказали, что это ничего не значит: даже если я сыграю несколько нот — три-четыре ноты — этого будет достаточно. Но я заметила, что в первый раз, когда я играю после долгого перерыва, я играю лучше, чем потом. Ты понимаешь, я всегда пытаюсь быть не тем, кто играет, потому что я больше не знаю, как играть (сколько уже прошло времени? по крайней мере, уже шестьдесят лет я по-настоящему не играю, за исключением редких случаев, так что ушло все знание, бывшее в руках: они неумелые, они разучились играть). Единственное, что я пытаюсь делать, это чтобы кто-то использовал мои руки — музыкальный дух или музыкальная сущность — чтобы кто-то пришел и использовал мои руки; и, обычно, в первый раз это хорошо получается, а затем руки снова начинают хотеть «пытаться знать», так что на этом конец. Руки должны быть совершенно пластичными, без личной воли. Я всегда не очень-то знала, как играть на этом электронном органе; я гораздо лучше умела использовать мой большой орган, то, что был у меня прежде; для меня это гораздо легче. А этот очень сложный, очень механический — очень механический. Он где-то слишком механичен по-современному и не столь хорошо откликается на витальное влияние, как мой старый орган. Мои ноги приводили его в движение, и они вкладывали в него такую силу! Была вибрационная сила, раздувавшая мехи так, как надо… А к этому органу мне еще нужно привыкнуть, нужно начинить силой этот инструмент; но мне он представляется пустой скорлупой, внутри которой нет души: есть только оболочка. Ведь духовой ящик органа хорошо откликается; в пианино все откликается: резонатор, клавиши, струны; их можно заставить вибрировать, даже не прикасаясь к ним. Тогда как эти электронные инструменты — это скорлупа .

27 августа 1966

(Мать показывает текст заметки, которую она написала специально для учеников)

Всякий раз, когда вы действуете под побуждением Лжи, это как удар отражается на моем теле.

* * *

Есть что сказать?

Нет, это ты должна говорить.

Нет. Я всегда решаю не говорить.

Почему?

Потому что это ослабляет переживание. Это тоже слова [Мать показывает стопку «Вопросов и Ответов» для следующего «Бюллетеня»]

Да, но…

Мы живем в словах.

Что же, вынужденно!

К сожалению.

Пока мир не станет другим…

Нет, невозможно думать без слов, но можно знать без слов. Явления сознания, не выражающиеся в словах, ВСЕГДА имеют более высокое качество, гораздо более высокое.

Да, но чтобы передать их другим, надо использовать слова. Да, вот в чем беда! Если бы я только могла заставить их воспринимать мои ответы без того, чтобы писать слова, это было бы действительно ценно, это сэкономило бы много времени. Но ни один из тысячи не воспринимает так. Некоторые так воспринимают, но их немного.

* * *

(Мать берет со стола письмо)

Что он пишет?

[Сатпрем читает длиннющее письмо :] Он спрашивает: «Стоит ли мне продать свой автомобиль меньше чем за 35000 рупий? Может быть, мне стоит прислушаться к I Ching и углубиться в изучение?…»

К чему прислушаться?

I Ching. Не знаю, это китайское название.

Ох! да, они все увлечены этим. Это книжица, в которой вы находите ответ на любой вопрос. Но, конечно, когда вы читаете, вы переворачиваете слова согласно своему мышлению. Но ты видишь это! У меня пачка таких писем, и нет даже одного или двух, в которых спрашивалось бы действительно то, на что только я могу ответить. В самом деле, это так, меня должны спрашивать только о том, что только я могу ответить. Иначе зачем?… И они хотят вот чего — спрятаться за мой ответ, чтобы иметь возможность сказать: «А! но вы сами говорили мне, что…» «Стоит ли мне показаться врачу? Стоит ли мне лечь на операцию? Стоит ли мне занять этот пост, который мне предлагают? Стоит ли мне открыть новое дело? Стоит ли жениться на той-то?…» И за всем этим, если что-то пойдет не так: «Но вы говорили мне, что…» Надо прислушаться к Китайцу — но Китаец скажет только то, что уже есть в их головах! Они интерпретируют фразу так, что вычитывают то, что уже есть в их голове! Послушай, мой мальчик, возможно, стоит… Что мы можем сделать? Я должна работать над тем, что мы можем сделать вместе: это много работы. Я думала об этом в последние дни, много чего надо сделать. Но у нас нет времени — если оставаться на том уровне, это бесполезно, мы только поболтаем немного, и это все, ничего более. Как бы там ни было…

31 августа 1966

Сегодня очень рано утром я очень долго говорила с тобой: ты спал. Ты слышал?

Что ты мне говорила?

О, это было очень долго… Это не было личным. Я говорила тебе о том, как искажается истинное движение, и приводила примеры. Очень интересные, потому что это кажется пустяком, но это нечто фундаментальное, в том смысле, что это показывает как Истина превращается в ложь; это было таким тонким, что пока не будешь иметь переживания, не поймешь это ментально. Я разъясняла тебе это переживание, и были два примера, о которых я рассказывала тебе очень точно… сейчас я больше не помню слов.

Ты больше не помнишь?

Это были слова, которые приходят сами, уже «готовыми»; так что если я попытаюсь вспомнить сейчас, это будет не то. Когда это придет, я тебе скажу.

Я часто имел переживание (на другом плане, я думаю), что это как если бы необъяснимым образом расстраивалось течение: неизвестно почему, исчезала гармония.

Я знаю, почему, это очень просто: это всегда отделение — индивид, который отделяет себя, всегда. В зависимости от природы каждого человека есть больше или меньше эгоизма, но всегда есть отделение. Сейчас я вижу ложное движение: это когда сознание впадает в старую привычку. И поскольку это старая привычка — очень старая привычка — вы не ощущаете ее как падение: это совсем маленькое движение вот так [Мать делает жест: поворачивает нечто, зажатое между большим и указательным пальцем]. Я знаю: этим утром это было очень ясно. Ведь все является действием Всевышнего, направленным на то, чтобы ускорить возвращение индивидуального сознания к Сознанию — ко всевышнему Сознанию; и тогда, при прохождении через индивида (я не знаю, сможешь ли ты проследить это), давление Силы, направленное на то, чтобы Сила была принята, обращается в индивиде в волю быть понятой. Отсюда и искажение. Ты видишь, это чрезвычайно тонко. Но, говоря «воля», я подразумеваю волю на человеческий манер, конечно же. Давление Силы [Мать кладет свою правую руку поверх левой], направленное на то, что ее приняли [рука внизу], давление Силы на сознание с целью его трансформации обращается в индивиде-посреднике в волю быть понятой. Другой момент. Инстинктивно, то есть, почти подсознательно, почти неумышленно, есть не воля и не беспокойство и даже не любопытство, а некая привычка наблюдать: привычка наблюдать воздействие, оказываемое на других (не прямо то, что они думают, что они чувствуют, это вызывает лишь улыбку), это некая привычка, привычка смотреть на каждое обстоятельство не только так, как ты видишь, но одновременно и как другие видят это, скажем так. Это не «беспокойство», но ты отдаешь себе отчет в этом; ты отдаешь себе отчет не по части результата, а автоматически по части реакции сознания: что другие чувствуют, думают, их реакции; не точно их мнение, а ощущение их реакции. Это некая привычка. И это является ложным искажением ощущения Единства. Конечно, мы составляем ОДНО, но в искаженном сознании это переводится через заметку, наблюдение (я не говорю о тех людях, что заняты самими собой и для которых это не важно, не то: это лежит в функционировании сознания). Движение наблюдения имеет свое место, но в этой форме оно занимает ложное место. Это так тонко… Есть ощущение Единства, что всякое движение сознание отражается везде, на всех сознаниях, поскольку есть только одно сознание, а искажения различны; именно эти искажения порождают разнообразие.

(молчание)

Еще один момент. Есть интенсивное и постоянное стремление к Единству. Это всегда начинается с отдачи — спонтанной само-сдачи — Всевышнему. Но затем в это примешивается… (как объяснить это?) ожидание (это ожидание? это почти просто наблюдение)… это не забота, не беспокойство, а скорее ожидание, да (ожидание будет подходящим словом), ожидание результата. Иными словами, в этой великой воле и стремлении к проявлению Гармонии, Любви в Истине, в этой жажде всего-всего существа, жажде Этого, что является источником Гармонии, в это движение стремления впутывается восприятие (больше, чем восприятие: ожидание), ожидание результата, и тогда стремление искажается [жест перекручивания]. И то, что я сейчас говорю, это вовсе не то, что я вижу, а это то, что я переживала во время утренней ходьбы в 4.30. Последовательно были различные переживания [которые Мать только что описывала], и в этом было очень ясное, очень острое восприятие момента, когда фальсифицируется истинное переживание [тот же жест перекручивания]. И это не что-то насильственное, в этом нет ничего драматического, совсем ничего, но… это ясно разница между Бесконечным и Вечным, Всемогущественным [преломляющимся] в индивидуальности — индивидуальное ограничение. И для обычного сознания, привычного сознания — то есть, ограниченного, индивидуального сознания — само это переживание чудесно, но есть «воспринимающий», есть «тот, кто имеет переживание». В этом все дело, это разница между переживанием [чистым переживанием] и, вдруг, «тем, кто имеет переживание». И тогда, если есть «тот, кто имеет переживание», тогда все кончено, это искажает все. Это искажает все, но не драматически, ты понимаешь, не так, нет. В этом разница между Истиной и ложью. Это ложь (как сказать?)… Это разница между жизнью и смертью; это разница между Реальностью и иллюзией. И одно ЕСТЬ, а другое… вспоминает, что имело переживание или было светлым. Это очень тонко, очень. Но это грандиозно — это грандиозно, тотально. Этим утром тело жило Истиной несколько раз в течение нескольких секунд (которые могли быть вечностью). Но, очевидно, если бы все было готово, чтобы «это» установилось, это было бы всемогущество. И было такое ясное объяснение — очевидное, ощутимое — показывающее, как это происходит все время — все время, все время, везде. И пока ты не имел переживание этого, не можешь даже понять разницу, никоим образом; все слова очень приблизительны. Но в тот момент, когда это так… [Мать блаженно улыбается]… Тогда не знаешь, длится это или не длится: все это исчезает. И это не отнимает ничего, вот что самое чудесное! Все здесь, ничто не отменено. Это только явление сознания. Ведь в этот момент все, что становится истинным… Я имею в виду, что это ничего не отменяет в Проявлении; нет даже ощущения, что Ложь отменена: она не существует, ее нет. Все может оставаться точно так, как оно есть; это не больше, чем вопрос выбора. Все становится вопросом выбора: выбираешь тот или иной путь… И в великолепии радости, красоты, гармонии есть полнота светлого сознания, в которой больше нет тьмы: она больше не существует. И это действительно, так сказать, выбор между жизнью и смертью, сознанием и несознанием («несознание» — это не то, что мы обычно называем несознанием, это не несознание камня, нет). Не знаешь, что такое сознание, пока не пережил «это». Если бы можно было передать это на словах, это было бы так мило (в такой момент я понимаю поэтов!). Как если бы это невыразимое Присутствие говорило: «Ты видишь, Я всегда был здесь, только ты не знала об этом.» И это переживалось в самом сердце клеток: «Ты видишь, ты знаешь, Я всегда был здесь, но ты не знала об этом.» И затем… [Мать улыбается в созерцании]… Крошечный пустяк — и он меняет все. Вот как умерший может вернуться к жизни. Вот как, через это изменение. Разум драматизирует, и из-за этого он не понимает. Конечно, он был полезен для того, чтобы утончить Материю, сделать ее более гибкой, подготовить это — сделать Жизнь более пластичной, сделать Материю более тонкой. Но разум любит драматизировать, и из-за этого он не понимает. Бурные эмоции, усложнения — это его игра, его забава. Вероятно, ему нужно было это. Но надо действительно оставить это, когда приходит время, когда готов к переживанию.

(молчание)

И сразу же после этого есть уверенность — такая мирная — что все было необходимо — все-все-все: начиная с того, что является самым чудесным для человеческого сознания и кончая самым ужасным, самым отвратительным для него — все было необходимо. Но, странным образом, все эти вещи, все эти переживания, вся эта жизнь, все это становится нереальным — нереальным, хуже, чем комедией, которую вы разыгрываете перед самим собой: нереальным. И в этой своей нереальности все это было необходимо для сознания. Все оценки являются чисто человеческими — чисто человеческими, потому что они меняют меру, пропорцию. Даже физическое страдание, материальное страдание, что труднее всего перенести, чувствуется иллюзорным: жалкая комедия, которую вы разыгрываете перед самим собой, перед клетками. И я говорю это из опыта, основываясь на убедительных примерах. Это очень интересно.

Сентябрь 1966

3 сентября 1966

Суджате не помешала бы небольшая защита. За последние шесть месяцев она постоянно получает удары.

[Обращаясь к Суджате :] Кто бьет тебя?

Она получила, по крайней мере, четыре удара по рукам и не может больше печатать.

От кого?

Она сама ударяется или же в баскетболе.

Ты сама ударяешься или тебя ударяют?

И то, и другое.

Сделаем защиту… [Мать очерчивает три круга вокруг рук Суджаты], вот так. Это тоже привычка. Это ничто иное, как привычки: силы, играющие в Природе. Так что надо делать внутреннее движение [Мать делает крошечный жест отцепления], чтобы порвать с привычкой.

Иногда есть ощущение маленькой силы, преследующей тебя.

Да, это так.

* * *

(Чуть позже, в связи со старой «Беседой» от 28 августа 1951 г., где Мать говорит о пробуждении тела не под принуждением со стороны витала, а через сотрудничество самого тела, а также говорит о необходимости физической пластичности, чтобы быть в состоянии претерпевать все изменения.)

Несколько раз у меня было это переживание, прямо это: как тело автоматически привязывается делать все своим определенным образом, и как ему требуется воспринимать Свет, чтобы быть готовым ко всему. Надо, чтобы оно могло спонтанно и искренне говорить: «Твоя Воля, Господь, только Твоя Воля.» И оно не принимает это ни от кого другого и ниоткуда, кроме как от Господа. Иначе нечего делать. Мне это очень интересно. Еще раз я замечаю, что всегда переживаю то, о чем я вскоре услышу или что мне вскоре прочтут. Это любопытно. Словно внутренняя подготовка.

* * *

Чуть позже.

Вчера после полудня и сегодня утром была долгая демонстрация того, как Разум был подведен, допущен к определенному изменению в эволюции Материи ради игры Божественного, и как отвержение Разума полезно ТОЛЬКО как средство продвижения и эволюции, и как Разум будет полностью использован, когда появится новое существо — полное, божественное существо. Это было очень интересно. Демонстрация. Это в продолжение той демонстрации [беседа от 31 августа], которая показала, что ВСЕ, что произошло, было необходимо. Но это можно действительно понять лишь тогда, когда вы освободились от Разума. Пока вы привязаны к нему, вы не понимаете ничего. Это идет мало-помалу… То, на что требуется время, это подготовить Материю, эту материю клеток, как она организована сейчас [со времени пробуждения разума клеток у Матери], сделать ее достаточно податливой и достаточно сильной, чтобы быть в состоянии выдерживать и проявлять божественную Силу. На это требуется много времени… Это объясняет все-все — все получает свое объяснение. Когда мы сможем подробно описать это, это будет действительно интересно. И немного начинает вырисовываться то, каким будет это существо, которое Шри Ауробиндо назвал «супраментальным» — следующее творение. Немного начинает вырисовываться. И это, как говорил Шри Ауробиндо, объяснение, идущее изнутри наружу — «внешнее», «поверхность» имеет только совсем вторичное значение и оно подойдет к самому концу, когда это будет готово. Но это начинается изнутри наружу и начинается довольно точным и интересным образом. Много времени …

7 сентября 1966 Я потеряла всякую надежду успевать вовремя… Это безнадежно, каждый день повторяется одно и то же. И они [секретари] заставляют работать меня как каторжника; это не так, что я просто спокойно сижу, слушая их… И это не злая воля — о! если бы у них была злая воля, это было бы очень легко, я бы вышвыривала их!

Я подумывал послать им письмо, я даже написал одно, но не отправил его . Сожалею, что не сделал этого, это могло бы иметь свой эффект.

Я так не думаю! Я так не думаю, поскольку со своей стороны я говорила все, что только можно им сказать; я даже говорила им, что я заболеваю от этого… У меня нет силы сопротивляться: это поток внешнего мира, и они не в силах сопротивляться ему. И я работаю так быстро, как могу, я не сплю!… Может быть, в ходе трансформации у нас появится сила делать всю эту работу за меньшее время?

Возможно, у нас появится сила заставить людей понять, что они попусту тратят твое время!

Дело в разных представлениях о полезности [у Матери и у Сатпрема].

* * *

(Затем Мать расставляет цветы и откладывает один цветок для казначея Ашрама)

У меня больше нет денег. Я должна ему 15000 рупий, а бедный малый должен платить по всем счетам… У меня везде долги! [Мать смеется] Раньше, когда были трудности с деньгами, я всегда получала их откуда угодно, это было легко: я принимала это, и как только деньги приходили, я передавала их. Но сейчас так больше не получается! Амрите я должна 20000 рупий, Н я должна 13000 рупий, а казначею — 15000 рупий. Вот так. Это ничего не значит, я не придаю этому значения. У нас огромный бюджет; у нас бюджет поселка — нет, маленького города. Наш бюджет — 26 лэк рупий в год, ты понимаешь. А теперь все люди, которые давали мне деньги (бизнесмены и т.д.) разорены чудесными действиями правительства. Так что они больше не могут их давать. Они дают, что могут, они очень любезны, они делают большие усилия, но… Только негодяи могли бы дать мне деньги! [Мать смеется] У этих-то много денег, они наворовали их везде, но они не хотят расставаться с ними! Это не важно, просто сейчас такое время. Это как какое-то веяние, порыв большой путаницы; очень темной путаницы, которая целиком лишена разумения. Кажется, что везде исчезло различение, ясное видение, даже освещенный здравый смысл. Надо пережить это время. Богатство не зависит от того, сколько у вас денег: оно зависит от соотношения количества денег, которые к вам приходят и которые вы должны тратить. Бедным малым, на ответственности которых лежит только их семья и они сами, я могу показаться очень богатой. Я с легкостью получаю тысячу рупий в день — но мне надо семь тысяч! Я трачу семь тысяч, а получаю только одну тысячу, вот такая пропорция.

Надо бы сделать что-нибудь с этими негодяями!

[Мать смеется] Ты знаешь, немало людей прячут свои деньги в стенах (они прикрывают их занавесками или бумагами). Есть целое состояние, десятки миллионы рупий: и миллионы прячут в стенах! И они волнуются, портят себе кровь, они все время боятся, что нагрянет полиция; тогда как если бы они дали их, они стали бы весьма респектабельными людьми! Они больше бы не боялись, вели бы мирную жизнь… Я могла бы сказать, что это анонимные дары, как в храмах; это способ для них сделаться честными людьми, это в их интересах, но они держатся за свои деньги еще больше, чем за свою жизнь! Я несколько раз говорила (я знаю людей, прячущих деньги в своих стенах), я передавала через посредников, что им достаточно только положить деньги в сумку и оставить ее у моей двери. И я скажу, что это анонимный дар, это все. И они будут свободны — не только свободны, но [смеясь] и получат благословение, потому что это для божественной работы… Нет, это узники, они узники своих денег. И, что довольно интересно, все те (до сих пор без исключений), кто имел случай дать мне деньги и не захотел сделать это — из-за привязанности к своим деньгам — они их потеряли. Деньги от них ушли: они были изъяты правительством или пропали в результате финансовой катастрофы или промышленного краха, либо просто были украдены — потеряны в любом случае. Довольно давно (Шри Ауробиндо еще был здесь) сюда приходил пожилой финансист-тамилец со своей женой. Потом его жена умерла, и он остался один. Он тратил деньги, оплачивая свои расходы, делая маленькие подарки, но он был очень богат. А когда его жена умерла, он сказал: «А! что если мне отдать все, что я имею.» Затем он стал рассуждать: «Еще не известно, может быть, Ашрам прекратит свое существование…» И он роздал свои деньги родственникам, которые были банкирами или кем-то еще, и… пуф! все ушло. Тогда он сказал самому себе: «Дурья башка! у меня нет теперь денег, и их бы в любом случае у меня не было; если бы я дал их [Ашраму], я стал бы почитаемым человеком за то, что дал их; а сейчас у меня нет ни денег, ни почтения!» [Мать смеется] А! Что ты принес? «Беседы» для «Бюллетеня»? О чем речь?

Разговор о деньгах.

А! ты видишь!

(Сатпрем читает «Беседу», затем Мать комментирует)

Вот почему я говорила о деньгах — видишь, как выходит.

Да, это любопытно!

Это забавно. Я говорю «это забавно», но я знаю, что все время так — все время, все время, что касается всего. Я нахожусь в состоянии… (как сказать?) созерцательной неподвижности, с постоянным стремлением к… к Совершенству, которое мы хотим иметь: к Тому, что мы хотим принести в мир. И это все. И тогда, со всех сторон, буквально отовсюду, приходят всевозможные вещи [жест сообщения]: вдруг я думаю о чем-то, отвечаю на что-то, вдруг… И когда работа заканчивается, я сразу же вижу: это [жест ко лбу] оставалось спокойным, неподвижным, даже незаинтересованным. Это как передатчик — приемник-передатчик — на телефонном узле. И я просто передаю. Но мне даже не любопытно знать, почему приходит то или это. Вот как происходит: ответ исходит, приходит; ответ исходит, приемник-передатчик, затем ответ. И все остается спокойным [жест ко лбу]. Так что я знаю, как это происходит, но поскольку я не говорю себе: «Причина в том-то или в том-то», то когда приходит внешнее доказательство, это забавно! [как эта «Беседа» о деньгах] Любопытное дело… Состояние сознания клеток тела — это как нечто вроде острой, постоянной жажды … того, что должно быть: вибрация Гармонии, Сознания, Света, Красоты, Чистоты. Это даже не выражается на словах, но это… стремление, ничего более. Ничего более, ничто иное. И тогда [в этом молчаливом стремлении] это вот так и происходит, со всех сторон. И, что особенно, в этом есть также боли, заболевания, видимости болезни — и все это приходит снаружи. И всегда с одним и тем же ответом [жест нисхождения]: ввести божественное Сознание — ввести божественное Сознание — во все; Сознание, содержащее Мир и Покой, Свет, Силу…

14 сентября 1966

122 – Если ты не хочешь быть одурачен Мнением, сначала посмотри, в чем верна твоя мысль, а затем изучи, в чем верна ее противоположность; наконец, раскрой причину этих различий и ключ гармонии Бога. 123 – Мнение не истинно и не ложно, а лишь полезно для жизни или бесполезно… (Мать смеется) …ибо оно является творением Времени и со временем теряет свою силу и ценность. Поднимись над мнением и ищи неувядаемую мудрость. 124 – Используй мнение для жизни, но не позволяй ему связывать душу своими путами. 125 – Любой закон, сколь бы охватывающим он ни был, где-то сталкивается с противоположным законом, который проверяет, модифицирует, отменяет его действие или избегает его.

(после молчания)

Я пыталась найти, в чем мнения полезны… Шри Ауробиндо говорит, что они «полезны или бесполезны» — в чем мнение может быть полезным?

Они моментально помогают в действии.

Нет, как раз это я порицаю; люди действуют, руководствуясь своими мнениями, а это ничего не стоит.

Может быть, это все, чем они располагают!

[Смеясь] Тогда можно сказать, что это крайнее средство для них. Я все время получаю письма от людей, которые хотят или не хотят делать что-то и говорят мне: «Вот мое мнение: это верно, а вот это нет…» И всегда, чаще чем в девяноста девяти случаях из ста, это ложно, глупо. Очень ясно чувствуешь — это видно, в конце концов — что противоположное мнение столь же ценно, и это только вопрос занимаемой позиции, это все. И, конечно, в это всегда впутываются предпочтения эго: вам больше нравится, чтобы было так, так что и ваше мнение таково.

Но пока у нас нет более высокого света, который направлял бы действие, нам приходится пользоваться мнениями.

Лучше иметь мудрость, чем мнение; иными словами, рассматривать все возможности, все аспекты вопроса, а затем пытаться быть насколько можно больше неэгоистичным и, что касается действия, например, видеть, какое действие может быть полезно для наибольшего числа людей или менее разрушительным, какое будет самым конструктивным. Как бы там ни было, даже вставая на чисто утилитарную и неэгоистическую точку зрения, а не на духовную точку зрения, лучше действовать, опираясь на мудрость, чем на свое мнение.

Да, но как лучше поступить, когда нет света, без того, чтобы примешивать свое мнение и свое эго?

Я думаю, что лучше рассматривать все аспекты проблемы, выкладывать их перед своим сознанием наиболее незаинтересованным образом и смотреть, что лучше (если это возможно) или что наименее плохое, если следствия плачевные.

Я вот что имею в виду: какая позиция наилучшая? Лучше вмешиваться или оставлять так, как есть? Что лучше?… Спрашиваешь себя.

А! В этом все дело: чтобы вмешиваться, вы должны быть уверены, что вы правы; вы должны быть уверены, что ваше видение более высокое, предпочтительнее или истиннее мнения других или другого мнения. Кончено, всегда мудрее не вмешиваться — люди вмешиваются ни с того, ни с сего, просто по привычке навязывать свое мнение другим. Даже когда вы видите что-то истинное, РЕДКО когда бывает мудро вмешиваться. Совершенно необходимо вмешиваться только в том случае, если кто-то хочет сделать что-то, что обязательно приведет к катастрофе. И даже тогда [улыбаясь] вмешательство не всегда очень-то эффективно. В конечном счете, вмешательство законно только в том случае, если вы абсолютно уверены, что видите истину. И видите не только истину, но и ясно видите последствия. Чтобы вмешиваться в действия других, надо быть пророком — пророком. Причем пророком с полным благожелательством и состраданием. Вы даже должны видеть, как ваше вмешательство отразится на судьбе других. Люди все время дают друг другу советы: «Делай это, не делай то.» Я вижу, до какой степени они порождают путаницу, они увеличивают путаницу, беспорядок. И иногда они наносят вред нормальному развитию индивида. Я считаю, что мнения всегда опасны и по большей части не имеют никакой ценности. Вы можете вмешиваться в дела другого человека, если, прежде всего, вы несравненно мудрее него (естественно, вы всегда думаете, что вы мудрее!), но я имею в виду, что вы мудрее объективным образом, а не согласно своему мнению: если вы видите больше и лучше и если вы сами находитесь вне страстей, желаний, слепых реакций. Надо самому быть превыше всего этого, чтобы иметь право вмешиваться в жизнь других — даже когда они просят вас об этом. А когда они не просят вас об этом, это будет просто означать вмешиваться в то, что вас не касается.

(Мать входит в долгое созерцание, затем внезапно открывает глаза)

Я только что видела в твоей атмосфере — где-то вверху — забавную картинку! Был словно крутой горный склон, и кто-то, как символ человека, поднимался по нему. Существо… странно, я видела такое несколько раз: существо без одежды, и все же оно не голое! И я не могу понять, почему — что происходит? Они без одежды, но они не голые… Есть форма, видна форма, это форма человека; видно ее, и она не голая. Уже в третий раз такое ко мне приходит. Но это приходило по отношению к людям, которые уже вышли из своих тел; например, я видела Пурани подобным образом: он не был голым, и он не имел одежды; была видна форма тела, она была голубой и розовой (я рассказывала тебе об этом, я думаю). Что же, как раз сейчас я видела человека, форму человека (похожего на тебя, кстати), который поднимался в гору, и он не был голым, но не носил одежды… Значит, у них есть некое одеяние из света. Но этот свет не производил впечатления излучаемого света или чего-то подобного. Это как атмосфера. Скорее это аура: аура, ставшая видимой; так что прозрачность не скрывает форму, и, в то же время, форма не голая. Должно быть так, должно быть, это аура: аура, ставшая видимой. Это было так. И затем, с неба — было большое небо, шедшее снизу-доверху (это была как картина), очень ясное, очень светлое, очень чистое небо — с неба приходили несчетные… это как птицы, которые летели к нему и которых он подзывал жестами. Как правило, они были бледно-голубыми или белыми; иногда кончик крыла или вершина хохолка были чуть темнее, но это было нерегулярно. Они прилетали и прилетали… сотнями, и он собирал их жестами, затем посылал их к земле (он стоял на крутом склоне), он посыла их вниз, в долину. И там они становились… [Мать смеется] мнениями! Они становились мнениями! Там были с более темной окраской, с более светлой, коричневые, голубые… Это были словно птицы, летящие к земле, вот так. Но это был образ — это не было застывшей картинкой — это двигалось. Это было очень забавно! Они приходили свыше, светлые, сотнями. И тогда он сказал: «Вот как формируются мнения.» Он напоминал тебя. Это был не «ты», но он был похож на тебя. Они приходили с неба, необъятного и светлого неба, ясного, оно не было ни голубым, ни белым, ни розовым, ни… оно было светлым, оно было просто светлым; и с неба… я сказала «сотнями», но их там были тысячи и тысячи. Он стоял там, подзывая их, а затем он сделал жест рукой и послал их к земле, и… они стали мнениями! Я думала, что засмеюсь, так это меня позабавило. Это любопытно. И они все летели вниз — дно долины не было видно — они все летели вниз. Ладно. Так что, возможно, мнения приходят со светлого неба! [Мать смеется] Действительно, картинки более выразительны, чем слова! Ты помнишь тот мой набросок «Восхождение к Истине»? Так и было, это была крутая гора, и он поднимался (без затруднений, впрочем), он поднимался вот так, а затем, еще не совсем на вершине горы, но достаточно высоко над землей (земли не было видно), он получил все это и отправил вниз. Я еще вижу картину, она была очень красивой. И, что особенно, я сейчас понимаю, что это ауры, которые стали видимы, и они служили одеждой; то есть, ауры — это одежда. Должно быть, это происходит в тонком физическом, возможно, в истинном физическом. Шри Ауробиндо говорил, что тонкое физическое гораздо истиннее, чем наше физическое. Вещи там таковы, являются очень ясным символом. И птицы (это были не птицы, но они были очень похожи на птиц), они прилетали светлыми-светлыми, иногда с совсем маленькими черточками здесь и там, но, как правило, целиком светлые; их форма была очень плавной. И цвета были не такие, как мы знаем их: цвет не был ни белым, ни светло-голубым, но это были словно сущность белого и голубого, сущность цветов. Я не знаю, как объяснить. И они приходили вот так, затем он их отправлял, и когда они проходили через его руки и спускались к земле [смеясь]… они становились коричневыми, голубыми, серыми… всевозможные цвета! Но это были мнения. Забавно.

17 сентября 1966

Как твоя книга? Идет?

Ты находишь, что она идет слишком медленно? Хотела бы, чтобы она шла быстрее?

Нет, я спрашиваю тебя из-за того, что снова занималась ею вчера ночью. Вот почему я спросила. Ночью я вижу, затем слышу фразы, вижу сцены, а затем… Так что я говорю себе, что это должно идти !

(молчание)

Есть новая деятельность… Я обнаруживаю себя (точнее говоря, я ловлю себя на том, что делаю что-то), обнаруживаю себя в том, что разговариваю с людьми, которых я по большей части не знаю, а затем описываю сцену: они могут делать то-то и то-то, им можно посоветовать то-то и то-то, и это кончится тем-то и тем-то. Это как сцена из книги или сцена из кино. Затем, в тот же или на следующий день, кто-то говорит мне: «Я получил от вас послание, и вы сказали мне, чтобы я написал тому-то и сказал ему то-то»!… И я делаю это не ментально, я не думаю: «Надо написать тому-то и сделать то-то», совсем нет: я живу — я проживаю сцену или рассказываю сцену, и это воспринимается кем-то еще (и я нисколько не думаю об этом ком-то еще), это воспринимается «кем-то» как сообщение, в котором я говорю ему сделать то-то и то-то. И это происходит здесь, во Франции, в Америке, везде. Это становится забавно! Кто-нибудь пишет мне: «Вы сказали мне это», а это одна из моих «сцен»! Одна из сцен, что я пережила — не пережила: одновременно пережила и сотворила! Я не знаю, как объяснить это. Это как работа… [Мать словно подцепляет пальцем невидимую субстанцию, как если бы она лепила ее]. И это не я, конечно! Это [Мать касается своего лба], Боже упаси, Господь, я надеюсь, что это таким всегда и будет: спокойным, тихим, таким тихим, таким спокойным, таким мирным. Но это приходит со всех сторон! [жест неисчислимых связей, выливающихся в это молчание]. И есть истории, касающиеся стран, правительств; я не знаю результатов — возможно, через какое-то время мы узнаем. И в этой деятельности я имела всевозможные знания, которых у меня нет! иногда даже медицинские или технические знания, которых у меня совсем нет — и все же, конечно, я их имела, поскольку говорила: «Это вот так, а это вот так…». Это довольно забавно. И это не я! «Я», что такое я?… В любом случае, это не это [Мать щиплет кожу своих рук], не бедное это — бедное это! Оно не прерывает свое стремление и одновременно чувствует свою неспособность, свою нищету, свое бессилие выразить то, что оно должно выразить, и свою недостойность быть инструментом Божественного. И в то же время есть, прежде всего, некая нарастающая уверенность в… (как сказать?) великодушии божественного Присутствия, которое так чудесно в своих действиях несмотря на почти полную глупость всего этого [Мать указывает на собственное тело]; все это действительно преисполнено, внешне преисполнено глупостью, но с пылом такого интенсивного, такого постоянного стремления, и с чем-то таким трогательным в своем смирении и в своем доверии, и оно чувствует свою немощность и одновременно чувствует это чудесное Могущество, готовое действовать — если Ему позволят. Это передается через некий кинематографический образ всех его трудностей, всей его немощности, всех его неспособностей, всей его темноты — все это словно выводится на экран, чтобы все это было растворено. И тогда содействуешь растворению в Свете. Это невероятно. И впечатление подвешенности за такую тонкую нить, нить… не веры, это не вера: это уверенность, но одновременно и стремление, и есть ощущение чего-то такого нового, такого юного в абсолютно прогнившей атмосфере неверия, глупости, дурной воли. Вот как, это очень тонкая нить, и это чудо, что…

(молчание)

Даже те, кто думают, что верят, они хотят, чтобы все делалось для них; они хотят, чтобы всевышнее Могущество, Всевышний делал все для них НЕСМОТРЯ на их недоверие, их глупость, их неспособность; и это они называют всемогуществом. И они даже не понимают, что если наложится эта Вибрация Истины, то она вызовет разрушение всего этого, то есть, разрушение их самих! того, что они считают собой. Чудо — чудо — это бесконечное Сострадание, благодаря которому ничто не разрушается: оно ждет. Это здесь, со своей полной мощью, полной силой и… просто утверждает свое присутствие, не накладывая себя, так чтобы свести к минимуму… урон. Это чудесное, чудесное Сострадание! И все эти идиоты называют это немощностью!

* * *

(Чуть позже Сатпрем предлагает опубликовать в «Бюллетене» недавние комментарии Матери на афоризмы, включая видение птиц, превращающихся в человеческие «мнения», за исключением некоторых отрывков, касающихся лично Матери)

Люди скажут, что я впадаю в детство.

Но не все!… Это очень выразительно.

[Смеясь] Образ был красивым (я только что опять видела его), образ был очень красивым. Ладно. А не слишком ли много повторов? Четыре-пять раз об одном и том же.

Нет-нет. Всякий раз ты добавляешь какой-то элемент. Все гладко.

А у тебя нет ничего, что можно было бы использовать в «Заметках на Пути»?

Может быть. Надо еще раз посмотреть. Но кажется, что нет. Видишь ли, это кажется детской болтовней, поскольку … Выражение этих теперешних переживаний вовсе не является интеллектуальным выражением, и тем, кто не понимает, что это переживание, идущее от физической субстанции, от клеток, от наиболее материальной формы, им это попросту кажется детской болтовней. Это как переживание, которое может иметь ребенок, без усложнений и разъяснений, даваемых интеллектуальным развитием. И как раз эта простота, отсутствие сложности и обработки придает этим переживаниям большую ценность в том смысле, что она обладает совершенной искренностью и простотой. Во всем, что выражается ментально, витально, интеллектуально, всегда БОЛЬШЕ формы, слов, чем самого переживания — переживание пополняется и округляется (!) То, что говорится, больше того, что подразумевалось. Тогда как здесь совершенно чистое переживание, по отношению к которому слова чувствуются как какое-то ослабление, уменьшение, и одновременно как усложнение, которого нет в переживании — переживание очень простое, очень простое: оно действительно чистое. И все, что говорится, это как добавление чего-то, что уменьшает его чистоту и простоту. Так что хорошо говорить об этом самому себе и тому, кто находится в том же «состоянии души», но для публики… [Мать качает головой] это обречено на непонимание. Вот так.

21 сентября 1966

(Этот разговор возник из-за личного вопроса Сатпрема, спросившего Мать, не лучше ли ему отказаться от некоторой суммы денег, предложенной ему французским правительством — военной пенсии. Сатпрем собирался отказаться от этой пенсии, потому что не хотел чувствовать себя связанным по части денег ни с каким правительством и ни с какой страной. Мать посоветовала ему принять эти деньги для божественной Работы.)

У меня было откровение, в том смысле, что это скорее имело ранг видения. По внешним причинам я смотрела на то плачевное состояние, в котором находятся все страны, на действительно болезненные и опасные условия земли, и тогда было некое всеохватывающее видение, показывавшее, как нации (люди, взятые как нации) действовали и все больше и больше действуют в растущей Лжи, и как они использовали всю свою творческую силу для создания таких грандиозных средств разрушения, по-детски думая, что эти средства будут такими ужасными, что никто не захочет их использовать. Но они не знают (а должны бы знать, но не знают), что вещи обладают сознанием и силой проявления, и что все эти средства разрушения толкают на то, чтобы их использовать; и что даже если люди не хотят их использовать, но более мощная сила, чем их, будет заставлять их использовать эти средства. Затем, видя все это, видя неизбежность катастрофы, пришел некий зов или стремление к тому, чтобы пришло что-то, что могло бы, по крайней мере, нейтрализовать эту ошибку. И ответ пришел… Не могу сказать, что я слышала его собственными ушами, но он был таким ясным, сильным и точным, что это бесспорно. Я должна была перевести его на слова; если перевести на слова, можно сказать примерно так: «Вот почему ты создала Ауровиль.» И с ясным видением, что Ауровиль был центром силы и творения, с… (как сказать?) зерном истины, и если оно сможет прорасти и развиться, то само движение его роста явится противодействием катастрофической ошибке этой гонки вооружений. Я нашла это очень интересным, поскольку никакая мысль не предшествовала рождению Ауровиля; как всегда, это была просто действующая Сила, как некий проявляющийся абсолют, и это было таким сильным [когда идея Ауровиля предстала перед Матерью], что я могла сказать людям: «Даже если вы не верите в это, даже если все обстоятельства кажутся совершенно неблагоприятными, Я ЗНАЮ, ЧТО АУРОВИЛЬ БУДЕТ. Возможно, он будет через что лет, может быть, через тысячу, я не знаю, но Ауровиль будет, потому что это решено.» И это было решено — и сделано совсем просто, как в подчинение Приказу, без мысли. И когда «мне сказали» это (я говорю «мне сказали», но ты понимаешь, что я имею в виду), когда мне сказали это, это чтобы сказать мне: «Вот почему ты создала Ауровиль; ты не знаешь об этом, но вот почему…» Потому что это было ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДОЙ противостоять этой неизбежной катастрофе. Если во всех странах пробудится интерес к этому творению, тогда мало-помалу это обретет силу противодействовать допущенном ими ошибке. Это очень меня заинтересовало, потому что я никогда не думала об этом. И, конечно, когда мне показали это, я поняла; я почувствовала, как творение Ауровиля действует в невидимом. Это не материальное, внешнее действие: это действует в невидимом. И с этого времени я пытаюсь заставить страны понять это, не внешне, конечно, поскольку все они считают себя очень сообразительными, чтобы их можно было чему-то учить, а внутренне, в невидимом. Это было довольно недавно: два-три назад. Мне никогда не говорили этого. Это было очень ясно сказано — под «сказано» я имею в виду «видно», показано вот так [как картина для просмотра]. Так что с этого момента мой интерес к Ауровилю значительно возрос. Потому что я поняла, что это не было просто творением идеализма, а это было совершенно практическое явление в надежде… скорее, в воле противодействовать и уравновесить последствия — ужасные последствия — этой психологической ошибки веры в то, что страх может уберечь от опасности! Страх гораздо больше притягивает опасность, чем спасает вас от нее. И все страны, все правительства допускают глупость за глупостью из-за этого страха катастрофы. Я рассказала тебе все это просто для того, чтобы сказать, что если нации сотрудничают в работе Ауровиля, даже в совсем маленькой мере [как это предложение денег со стороны французского правительства], это сулит им благо — много блага, что может быть не пропорционально видимости действий.

Но ты говоришь о грандиозности катастрофы, а ведь на реализацию Ауровиля потребуется какое-то время?

Нет! я говорю о сотрудничестве стран в СОЗИДАНИИ чего-то. Это не когда будет закончен Ауровиль: это сотрудничество наций в созидании чего-то — но в созидании чего-то, базирующегося на Истине вместо соперничества в творении Лжи. Это не когда Ауровиль будет готов — когда Ауровиль будет готов, он будет одним городом среди всех прочих городов, и только его собственная способность к истине будет иметь силу, но это… посмотрим. Нет, дело в общем интересе в построении чего-то, что базируется на Истине. У них был общий интерес (без взаимной симпатии, конечно же) в создании сил разрушения на базе Лжи; что же, Ауровиль предназначен для того, чтобы отвести немного этих сил (количество минимально, но качество превосходно). Это действительно надежда — это базируется на надежде — сделать что-то, что послужит началом гармонии. Нет, это СРАЗУ ЖЕ, прямо сейчас. Сила распространяется гораздо больше, она не пропорционально излучающему центру [Матери]; этот центр, можно сказать, неизвестен и почти не существует на мировом масштабе. Но сила излучения и распространения не пропорциональна этому центру, вот что довольно замечательно: отклик [на Ауровиль] есть повсюду; отклик в новой Африке, во Франции, в России, в Америке, в Канаде и еще в некоторых странах, в Италии… везде-везде. И это отклик не только отдельных людей: групп, тенденций, движений, даже правительств. То, что выказало наибольшую невосприимчивость (ирония этого чудесна), это… Организация Объединенных Наций! Эти люди закостенели, о!… Они еще находятся в «материалистическим антирелигиозном» движении, и они сделали уничижительное замечание по поводу брошюры об Ауровиле, сказав, что это «мистика», «религиозное» движение. Чудесная ирония! Кроме того, даже совсем внешним образом, эта война между Индией и Пакистаном ясно была… (как сказать?… но мне приходят слова на английском языке) initiated and driven, то есть, приведена в движение и ведома силами Истины, которые хотели создать большую «Азиатскую Федерацию», которая могла бы противостоять «красному» Китаю и его движению. Это была бы Федерация, которой как раз нужно было бы возвращение Пакистана и всех этих областей и которая включала бы в себя Непал, Тибет, затем также Бирму и, на юге, Цейлон. Большая федерация, каждая страна в которой имела бы собственное автономное развитие, совершенно свободное, но все страны были бы едины в общем стремлении к миру и борьбе со вторжением сил разрушения. Это было очень ясно, это было желанно — и вмешательство ООН остановило все. Официально я ничего не говорю; ведь я сказала и всегда повторяю, что политика находится в полной Лжи, основана на Лжи, и я ею не занимаюсь, то есть, я не нахожусь в политике, не хочу этого — но это не мешает мне ясно видеть!… Люди приходят ко мне (со всех сторон, между прочим) и спрашивают моего мнения или совета; я отвечаю: «Нет, я не занимаюсь политикой.» Ведь вся дипломатия строится на УМЫШЛЕННОЙ Лжи; пока это так, это безнадежно: внушения всегда будут приходить с плохой стороны; внушения, побуждения, идеи — все это будет приходить с плохой стороны; это означает неизбежный промах, для всего мира. Некоторые редкие индивиды чувствуют и знают это, и они находятся в полу-отчаянном положении, потому что никто не слушает их. К сожалению, следуя современным тенденциям, они хотят, чтобы ЮНЕСКО поддержала Ауровиль (!) Я, конечно же, заранее знала, что эти люди [из ЮНЕСКО] не могут понять, но… пытаются. Ведь люди повсюду (это некий предрассудок), люди повсюду говорят: «Нет, я открою свой кошелек только с согласия и одобрения ЮНЕСКО» (я говорю о тех, чей вклад весом), множество людей, так что… Только, для меня, все это — корка, довольно поверхностное переживание — корка; надо, чтобы вещи шли под этой коркой. Это просто видимость. Я сказала тем, кто занимается Ауровилем: «Эти люди [из ЮНЕСКО] на двести лет отстают от хода земли, следовательно, мало надежды, что они поймут.» Но, как бы там ни было, я не сказала им не иметь с ними дела — я не даю советов. Но совсем маленькие детали, как те, о которых мы совсем недавно говорили [предложение пенсии со стороны французского правительства] являются знаком: страны сотрудничают в деле Истины, не зная об этом. И это очень хорошо, так-то лучше для них. Это хорошо для них. Не имеет значения, что они не знают об этом [улыбаясь]: у них только не будет удовольствия от того, что они делают это! Это все.

(молчание)

Но я была первой очень заинтересована, потому что это пришло вот так [жест неудержимого нисхождения], со всемогущим авторитетом: «Вот почему ты создала Ауровиль.»

(Мать входит в состояние созерцания, затем продолжает)

Я вижу всевозможные очень забавные вещи, проходящие мимоходом; только что было такое наблюдение: «А! это Вавилонская Башня наоборот.» [Мать смеется] Это интересно! Они были объединены, а затем разошлись при строительстве; так что теперь они собрались, чтобы объединиться в строительстве. Вот так: Вавилонская Башня… наоборот!

(Мать останавливается на мгновение, как если бы она видела что-то)

Вдруг видишь… Это определенная область, там, область в атмосфере земли, обширная и неувядаемая, где вещи принимают другое значение, иногда противоречащее видимости, и виден большой, грандиозный поток, несущий обстоятельства и события к цели… всегда одной и той же и очень неожиданными путями. Это становится очень обширным и, несмотря на ужас деталей, все в целом принимает очень улыбающийся Ритм… Сейчас я знаю, я помню, все это переживание пришло после того, как я увидела книгу, которая совсем недавно была опубликована в Индии, на английском языке, она называется «The Roll of Honour» [«Мемориал Славы»]: в ней есть фотографии и маленькие биографии всех тех, кто погиб в борьбе с Англией, за свободу Индии. Там повсюду фотографии, много фотографий (некоторые фотографии были сняты полицией после того, как их убили, и они лежали на земле). И все это принесло определенную атмосферу: атмосферу этих бескорыстных людей с доброй волей, встретивших трагическую судьбу. Это произвело на меня похожее впечатление, что и фотографии зверств, учиненных фашистами во время войны, там. Очевидно, все эти ужасные вещи находятся под прямым влиянием определенных враждебных сил, но мы знаем, что враждебным силам, так сказать, позволяется работать — как раз через чувство ужаса — чтобы ускорить пробуждение сознания. И тогда это переживание, бывшее очень сильным и во многом напоминавшее то, что у меня было, когда я видела фотографии зверств фашистов во Франции, привело меня в контакт с видением человеческой ошибки, земной, современной ошибки (это современная ошибка: она возникла за последнюю тысячу лет и становится все более и более острой в последние столетия), со стремление уравновесить это: как поступить?… что делать?… И отклик: «Вот почему ты создала Ауровиль.» Это восприятие сил — сил, действующих прямо в событиях, материальных событиях, они… иллюзорные и обманчивые. Например, человек, боровшийся за освобождение своей страны, а теперь убит за свое бунтарство, так что выглядит побежденным, лежа на обочине дороги — он настоящий победитель. Это так, это ясно показывает род связи между истиной и выражением. Так что, если входишь в это сознание, где воспринимаешь игру сил и видишь мир таким образом, это очень интересно. И именно так, когда я была в этом состоянии, мне сказали, ясно показали (это невыразимо, поскольку это не на словах, но это факты): «Вот почему ты создала Ауровиль…». То же самое, что и с этой фотографией.

* * *

Записка Матери по поводу Ауровиля:

«Человечество не является последним звеном земного творения. Эволюция продолжается, и человек будет превзойден. Каждому предоставлено решать, будет ли он участвовать в появлении нового вида. Для тех, кто удовлетворен миром, каким он является сейчас, Ауровиль, очевидно, не имеет смысла существования.»

24 сентября 1966

Отвечает ли земля? Есть ли действительно ответ или ты чувствуешь, что работаешь совсем одна?

Ты не имеешь в виду людей? ты имеешь в виду землю как минеральный, растительный, животный мир?

Нет, я имею в виду людей, всю землю.

О! люди, да — конечно, несомненно, отклик очень ярко выраженный, странно выраженный, везде-везде. Нужда в чем-то, неудовлетворенность тем, что есть, и потребность в чем-то более высоком. Это очень ярко выражено, везде. Не могу сказать, что это многочисленно, я так не думаю, но отклик есть везде.

Значит, есть прогресс?

О! большой, большой прогресс. Есть знаки, иногда даже странные знаки того, что что-то пробуждается. Такое впечатление, что и среди животных есть пробуждение.

А где препятствия? Есть препятствия?

Они везде. Это как сговор Лжи, пытающейся сопротивляться.

28 сентября 1966

(Секретари оставили Мать на час позже, из-за чего беседа началась в то время, когда уже должна была кончиться)

Это рекорд! Я начала рано, и все же работа не закончена. Это неразрешимо. Ведь я пробую все, что в моих силах: я начинаю рано, поторапливаю себя, делаю работу как можно упорядоченнее — ничего не делается. И я предупреждаю их за четверть часа: «Время вышло.» — Ничего не делается.

Но постепенно съедается все, ни на что не остается времени!

Нет, не остается времени. И вечерами я иногда работаю до 22:30, хотя было условлено, что я должна уходить к себе до 21:00… Совсем не остается времени. И в моем случае это не сон, ночью я делаю свою настоящую работу — и я не могу. После полудня у меня тоже больше нет времени; я должна принимать пищу в 11:30, но принимаю ее в 12:30, так что у меня не остается времени, поскольку я должна еще совершать свой туалет и возобновить работу в 15:00. И я никогда не заканчиваю к 17:00. Я оставляла за собой время с 17:30 до 18:30 — теперь это не возможно. Это съедает все мое время, предназначенное для тишины и покоя. И работа не делается! Если бы она делалась, я ничего бы не сказала, но работа не делается, остается, по крайней мере, вдвое больше, чем сделано — все протестуют, все требуют. Ни к чему сетовать!

Нет, но все же время исчезает.

И, в довершении всего, у меня нет ни гроша! Сегодня после обеда придет Амрита: я не могу дать ему денег, у меня их нет. Ежедневно я должна платить; что же, выходит так, что у меня больше нет денег. Сегодня после полудня, как обычно по средам, я должна дать 5000 рупий этому бедному Амрите, чтобы он покрыл долги: у меня ничего нет. Вот так, от этого становится еще хуже. Если бы, по крайней мере, я могла бы более или менее отвечать требованиям, это было бы хорошо, но это не так: усложнения приходят отовсюду, отовсюду! Я задолжала казначею сумасшедшую сумму, и я не могу платить… Везде одни долги — я легко переношу это, это не мешает мне спать! Но факты таковы. [Мать протягивает Сатпрему розу] Это мир и покой, мое дитя. Это мир и покой [смеясь]. О, если бы ты знал, какой здесь покой! [жест ко лбу и выше]. Я говорю о чем-то, но, в сущности… как захочет Господь. Может быть, ему забавно наблюдать за лицами людей!

(молчание)

Я получил письмо от одного человека, который спрашивает о страдании.

Хорошо, давай посмотрим.

Она пишет вот что: «…Надо прекратить поощрять мучителей, будь то мучителей людей или животных. Умоляю вас научить меня, как обрести силы ослаблять, через концентрацию жидкости, страдания других, и как делать, чтобы внутренне возвращать, удар за удар самим агрессорам, без ненависти, но неумолимо… Умоляю вас, помогите мне. Какая внутренняя отдача, какое отречение необходимо? Кто научит меня силе и правосудию, что позволило бы мне действовать и чтобы не всегда торжествовало зло? Слишком легко забывать, отрицать, минимизировать страдания других. Я не хочу больше этого, я не хочу больше закрывать свои глаза и успокаиваться до следующего раза… Что мне предпринять?

Когда ты получил это письмо?

Два-три дня тому назад.

Но вчера ты решил прочитать мне это письмо? Потому что вчера весь день я была в этом умонастроении (не с теми же словами, но в том же духе). В последнее время довольно долго, то есть, целые дни, было очень острое, очень сильное и очень ясное восприятие того, что действие Силы внешне передается через то, что мы называем «страданием», потому что только вибрации этого типа могут выводить Материю из инерции. Всевышний Мир и Покой был искажен и превращен в инерцию и тамас, и как раз из-за того, что это является искажением истинного Мира и Покоя, у этого не было причины изменяться! Определенная вибрация пробуждения — повторного пробуждения — была необходима, чтобы вывести из этого «тамаса», который не был способен непосредственно перейти в Мир; нужно было что-то, чтобы встряхнуть этот «тамас», и внешне это передается через страдание. Я говорю здесь о физическом страдании, ведь все остальные страдания — витальные, эмоциональные и ментальные — возникают из-за ложной работы разума, и они… мы можем причислить их ко Лжи, это все. Но физическое страдание оказывает на меня впечатление побитого ребенка, побитого из-за того, что здесь, в Материи, Ложь стала неведением, то есть, нет дурной воли — в Материи нет дурной воли, все есть инерция и неведение: полное неведение об Истине, неведение об Истоке, неведение о Возможности, неведение даже о том, что надо делать, чтобы не страдать материально. Это неведение находится везде в клетках, и только переживание — и переживание того, что передается в этом рудиментарном сознании через страдание — может пробудить, родить потребность знать и избавиться от этого, а также стремиться к трансформации. Это стало уверенностью, поскольку во всех этих клетках родилось стремление, и оно становится все более и более сильным и удивляется сопротивлению. Но клетки видели, что когда что-то расстроено в функционировании (то есть, вместо податливого, спонтанного, естественного функционирование становится болезненным усилием, борьбой с чем-то, что принимает видимость дурной воли, но что на самом деле является только непонимающей неуверенностью), в этот момент удесятеряется интенсивность стремления, зова: становится постоянным. Трудность состоит в том, чтобы оставаться в состоянии такой интенсивности; обычно все снова впадает, не могу сказать в сонливость, но это некая вялость: мы легко воспринимаем вещи. И только когда внутреннее расстройство становится невыносимым, только тогда интенсивность растет и становится постоянной. В течение часов — часов — без снижения уровня, зов, стремление, воля объединиться с Божественным, стать Божественным, держится на своем максимуме — почему? потому что было то, что внешне называется физическим расстройством, страданием. А иначе, когда нет страдания, время от времени бывает порыв, но затем он спадает; затем, по случаю, возникает другой порыв… Это никогда не кончается! Это длится вечность. Если мы хотим, чтобы все шло быстро (быстро по сравнению с ритмом нашей жизни), необходим это удар хлыста. Я убеждена в этом, поскольку как только находишься в своем внутреннем существе, относишься к этому с презрением (по отношению к самому себе). Но затем, вдруг, когда приходит это истинное Сострадание божественной Любви, и вы видите все эти вещи, кажущиеся такими ужасными, такими ненормальными, такими абсурдными, видите эту большую боль, во всех существах и даже в вещах… Тогда в физическом существе рождается стремление облегчить страдание, лечить, заставлять исчезнуть это. В Любви в ее Истоке есть что-то, что постоянно передается через вмешательство Милости; сила, сладость, это что-то наподобие вибрации поддержки, которая распространяется повсюду, но которую освещенное сознание может направлять, концентрировать на определенных точках. И как раз здесь я увидела, как по-настоящему можно использовать мышление: мысль служит как бы каналом для переноса этой вибрации с одного места в другое, везде, где это необходимо. Эта сила, вибрация сладости статическим образом находится над миром, давя на то, чтобы быть воспринимаемой, но это безличностное действие, а мышление — освещенное мышление, подчинившееся мышление, которое является только инструментом и не пытается больше само приводить вещи в движение, которое удовлетворено быть движимым всевышним Сознанием — мышление служит посредником для того, чтобы установить контакт, установить связь и сделать так, чтобы эта безличностность могла действовать везде, где это необходимо, точно в нужных точках.

(молчание)

Можно абсолютно точно сказать, что лекарство всегда сопутствует болезни. Можно даже было бы сказать, что лечение всякого страдания сосуществует вместе со страданием. Тогда вместо того, чтобы видеть «бесполезные» и «глупые» бедствия, как о них обычно думают, вы видите, что прогресс, эволюция, которая сделала необходимым страдание — которая и является причиной и целью страдания — достигает желаемого результата, и одновременно страдание исчезает для тех, кто открыт и может воспринимать. Эта тройка: страдание как средство прогресса, прогресс и исцеление от страдания — сосуществуют, одновременны в том смысле, что не следуют друг за другом, а происходят в одно и то же время. Если в тот момент, когда трансформирующее действие порождает страдание, если в этот момент есть необходимое стремление, открытость в том, что страдает, тогда одновременно усваивается лекарство, и эффект получается тотальный, полный: трансформация наряду с необходимым действием для ее достижения, а также одновременно лечение ложного ощущения, вызванного сопротивлением. И страдание замещается… чем-то, неизвестным на земле, но что имеет что-то общее с радостью, благим бытием, доверием и безопасностью. Это сверх-ощущение, в совершенном мире и покое, и оно ясно является единственным, что может быть вечным. Этот анализ очень несовершенно выражает то, что можно было бы назвать «содержимым» Ананды. Я думаю, это что-то, что чувствовалось, переживалось (частично и очень мимолетно) во все века, но это теперь начало концентрироваться и почти конкретизироваться на земле. А физическая Материя в своей клеточной форме имеет, нельзя сказать, страх или беспокойство, но некое опасение по отношению к новым вибрациям, и это опасение, естественно, лишает клетки их восприимчивости и принимает видимость недомогания (это не страдание, а недомогание). Но когда это опасение уравновешивается и лечится стремлением и волей полного подчинения и актом полной сдачи, тогда, с исчезновением этого опасения, приходит высшее облегчение. Все это словно микроскопические изучения явлений сознания, независимых от ментального вмешательства. Необходимость использовать слова для выражения переживания вносит это ментальное вмешательство, но в самом переживании его нет. И это очень интересно, потому что чистое переживание содержит истину, реальность, что исчезает, как только вмешивается разум. Есть некий вкус настоящей реальности, и он по этой причине полностью ускользает от выражения. Та же самая разница, что и между человеком и его портретом, между фактом и рассказом о нем. Это так. Но это гораздо тоньше. Так что, возвращаясь к этому письму, когда вы сознаете эту Силу — эту Силу, это Сострадание в его сущностной реальности — и когда вы видите, как оно может проводиться через сознательного индивида, тогда у вас есть ключ к этой проблеме. У меня были опыты …

* * *

(Несколько дней спустя, в присутствии Нолини, Мать вернулась к этой беседе, добавив :)

Должны быть также даны средства открыться.

(Нолини :) Эта леди страдала от рака (у нее почти не осталось легких), но она стала так чудесно выздоравливать. Это действительно почти чудо. Ее муж (он находится здесь) говорит: «Я сам хирург и имею дело с подобными случаями, я знаю, что это такое — постепенно это почти исчезло. Чудеса.» Теперь она ходит.

Ах, если можно было бы «поймать» это, все можно было бы вылечить.

Она ошеломлена, говорит: «Я не понимаю». И доктор знает, что это, он столько раз пытался оперировать это.

Есть несколько таких случаев. Хорошо.

30 сентября 1966

После прочтения одного неопубликованного письма Шри Ауробиндо

«…Хотя Святой Павел имел замечательные мистические переживания и, несомненно, очень глубокое духовное знание (скорее глубокое, чем широкое, я думаю), но я бы не поклялся, что здесь он ссылается на супраментализированное тело [физическое тело]. Возможно, что он ссылается на супраментализированное тело или некоторое другое светлое тело в его собственной светлой субстанции, которое он иногда ощущал обволакивающим его и отменяющим это тело смерти, которое было для него материальной оболочкой. Эту строчку, как и множество других, можно трактовать по-разному, и она может относиться к чисто супрафизическому переживанию. Идея трансформации тела встречается в нескольких традициях, но я никогда не был вполне уверен, что речь идет именно о таком способе изменения. Некоторое время тому назад в Индии был йог, учивший этому, но он надеялся раствориться в свете после полного изменения. Вайшнявы говорят о божественном теле, которое заменит это тело путем сидхи. Но, опять же, речь идет о физическом или супрафизическом теле? И в то же время ничто не мешает предполагать, что все эти идеи, прозрения, переживания указывают на физическую трансформацию, если не означают в точности ее.» Шри Ауробиндо 24 декабря 1930

Любопытно, это было предметом моих медитаций в эти последние дни (не умышленным предметом: это накладывалось свыше). Ведь о всем этом переходе от растения к животному и от животного к человеку (особенно от животного к человеку), различия формы, в сущности, минимальны: настоящая трансформация заключается во внедрении другого фактора сознания. Все различия между жизнью животного и человека проистекают из внедрения Разума; но субстанция, по сути, та же самая, и она подчиняется тем же законам формирования, построения. Например, не много разницы между теленком, формирующимся в лоне коровы, и ребенком, формирующимся в лоне женщины. Есть одна разница: эта разница от внедрения Разума. Но если мы пытаемся представить ФИЗИЧЕСКОЕ существо, то есть, так же видимое, как сейчас видимо физическое и с той же плотностью, например, тело, которому не будет нужна ни циркуляция крови, ни кости (особенно кости: скелет и циркуляция крови)… это очень трудно вообразить. Пока тело с циркуляцией крови, работой сердца, мы могли бы вообразить это — мы можем вообразить это — обновление силы, энергии через мощь Духа, через другие средства, отличные от питания. Но твердость, прочность тела, как она возможна без скелета?… Так что это будет несравненно более великая трансформация, чем переход от животного к человеку; это будет переход от человека к существу, которое не будет строиться тем же образом, которое не будет работать тем же образом, которое будет словно уплотнением или конкретизацией… «нечто». До сих пор это не соотносится ни с чем, что мы видим физически, если только ученые не открыли что-то, о чем я не осведомлена.

Можно представить себе новый свет или силу, дающую клеткам нечто вроде спонтанной жизни, спонтанной силы.

Да, то, о чем я сказала: питание может исчезнуть; это представимо.

Но все тело могло бы приводиться в движение этой силой. Тело могло бы оставаться гибким, к примеру. Все еще имея костную структуру, оно могло бы оставаться гибким, иметь гибкость ребенка.

Но ребенок не может стоять как раз из-за этого! Он не может ничего поделать. Что заменит костную структуру, например?

Могли бы быть те же самые элементы, но наделенные гибкостью. Элементы, прочность которых исходила бы не от жесткости, а от силы света, нет?

Да, это возможно… Только, что я хочу сказать, возможно, это будет сделано еще через ряд новых творений. Может быть, этот переход от человека к этому существу произойдет через всевозможных других посредников? Видишь ли, этот скачок кажется мне громадным. Я очень легко могу представить существо, которое могло бы через духовную мощь, через могущество своего внутреннего существа поглощать необходимые силы, возобновлять себя и всегда оставаться молодым; это очень легко представить; даже при условии определенной гибкости, позволяющей менять форму, если потребуется. Но полное исчезновение этой системы построения, причем сразу же — сразу же от одного к другому, это кажется… кажется, это должно происходить поэтапно. Очевидно, что пока, по крайней мере, не произойдет что-то (что мы вынуждены называть «чудом», потому что не может понять, как это может произойти), как тело, подобное нашему, как оно станет телом, полностью построенным и управляемым внешней силой, и без материальной поддержки?… Это [Мать зажимает пальцами кожу своей руки], как это может превратиться во что-то другое?… Это кажется невозможным.

Это кажется чудом, но…

Да, во всех своих переживаниях я очень хорошо понимаю, что может исчезнуть необходимость принимать пищу, что может исчезнуть весь процесс (например, можно сменить способ поглощения), но как изменить структуру?

Лично мне это не кажется невозможным.

Не кажется невозможным?

Нет, может быть, это воображение, но я легко могу представить, что духовная мощь входит в тело и производит что-то вроде светлого разбухания, и все это вдруг распускается как цветок. Это тело, скрюченное тело, оно распускается, становится лучистым, гибким, светлым.

Гибким и пластичным, можно легко представить, что оно будет пластичным, то есть, форма не будет фиксированной, как сейчас. Все это можно представить, но…

Но я очень легко вижу это как нечто вроде светлого расцвета: Свет должен обладать этой силой. И это ничего не разрушает в сегодняшней структуре.

Но видимо? Чтобы можно было дотронуться?

Да. Это просто как расцвет. Что-то закрытое распускается как цветок, это все; но структура цветка остается одной и той же, только он полностью распускается и излучает, не так ли?

Да, но… [Мать качает головой и некоторое время молчит]. Мне не хватает переживания, не знаю. Я совершенно убеждена (поскольку я имела переживание, которое доказывало мне это), что жизнь этого тела — жизнь, то, что заставляет его двигаться, меняться — может быть замещена силой; то есть, может быть создано некое бессмертие, и износ тела может исчезнуть. Возможно и то, и другое: может придти могущество жизни, и износ может исчезнуть. И это может придти психологически, через полное подчинение божественному Побуждению, так что в каждый момент имеешь ту силу, что нужно, делаешь то, что нужно — все это, все это есть уверенность. Уверенность. Это не надежда, не воображение: это уверенность. Ведь надо воспитывать и медленно трансформировать, менять привычки. Это возможно, все это возможно. Но только сколько же времени потребуется, чтобы упразднить необходимость скелета? (возьмем только эту проблему). Это кажется мне очень далеким в будущем. То есть, потребуется множество промежуточных этапов. Шри Ауробиндо говорил, что можно сколь угодно долго продлевать жизнь. Это понятно. Но мы еще не построены из чего-то, что полностью не поддается распаду, необходимости распада. Кости очень прочные, при благоприятных условиях они могут сохраняться тысячу лет, это понятно, но это не означает бессмертие В ПРИНЦИПЕ. Понимаешь, что я имею в виду?

Нет. Думаешь, это должна быть нефизическая субстанция?

Не знаю, насколько она нефизическая, но это физическое мне неизвестно! И это не субстанция, какой мы ее сейчас знаем, и, самое главное, не построение, каким мы его сейчас знаем.

Я не знаю, но это должно быть ФИЗИЧЕСКОЕ тело (как Шри Ауробиндо говорил об этом), мне кажется (но, возможно, это фантазия), что это может быть как бутон лотоса, например: наше сегодняшнее тело подобно маленькому, закрытому, жесткому бутону лотоса, и… он распускается, становится цветком.

Да, но это, мой мальчик…

Есть ли что-то, что этот Свет не может делать с имеющимися элементами?? Элементы те же, но они становятся преображенными.

Но растительность не бессмертна.

Нет, это только сравнение.

Что же, в этом все дело! Вопрос только в этом. Я могу представить неувядающий цветок; но принцип бессмертия… То есть, в сущности, это жизнь, которой не требуется возобновляться: вечная Сила проявляла бы себя вечно и напрямую, и все же это было бы физическое тело [Мать касается кожи своих рук]. Я вполне понимаю постепенное изменение и что можно достичь того, чтобы эта субстанция могла превратиться в нечто, способное вечно возобновляться изнутри наружу, и это было бы бессмертием; но только мне кажется, что между тем, что есть сейчас, какими мы сейчас являемся, и другой модой жизни может быть множество этапов. Ведь если спросить эти клетки, со всем сознанием и переживанием, какими они сейчас обладают, если спросить их, к примеру: «Есть ли что-то, что вы не можете делать?» В своей искренности они ответят: «Нет, я могу делать все, что хочет господь.» Это их состояние сознания. Но в видимости это иначе. Личное переживание такое: все, что я делаю с Присутствием Господа, я делаю без усилия, без трудности, без усталости, без износа, вот так [Мать раскрывает руки в большом гармоничном Ритме], но это еще открыто всем влияниям снаружи, и тело вынуждено делать то, что не является напрямую выражением всевышнего Влияния, отсюда и усталость, трение… Так что, супраментальное тело, подвешенное в мире, который не является землей, это не то!

Нет.

Нужно, чтобы что-то имело силу сопротивляться. Человек не может сопротивляться заражению от животного, он не может, у него постоянные связи. Что же, как будет поступать это существо?… Кажется, что еще долгое время — долгое время — оно будет подчиняться закону заражения.

Я не знаю, но это не кажется мне невозможным.

Нет?

Мне кажется, что если в нем есть это Могущество Света, то что может его затронуть?

Но весь мир исчезнет! Вот в чем дело. Когда Это приходит, когда Господь находится здесь, нет ни одного из тысячи, кого бы это не устрашило. И не для рассудка, не в мышлении: во плоти. Так что, допустим — допустим, что это так: появится существо, являющееся сгустком и выражением, воплощением всевышнего Могущества, всевышнего Света — что произойдет!

Да, в этом вся проблема.

Да.

Потому что я не вижу трудности трансформации в себе. Это кажется мне скорее трудностью мира.

Если все могло бы трансформироваться одновременно, тогда все в порядке, но ясно, что это не так. Если бы существо трансформировалось совсем одно…

Да, возможно, это было непереносимо.

Да!

Возможно, в этом вся проблема.

Увеличь тысячекратно то впечатление, которое имеют совсем маленькие дети (я говорю о детях исключительно физических, о человеческих существах, а не о реинкаранциях), когда они чисто физические существа, они не могут приблизиться ко мне, мой мальчик! они начинают плакать, они дрожат! И все же я люблю их и принимаю их со всей своей нежностью и как можно спокойнее — они начинают дрожать, им страшно, так это сильно. С теми, кто несет в себе что-то, с реинкарнациями по-другому: они распускаются, они довольны; но когда есть только это, внешняя субстанция… Я видела, как приходили взрослые люди (я делала опыты: я заряжаю атмосферу, и Господь присутствует), что же, я видела, как входили сорокалетние люди и… брр! буквально улепетывали, несмотря на все внешние приличия, и это после того, как они сами ПРОСИЛИ встретиться со мной, ты понимаешь! В конце концов, все было для того, чтобы они вели себя прилично — невозможно, они не могли.

Но даже для меня, хотя я уже давно с тобой, иногда это устрашающее.

А, вот видишь!

Это не страх, но… действительно… грозное…

Я не заставляла тебя говорить.

Прекрасно знаешь — внутри знаешь: нечего бояться, но все же…

Да.

Все же это очень сильно.

Нет, это пугается субстанция. Вот так. Так что возьми сознание совсем маленького ребенка, когда ты, ты сам…

В твоих глазах иногда есть… есть что-то…

(Мать смеется)

Октябрь 1966

5 октября 1966

По поводу финансовой ситуации: есть одна маленькая история, произошедшая в воскресенье или понедельник. Я говорила тебе, что ситуация была совершенно… для обычного сознания она была критической. Надо было платить; я больше не помню материальных деталей, но надо было очень срочно за что-то заплатить (думаю, надо было заплатить рабочим, потому что они попросту были голодны, так как не получили своих денег). Мне нужна была некоторая сумма денег, и ее у меня не было: у меня не было ничего. Тогда вечером, когда я ходила (у меня был час медитации и покоя, концентрации), я поднесла все это вот так [жест к Высотам], и с почти детской позицией сказала Господу (Он был здесь, конечно же, я была с Ним) что-то, что можно перевести (я не знаю, я не говорю, но это можно перевести в слова) примерно так: «Я знаю, что Ты со мной и что Ты стоишь позади всего, что я делаю и везде, но я хотела бы знать, интересует ли тебя или нет то, что я делаю, работа, которую я делаю! [Мать смеется] И если это тебя интересует, что же, у меня должны быть эти деньги.» Это пришло вот так, в совсем детской форме, но очень, очень чистым. И два дня спустя, когда было нужно, чтобы пришли эти деньги, что казалось совершенно невозможным, тогда вдруг пришел Амрита и сказал мне: «Вот, такой-то человек прислал мне такую-то сумму.» — Это была как раз та сумма, что нужно. И я думаю, этот человек впервые прислал мне деньги. Это было совершенно неожиданно, форменное чудо — чудо для детей. Как раз в нужный момент нужная сумма и совершенно неожиданно. Тогда я действительно засмеялась. В этот момент я сказала себе: «Как мы глупы! Мы не знаем, что происходит точно то, что и должно произойти.» Не могу сказать, что я была озабочена (я никогда не озабочена), но я спрашивала себя… иногда я задаюсь вопросом: «Продолжится ли так или…» Я не очень-то уверена, что произойдет, потому что… Я никогда не пытаюсь знать и не желаю знать, но у меня нет впечатления, что мне «говорится». (Я думаю, что это еще одна ментальная глупость, и что, когда ничего не формулируется, это означает, что все так, как и должно быть.) Но, конечно, какое-то ребячество хочет, чтобы ему «сказали»: «Делай вот так, делай так и так…» Но так не пойдет! Это не так! Я не получаю приказов: когда мне что-то надо сказать, я получаю слово или фразу абсолютным образом; но, чтобы действовать, я не получаю приказа, потому что… Думаю, я не колеблюсь, я никогда не спрашиваю себя: «Сделать то или это?» Никогда. Все мое усилие направлено на то, чтобы жить минута за минутой. Иными словами, каждую минуту делать точно то, что надо делать, не строя планов, не думая, не… поскольку все это становится ментальным; как только начинаешь думать о чем-то, ответ приходит. И с деньгами то же самое; единственное, к чему меня подводят, это говорить: «Такому-то надо столько-то, такой-то Службе надо столько-то», вот так (не задолго до того, как это потребуется, а как раз тогда, когда это становится совершенно обязательным). И это все. Это вот так. Так что я не знаю, что произойдет завтра; я не стремлюсь узнать, что произойдет, совсем нет. Но в тот день было так, как если бы я просила: «Что же, представь доказательства, что это Тебя интересует.» — Пуф! свалилось как раз вовремя. Тогда я рассмеялась, сказал себе: «Каким же ребенком я все еще являюсь!» И через два дня, как раз в тот момент, когда мне надо было что-то делать, пришли деньги. Тогда я сказала себе: «Хорошо, так и надо.» Но сейчас это не так забавно! А тогда это было действительно забавно. Сейчас здесь, позади, есть некое доверие: что же, когда это будет необходимо, это придет, вот и все. Организаторский дух, возможно, на не совсем обычном, но человеческом уровне (возможно, не только на человеческом, но как бы там ни было), организаторский дух любит, чтобы все предстало перед ним как на картине, а затем он строил бы планы, организовывал, смотрел: это будет так, то – так… Все это бесполезно. Надо учиться жить от минуты к минуте, вот так. Это гораздо удобнее. И то, что препятствует (я думаю), чтобы было так, это то, что это совершенно противоположно рассудительному человеческому духу и что все люди вокруг меня ожидают, чтобы я строила планы, принимала решения и… Так что есть давление; я думаю, это так. Иначе, естественно, спонтанно было бы так! ежеминутное чудо. У меня всегда есть тенденция говорить: «О! не беспокойтесь; чем больше вы беспокоитесь, тем больше вы затрудняете дело — не беспокойтесь, не беспокойтесь.» Но тогда они смотрят на меня с каким-то ужасом [Мать смеется]: я не «планирую», вот так. Вот моя маленькая «история» — мое маленькое чудо. Это было словно для того, чтобы сказать мне: «А! хочешь увидеть чудо? — Вот оно, получай.» [Мать смеется]. Хороший урок.

8 октября 1966

(Речь заходит о ближайшем дне рождения Сатпрема. Мы публикуем текст этой беседы, несмотря на ее личный характер, поскольку «ритмическое» значение дней рождений интересно всем, и всегда есть, как сказала Мать, линия, тянущаяся из прошлого, которая едва соединяется с линией будущего)

Скоро твой день рождения. Я вижу, что то, что мы называем «днем рождения», это удобный случай разобраться в своем положении. Вот почему люди советуются с астрологами по определенным датам. Индивид имеет определенную связь или ряд связей со Вселенским, и должен быть ритм, и вещи автоматически воспроизводятся в один и тот же момент, так что каждый год можно определять свое положение по отношению к тому, что находится ниже и выше, или к тому, что находится позади или впереди. Должно быть так, поскольку пересмотр твоего положения начался с началом этого месяца. И затем это передается через эти «поздравительные открытки» и через то, что я скажу тебе на твой день рождения (все это не продумывается: это приходит вот так, это очень забавно, я присутствую на постоянном спектакле). И я видела кое-что очень интересное, и, возможно, это то, что я скажу по поводу твоей книги. Это как встреча двух линий: одна линия приходит из прошлого, а другая уходит в будущее, и день рождения является точкой встречи этих линий. И тогда я увидела твою книгу как некое завершение линии, тянущейся из прошлого… И здесь есть точка, которая еще не ясна в твоем мышлении или в твоем понимании там [жест над головой]: это что-то, принадлежащее восходящей линии будущего. И трудность в этой точке: движению, принадлежащему линии прошлого, трудно соединиться с движение будущего. Я вижу это как схему. Это не мысль: это схема. Есть точка, где эти линии не соединены. Я выбрала две «открытки». Они здесь. Я не покажу их тебе: ты получишь их 29 октября. Я еще не знаю, что напишу на них и напишу ли что-то вообще. Но этот год кажется мне очень решающим для твоей индивидуальной жизни — твоей ЖИЗНИ, ты понимаешь (как сказать?), вечной жизни в тебе. Вечная жизнь в твоей индивидуальности. Кажется трудно соединить два эти движения… Они еще не соединены. Это очень интересно; я вижу их, эти линии, они очень красивы. Все это проходит там вверху; и, затем, что очень забавно, я вижу тебя не так [жест снизу-вверх], а вот так [жест сверху-вниз], и я вижу там вверху. Чуть выше этого [жест над головой], и я смотрю свыше. Но я видела эти линии, я начала их видеть. Я знаю их, я видела их с начала месяца, и они ясно вырисовываются. И они очень красивы — они красивы, очень элегантны. И новая линия — словно великолепная струя воды — гораздо красивее этого! И она продолжает подниматься, она не опускается, но выливается золотым дождем на землю. Это хорошо. Если бы кто-нибудь нарисовал такую картину, я дала бы ее тебе!

* * *

(Чуть позже разговор повернулся к вопросу одного молодого ученика, который спросил по поводу описания жизни Шри Ауробиндо в «Путешествии Сознания», когда Шри Ауробиндо был агностиком и начал йогу «ради освобождения своей страны»)

Это глава, названная «Конец интеллекта», в которой я написал, что сначала Шри Ауробиндо был агностиком, и, развивал, главным образом, интеллект. Затем V подвел некий итог этой главы и в конец спросил: как же можно практиковать йогические дисциплины, не веря в Бога или в Божественное?

Как? — Очень просто. Ведь это только слова. Когда практикуют, не веря в Бога или в Божественное, тогда практикуют ради достижения совершенства, чтобы сделать прогресс, по всевозможным причинам. Много ли людей… (я не говорю о тех, кто имеет религию: те учат катехизис с совсем малых лет, так что это не очень-то много значит), но если взять людей, как они себя ощущают, многие ли среди них верят в Божественное?… Не в Европе, во всяком случае. Но даже здесь немало таких людей, которые по традиции имеют «семейное божество», но это не мешает им, когда они недовольны, взять свое божество и выбросить его в Ганг! Они так поступают, я знаю людей, которые сделали так; в их доме была семейная Кали, они взяли и швырнули ее в Ганг, потому что были недовольны ею — если вы верите в Божественное, вы так не поступите, не так ли? Я не знаю… Верить в Божественное?… Жаждешь некоего совершенства, возможно, даже того, чтобы превзойти самого себя, достичь чего-то, превосходящее то, что есть; если вы филантроп, вы стремитесь к тому, чтобы человечество стало лучше, чтобы оно было менее несчастно и менее жалко, вы стремитесь ко всему подобному — можно практиковать йогу для этого, но это не вера. Верить — это иметь веру в то, что без Божественного не может быть мира; что само существование мира доказывает Божественное. И это как раз не «вероисповедание», это не что-то, что вы надумали или чему вас научили, ничего подобного: это вера. Вера, которая является живым знанием (не выученным знанием), что существования мира достаточно для доказательства Божественного — без Божественного нет мира. И это так очевидно, конечно, что есть ощущение, что глупо думать по-другому! И это «Божественное» не в смысле «причины существования», «цели», «кульминации», ничего подобного: мир, как он есть, является доказательством Божественного. Потому что ОН ЕСТЬ Божественное в определенном аспекте (довольно искаженном, но все же). Что касается меня, то для меня это еще сильнее: я смотрю на розу, как на ту, что я тебе дала, она содержит такую концентрацию спонтанной красоты (не сфабрикованной: спонтанной, это расцвет), что достаточно только взглянуть на нее, и ты увидишь, что Божественное существует, это уверенность. Не можешь не верить, это невозможно. И как люди — это невероятно! — те люди, что изучали Природу, действительно глубоко изучали, как все устроено и работает; как можно искренне, со вниманием и заботой изучать, не будучи совершенно убежденным, что есть Божественное? Мы называем это «Божественным» — Божественное, это совсем мало! [Мать смеется] Для меня существование является бесспорным доказательством того, что есть… есть только ЭТО — что-то, что мы не можем назвать, не можем определить, не можем описать, но что мы можем чувствовать и чем мы можем СТАНОВИТЬСЯ все больше и больше. «Нечто» более совершенное, чем все совершенство, болеем красивое, чем все красоты, более чудесное, чем все чудеса, что даже вся совокупность того, что есть, не может выразить ЭТОГО — и существует только ЭТО. И это не «нечто», плавающее в ничто: есть только ЭТО.