Мать, "Адженда", Том VI, 1965

...Естественно, надо позаботиться, чтобы не позволять вмешиваться ментальной организации, вот почему я не пытаюсь слишком объяснять. Ум приходит, и тогда это больше не то.

Сентябрь 1965
4 сентября 1965
(Речь заходит о второй операции, которую, как предполагалось, должны были сделать Сатпрему. Мать отказывает в операции и советует некоторые упражнения :)

В действительности я спрашиваю, можешь ли ты вылечить меня без операции?

Нет, надо помогать телу! Само собой разумеется, что в упражнения, материальные поддержки и во все я буду вкладывать сознание, но надо помогать — надо помогать телу. Это необходимая умеренность.

То же самое с питанием. Мы обязаны питаться, конечно же, и это не интересно, это не для удовольствия, но… [Мать говорит телу :] «Смотри, будь умеренным, обязательно умеренным: необходимо есть, и ты должно есть.» И, само собой разумеется, нам надо есть то, что мы ДОЛЖНЫ есть, то, что больше всего помогает телу… Эту историю я рассказывала себе в течение лет, но это совершенно верно. И когда вы начинаете быть горделивыми, вы получаете хорошенький шлепок по лицу, то есть, возникает боль или происходит несчастный случай: «Вот тебе! Теперь будь умеренным, ты понимаешь?» Тогда тело отвечает: «Да-да, понятно!»

8 сентября 1965

(Мать читает несколько строк из «Савитри», которые она готовится перевести на французский. Говорит сердце Савитри :)

Великие звезды горят моим негаснущим огнем И жизнь и смерть – топливо для этого огня. Только жизнь была моей слепой попыткой любить: Земля видела мою борьбу, небеса – мою победу.

Она говорит: «Жизнь и смерть — топливо для моего огня», затем «В моей слепой попытке ТОЛЬКО ЖИЗНЬ была моей попыткой любить.» Из-за того, что моя попытка была слепой, я ограничила ее жизнью — но я одержала победу в смерти. Это очень интересно [Мать повторяет :]

Земля видела мою борьбу, небеса – мою победу.

Все же, земля должна увидеть победу? Победа должна быть на земле?

Да, но она не могла одержать победу на земле, потому что ей не хватало неба — она не могла одержать победу в жизни, потому что ей не хватало смерти, и ей надо было покорить смерть, чтобы завладеть жизнью. Такова идея. Пока мы не покорим Смерть, победа не будет одержана. Надо покорить смерть, чтобы не было больше смерти. Это очень ясно.

(молчание)

Согласно тому, что он говорит здесь, это принцип Любви преобразуется в пламя и, в конце концов, в свет. Это не принцип Света преобразуется в пламя, когда он материализуется: это пламя преобразуется в свет. Великие звезды дают свет, потому что они горят; а они горят, потому что находятся под воздействием Любви.

Значит, Любовь — изначальный Принцип?

Он к этому клонит. Я не помнила этот отрывок. Но я тебе говорила, что в моем переживании последней вещью, по мере того, как поднимаешься — последней вещью за пределами света, за пределами сознания, за пределами… — последней вещью, которой касаешься, является Любовь. Кто касается, кто достигает? — некое ‘Я’ — я не знаю ничего. Согласно переживанию, это последняя вещь, которая проявится в своей чистоте, и только она имеет силу трансформации. Кажется, он говорит здесь как раз об этом: победа Любви будет окончательной победой.

(молчание)

Он сказал: «Савитри, легенда и символ»; это он сделал ее символом. Это история о встрече Савитри, принципа Любви, со Смертью; и это над Смертью она одержала победу, не в жизни. Она не смогла бы одержать победу в жизни, если бы она не одержала победу над Смертью. Я не знаю, так ли ясно он изложил это. Я читала «Савитри», но только один раз. Это очень интересно. Сколько раз! сколько раз я видела, что он описывал мои переживания… Потому что годы и годы я не читала работ Шри Ауробиндо; только перед приездом сюда я прочла «Жизнь Божественную», «Синтез Йоги» и еще несколько других книг. Например, «Очерки о Гите» я никогда не читала, и «Савитри» тоже никогда не читала, я прочла их совсем недавно (то есть, десять лет тому назад, в 1954 или 55). Книгу «Шри Ауробиндо о себе и о Матери» я никогда не читала, а когда я прочла, я узнала, что он написал ее людям обо мне — я ничего об этом не знала, он никогда мне ничего не говорил!… Ты понимаешь, есть множество вещей, которые я сказала, когда говорила с людьми — я говорила их просто так, потому что они приходили [жест свыше], и я говорила — и я узнала, что они их записал. Так что, естественно, кажется, что я просто повторяю то, что он писал — но я никогда не читала этого! И сейчас то же самое: я читала этот отрывок из «Савитри», но не отметила его — потому что я не имела этого переживания. Но сейчас, когда я имела переживание, я вижу, что он сказал. Это довольно интересно. Может быть, стоит перечитать «Савитри»?… В сущности, если бы мы были «хорошими мальчиками и девочками», мы попытались бы перевести всю «Савитри», не так ли? То, что мы делаем сейчас с концом [Книга X], мы могли бы сделать со всей книгой. Одну из частей я пыталась перевести одна, но было бы забавно делать это вместе. Можно было бы попробовать. Не для публикации! потому что сразу же происходит деградация: все, что публикуется, принижено, иначе люди не понимают. Перевести просто для себя. Но это очень интересно. Как раз недавно я заметила кое-что по этому поводу [Мать ищет запись, затем читает ее]:

«Очень редки и исключительны человеческие существа, могущие понять и почувствовать божественную Любовь, потому что божественная Любовь свободна от привязанности и от необходимости угождать объекту любви.»

Это было открытием. Вот почему люди не понимают: для них любовь такова [Мать переплетает пальцы своих рук], что они не могут даже почувствовать или подумать, что они любят, если нет такой привязанности [тот же жест]. И тогда обязательно, как следствие такой привязанности, есть воля, желание, необходимость угождать объекту своей любви. Если убрать привязанность и необходимость угождать, люди начнут чесать себе голову, спрашивая себя, любят ли они. И только если вы убираете обе эти вещи, начинается божественная Любовь! Мы еще поговорим об этом, мой мальчик, это откровение. Вот почему они не понимают и не могут почувствовать божественную Любовь.

11 сентября 1965

(6 сентября, после месяцев многочисленных стычек в пустыне Кутча, индийские войска перешли границу Пакистана. Карачи просит помощи «западных союзников». Нью-Дели объявляет всеобщую мобилизацию. 16 сентября Китай выражает свою поддержку Пакистану. 19 сентября Совет Безопасности ООН предписывает Индии и Пакистану прекратить огонь, а СССР предлагает устроить встречу в Ташкенте. 22 сентября Индия и Пакистан отдают приказы о прекращении огня. 29 сентября Китай снова выдвигает свои претензии на 90000 кв. км индийской территории. Это второй индо-пакистанский конфликт со времен Независимости Индии. Будет и третий в 1971, касающийся Бангладеша.)

Нам грозит светомаскировка.

Она началась.

Да, но пока что они только выключают все уличные фонари — что облегчает работу воров. Но они еще ничего не говорили о свете в домах.

Они хотят выключать свет и в домах?

Да. Тогда нам придется ложиться спать в 7 часов вечера (даже раньше) до 6 часов утора. Мы не сможем больше ничего делать. Это глупо. Помимо того, что замечательно светит луна, им не нужно больше света для бомбардировки.

Как самолеты долетят сюда из Пакистана? Им не хватит топлива на обратный путь.

Они послали авианосцы.

Пакистан?

Да. Они уже бомбили несколько мест.

На этот раз ты собираешься позволить индийцам дойти до самого конца?

Я не имею к этому никакого отношения.

Ты не имеешь никакого отношения?… Ты позволишь «идти, как идет»?

Нет, в действительности… Мне говорили множество вещей, но среди этих вещей мне сказали, что это делалось с целью достичь соглашения. Это нелепо, не так ли?

О, да!

Посмотрим.

Хватит ли у них [индийцев] отваги выстоят под давлением американцев, англичан и т.д.? Это самое трудное. Самое трудное, это не военные действия, а политическая стойкость под давлением всех людей, говорящих: «Надо заключить мир.»

Но они не искренни. К сожалению, нет ни одной искренней нации. Они претендуют на что-то, встают в позу, но это не истинно. Говорят (много чего говорят, но всегда есть какая-то истина за всеми искажениями), говорят, что внешне Америка за мир, а втайне она предлагает деньги определенным людям, чтобы они объявили войну. Не знаю, правда ли это… За этим должна быть какая-то правда. Новый президент, не помню, какой страны (кажется, Вьетнама) публично заявил, что Америка предлагала ему фантастические суммы, чтобы он занял их сторону — правда ли это? или нет? не известно. Все лгут, но за всякой ложью есть что-то. Я не знаю.

Надо бы покончить со всем этим.

Есть одна вещь, это то, что Пакистан полностью зависит от получаемой помощи — сам он ничего не может. У Пакистана нет ни заводов, ни промышленности, ничего. Так что, конечно, он находится в зависимом положении. Но, как бы там ни было, все это… Некоторые люди видят в этом, и не без основания, аналогию с войной Гиты, в которой Арджуна должен был сражаться с членами своей семьи. Они говорят, что сейчас сражаются друг с другом члены одной семьи и, возможно, как раз для того, чтобы… Я сильно чувствую, что что-то должно лопнуть: это так абсурдно напряжено и лишено истины. Я не знаю, говорила ли я тебе, но днем раньше стало ясно, что это действительно стало какой-то войной, и ночью перед этим я имела одно переживание, которое я имела только два-три раза в своей жизни, и всегда в похожих обстоятельствах. На это раз я не ожидала вообще ничего, а ночью, в ЗЕМНОЙ атмосфере, с концентрацией на Индии, появилось нечто вроде… что-то, что можно назвать «давлением Всевышнего» (как если бы Сознание Всевышнего оказывало давление), и оно вызывает определенную неподвижность, имеющую прочность и плотность, которую нельзя найти где-либо еще. Это даже еще прочнее и плотнее, чем самая инертная инерция. И это давление Всевышней Силы. Это почти нетерпимо или невыносимо для Материи, для материальной субстанции. И это идет вот так [жест массивного нисхождения], совершенно невозможно пошевелиться, и одновременно чувствуется, что это Всевышнее Могущество. Что же, это длилось часы той ночью, и я была чрезвычайно внимательна, чтобы знать, что это означает. И на следующий день мне сказали, что это внезапно разразилось войной: все трения, которые были в течение… лет, вдруг приняло эту форму. Так что ясно, что это исключительное вмешательство вызвало это. Но во время переживания не было совершенно никакого осознания цели, мотива, причины, ничего: это было так [тот же массивный жест, захватывающий все], нечто вроде абсолютно, без объяснения. Я имела это переживание два-три раза в своей жизни, при самых серьезных земных обстоятельствах. Вот почему; на следующий день мне сказали, что происходит, и спросили, что я чувствую; я просто ответила: «Это серьезно.» Это может быть только серьезным. Сейчас… «серьезно», то, что можно назвать серьезным, когда это становится мировым событием. Кажется, Пакистан уже попросил помощи трех-четырех стран, и они все отказались. Но новости… я не придаю им никакого значения, потому что они всегда фальсифицированы. Например, когда такая страна, как Англия, решает предоставить свою поддержку, официально она говорит: «Ваша война нас не касается.» Так что это еще ни о чем не говорит. Вот так. Я все же надеюсь, что нам позволят работать немного вечером, иначе придется отдыхать… «отдыхать» (!)… как только я ложусь там, на то, что называют моей «кроватью», я начинаю работать. Хорошо.

15 сентября 1965

Я провела свою ночь в… не в урагане, не в циклоне, но… хуже, чем в циклоне. Я была в темной комнате, полностью застекленной, и через стены я видела… Куда бы я ни смотрела, везде был ветер, дующий со всех сторон, который сносил все: дома, деревья, все-все. Он не прекращался. И ужасный шум. Очевидно, ветер должен был снести и то место, где я находилась, но оно не двигалось. И указание. Место, где я была, очень большое (больше дома), и я обошла его кругом: я пыталась отдохнуть где-то, но шум и грохот были столь ужасными, что я поднялась. Там было три человека, у двоих из которых были тела, а у третьего не было тела (я знаю их), и они были в разных местах. Первый человек был со мной, в том месте, где я хотела отдохнуть, но я сказала себе: «Это невозможно», так что я оставила то место и пошла на другой конец, где я и нашла человека без тела, который всматривался через стеклянные стены, вот так, довольно напряженно (что доказывало, что это также происходит в тонком физическом или даже в самом материальном витальном). О! Невозможно представить это… Я смотрела там некоторое время, затем я пошла оттуда, чтобы вернуться в то место, где я раньше отдыхала (с небольшой внутренней работой, говоря себе: «Хорошо, все же попробую найти способ отдохнуть.») И на своем пути я увидела кое-кого (N, чтобы не называть его), кто стоял в каком-то подобии коридора (но не узкого: широкого коридора) и тоже пристально всматривался. Ураган не был того же цвета (как объяснить это?) в том большом месте, где был человек без тела, как и в коридоре; в первом месте он был очень красным, как если бы все листья были красными, деревья были бы красными (были и другие цвета, но преобладал красный цвет), тогда как в коридоре цвет был более грязным. Но таким сильным! Таким сильным, что была трудно выйти из него. И когда я вышла из этого (это было в три часа утра), я сказала себе: «Хорошо, теперь займусь другим», и я сделала особую концентрацию, чтобы выйти из этого. И я оказалась в другом месте, которое я знала очень хорошо и которое было как точная копия — ментальная копия — того, что я могла бы назвать определенными «комнатами Ашрама» (не точно это, но есть соответствие). И там был монсиньор, которого я очень хорошо знала, это француз, который пришел встретиться со мной. У него был большой стол, он сидел за своим столом и ждал тебя: ты должен был придти (вот почему я рассказываю тебе эту историю). Но я хотела увидеться с ним до того, как он встретится с тобой. Я хотела ему кое-что сказать. И тогда, вместо того, чтобы пройти через обычную дверь, я пошла другим путем и пришла раньше тебя. Я увидела его (мы с ним не разговаривали — я никогда не говорю с людьми), но он был очень теплым, очень воодушевленным, очень дружелюбным и наполненным неким очень приятным рвением — невежественным, но приятным. Довольно высокий человек, я думаю, одетый в обычный европейский костюм. Я не могу очень хорошо описать его; если я его увижу, я смогу сказать: «Да, это он.» И он сказал мне два слова, которые были как… (это совсем ничего не значит), но которые были словно выражение его чувства. Я не помню точно слово, но это было ничто, это было «О!…» и что-то далее. Тогда я вложила свое послание в его голову и пошла; и, уходя от него [Мать смеется], я почти столкнулась с тобой — ты быстро шел! И я сказала тебе: «Не беспокойся, не беспокойся, все в порядке.» И я ушла. Возможно, это один из редакторов или человек, которому ты послал свою статью. Но я пошла туда просто для того, чтобы выбраться из этого урагана: я в действительности не собиралась заняться этим, но я занялась; я сказала тебе: «Все в порядке, все в порядке, не беспокойся!»… Я редко вижу тебя так конкретно: мы почти наткнулись друг на друга! Это было около 3:30 утра. Ты глубоко спал, нет? Но это было твое физическое подобие: то есть, это было довольно материально. И это было связано с твоей работой, с чем-то, что ты написал. Это не так, что я занимаюсь этим, или специально занялась этим, нет, я сделала это просто по ходу дела.

Но что значит этот ураган? Он обрушится на нас?

[Молчание]… Он не локализован… Это может быть общей войной. Я «получила» множество вещей… Я начинаю придавать им значение, потому что я заметила, что эти «вещи» (которые я всегда считала проходящими потоками мысли, которые вы хватаете, когда они проходят мимо вас) обычно соответствуют чему-то, что собирается произойти, и это как бы способ предупредить меня. Так что я теперь уделяю им немного внимания. Что же, я получаю множество вещей: например, китайскую идею извлечь выгоду из создавшегося положения, чтобы активизироваться, затем эти индонезийские дела , которые тоже могут послужить возможностью начать движение. И, кажется, говорят (я видела это — приходит множество вещей), это слух (слух, распространившийся из правительства Индии): премьер-министр сказал, что есть угроза объединения Китая, Индонезии и Пакистана, чтобы провести массовую атаку. Он сказал, что это ничего не значит… Но, в конце концов, он просто обязан быть оптимистом. Это произвело на меня эффект… эффект мирового события. Это было грандиозным. Грандиозным — настолько, что мое тело дрожало на моей кровати. Это было грандиозно. Мне понадобилась небольшая садхана, чтобы восстановить порядок.

(молчание)

Говорят, что Америка попросила у Индии разрешения эвакуировать своих людей (у них много людей в Лахоре, там большая американская колония), они попросили у Индии разрешения послать эскадрилью самолетов, чтобы вывести всех людей, и Индия санкционировала это. Подожди, я покажу тебе… [Мать встает и идет за фотографией генерала Чаудхури]. Чуть больше месяца тому назад (не помню точно, это было за неделю до прихода S.M. )… Я искала человека, я чувствовала необходимость в человеке в Индии, и тогда они предложили прислать мне фотографию командующего армией. Я сказала «да» (оказалось, что он является двоюрдным братом К отсюда). Фотография не качественная, но я увидела то, что я хотела увидеть; я увидела ее месяц или полтора тому назад, и я держала ее под накоплением Сил, здесь [фотография лежала на небольшом столике, недалеко от Матери]. Это он возглавляет сейчас индийские войска. Фотография не хороша, но человек хороший! И задолго до того, как началась военная активность, он был со мной. Так что я «зарядила» его силой.

(молчание)

Кажется, согласно астрологам, расположение звезд в сентябре очень неблагоприятно для земли. Конечно, к таким предсказаниям всегда надо относиться с осторожностью, поскольку они зависят от интуиции людей, от их способности читать по звездам, от широты их видения и т.д., но кажется, что все знаки неопровержимо указывают на то, что вещи «плохи» (это туманно, конечно же), «катастрофичны». Мне раньше говорили об этом, говорили еще в июле. Только, я никогда не придаю большого значения их выводам, потому что это всегда… Кроме того, они говорят очень туманные и противоречивые вещи. Я ничего не слушаю, не пытаюсь увидеть — в действительности я НИКОГДА не пытаюсь увидеть (то, что произошло прошлой ночью, пришло совершенно спонтанно, я не пыталась увидеть). Работа идет, конечно же, без мысли, без словесного выражения и постоянно; но она уже давно постоянна; в первый раз это произошло в начале года, я думаю, шесть месяцев тому назад. Второй раз, я рассказывала тебе об этом, это когда однажды ночью я имела переживание [«давление Всевышнего»], прежде чем произошло действительно что-то серьезное. Что же, первое переживание, которое я имела, это переживание сознания, бросающего на землю фантастическую силу, что было необходимо, чтобы встряхнуть вещи — это было, по крайней мере, за шесть месяцев до второго переживания. И в течение шести месяцев это постоянно было так: как только я входила в связь с земным сознанием, это было там, постоянно-постоянно. Затем пришло то указание: давление всевышнего Господа. А третий шаг был вчера вечером. Посмотрим. Я намеренно отказываюсь делать выводы.

* * *

(Затем Мать собирает тексты, которые войдут в следующий «Бюллетень», и среди этих текстов попадается цитата Шри Ауробиндо из «Очерков о Гите»: «…именно Рудра все еще держит мир в углублении своей ладони…». См. беседу от 25 августа)

Ты видишь, я тебе говорила! Ты меня спрашивал: «Видишь ли ты что-нибудь?» [Смеясь] Я тебе ответила: «Посмотрим». Что бы ни произошло, надо опубликовать этот текст.

15 сентября 1965

(Письмо к Матери от Суджаты)

15.9.1965

Милая Мать, После того, что ты сказала сегодня утром, я спрашиваю себя, не должны ли мы, молодежь, как жители Индии, встать на службу стране. Или, по крайней мере, подготовить себя к этой возможности?

Твое дитя, которое любит Тебя, [Подпись :] Суджата

(Ответ Матери)

Служение божественной Работе, для тех, кто способен на это, бесконечно важнее служения стране. Я не думаю, что этим утром я сказала что-то, что противоречило бы этому несомненному факту.

[Подпись :] Мать

18 сентября 1965

(По поводу индо-пакистанского конфликта)

У меня есть всевозможные бумаги, чтобы показать их тебе… потому что меня вынуждают сказать что-то — меня всегда вынуждаю говорить!

(Мать дает Сатпрему цветок гибискуса, называемый «Милостью»)

Это сезон милостей. Ты знаком с этим текстом Шри Ауробиндо? [Мать протягивает запись :] «…Борьба, в которую мы вовлечены, не похожа на войны из прошлого, когда в случае падения Короля или лидера разбегалась вся армия. Король, за которым мы следуем в сегодняшней войне, это наша собственная Родина, священная и нетленная; лидер нашего движения вперед — Сам Всемогущий…» 11 мая 1907 г.

Тогда я написала это:

«Именно ради триумфа Истины Индия сражается и должна сражаться, пока Индия и Пакистан снова не станут ОДНОЙ страной, потому что в этом истина их бытия.» 16 сентября 1965 г.

Один член ЮНЕСКО задал глупый вопрос, примерно такой: «Было время, когда Индия представляла духовное сознание (или «учила духовному сознанию», я не помню), но сейчас, когда Индия вовлечена в такую войну, кто будет играть эту роль?»… Тогда, вместо того, чтобы отвечать на его вопрос, поскольку это глупо, я ответила тем, что ты только что прочел.

Конечно! Все эти европейцы… пятьдесят лет им твердили о Ганди, так что, конечно, они не понимают!

Это верно. «Позволим молча себя зарезать.» Смотри, вот другой мой текст, который кто-то где-то откопал:

«Мировая ситуация сейчас критична. Судьба Индии тоже подвешена. Было время, когда Индия была абсолютно искренней, и тогда не было никакой опасности для нее стать жертвой Асурической агрессии. Но с тех пор изменилось многое. Люди и силы Индии стали действовать таким образом, что навлекли на нее Асурическое влияние; эта работа постепенно подорвала безопасность Индии…» 25 мая 1941 г.

Это давно было написано.

[Суджата :] Ты давно сказала: «Если будет другая война, она будет в Индии.»

Да, это было давно. Но когда произошло разделении на Индию и Пакистан, Шри Ауробиндо очень сильно написал: это деление ДОЛЖНО исчезнуть тем или иным образом, «не важно, каким способом», сказал он. А мне он сказал: «Если они не смогут договориться друг с другом, они будут сражаться.»

И все же, если верить официальным заявлениям Дели, они совсем не намерены идти до самого конца. Они только собираются немного «подправить» границу.

Этим утром пришло письмо от S.M., в котором говорится, что этот вопрос никогда не будет решен, пока… [жест, сметающий Пакистан]

Да, но премьер-министр говорит не так.

Премьер-министр… Они все боятся. Боятся мирового мнения.

Да, точно.

В любом случае, Р уезжает сегодня в Дели и берет с собой всю мою «литературу» (они спросили: «Что говорит Мать?»). К следующему «Бюллетеню» надо подготовить еще одну «Беседу», не так ли? Лучше бы закончить это. Лучше бы пораньше подготовить этот номер, потому что… обстоятельства могут усложниться.

Они дезорганизуют твою работу?

Это возможно. На днях я говорила тебе об «урагане». Затем Китай послал свой ультиматум.

Кстати, я не понимаю, почему они сделали предупреждение. На их месте я бы не предупреждал.

Нет, они не собираются ничего предпринимать.

Они не собираются ничего предпринимать?

Они хотят запугать, ничего не делая. И они также хотят посмотреть, как отреагирует мир. Америка сразу же отреагировала.

(молчание)

В Пакистане была система ведения огня последней американской модели, в которой цель захватывается, я не знаю, электрическими системами, и можно сделать несколько тысяч выстрелов… как бы там ни было, это ужасно; и выстрелы точно достигают цели. Это целая организация. Они стали очень эффективными. Эта система была передана Пакистану Америкой. И ее вскоре уничтожили. Один из индийских летчиков направил в нее свой самолет. Естественно, все было уничтожено — пилот тоже погиб. Но и установка была уничтожена… Индийцы способны на такие вещи. Если они чувствуют то, что Шри Ауробиндо говорит в том письме, что я только что тебе дала, что лидером движения вперед является Всемогущий, если они чувствуют это… Это то, что давало силу японцам в свое время. Это то, что придает силу индийцам, если они убеждены. Так японцы и взяли Порт-Артур; вокруг крепости было нечто вроде рва, как это обычно бывает вокруг укрепленных мест, и они не могли пересечь этот ров; что же, они позволили убивать себя, пока они не смогли перейти по трупам: трупы образовали мост через ров, и они смогли пройти по ним. Людям, которые сознают, что смерть не является концом, что смерть — это начало чего-то другого, это дает им силу, которую не могут иметь европейцы.

(перед уходом Сатпрема)

Очевидно, обстоятельства организуются так, чтобы помогать нам двигаться вперед.

22 сентября 1965

Какой следующий Афоризм?

О молчании.

Молчание… О! Лучше практиковать его, чем говорить о нем. Это переживание, которое я имела здесь, давно: разница между желанием распространять и использовать то, что совсем недавно усвоил, и контактом с высшим сознанием, когда остаешься насколько возможно спокойным, чтобы это имело эффект трансформации. Поговорим об этом в другой раз. Научный ум уверен в своем знании только тогда, когда оно применимо, введено в практику и принесло полезные результаты. Это то, что они называют «знанием» (!)

* * *

Ты прочитал постановление сессии ООН?

Да, о прекращении огня?

Я не читала его: мне о нем сказали. Но определенные вещи привели меня в контакт , и, кажется, они являются объединенным выражением универсальной лжи. В основе их позиции лежат мелкие комбинации и маленькие предпочтения, предвзятые МИКРОСКОПИЧЕСКИЕ идеи о пользе деления стран, чтобы ни одна из стран не могла доминировать на другими — ничего, кроме совершенно поверхностных вещей, и, более того, совершенно ложных. И без искренности, без ментальной честности, без искренней доброй воли — ничего. Они заранее решили, что Пакистан прав, а Индия — нет.

К сожалению, кажется, что люди из Дели трепещут перед этими фантомами.

Не совсем так. У меня есть новости напрямую из Дели. [Мать протягивает Сатпрему телеграмму]: «Я глубоко признателен, говорит Шастри.» Это по поводу моего послания. И на сессии Парламента (я не знаю, была ли это сессия Парламента или кабинетная встреча) им было сказано, что истинная цель Индии — воссоздать единство страны, а вторая цель — дать Тибету автономию и независимость. И это две вещи, которых хочет Индия. И это будет достигнуто, тем или иным образом. Что они сейчас будут делать? Я не знаю.

Это не очень-то хорошо согласуется с их «прекращением огня» — они принимают прекращение огня.

При условии, что… есть условие. Они принимают при условии, что Пакистан возьмет на себя очень серьезные обязательства — что Пакистан отказывается делать.

Да, к счастью.

Обязательства согласия, единства. В любом случае, голос [послание Матери] был услышан — услышан и принят в Дели. Сейчас, конечно, есть вопрос силы: будут ли они достаточно сильны, чтобы… Но точка зрения установлена.

[Сатпрем, не веря] Это вошло в их головы?

Не всех. Достаточно двух-трех — а уже есть больше.

25 сентября

(Подчиняясь ультиматуму Совета Безопасности, 22 сентября Индия приняла прекращение огня)

В конечно счете ты был прав!

Я был прав… в чем?… А! твое послание в Дели: «Индия ДОЛЖНА сражаться.»

Да.

О! они ничего не понимают. Отвратительное зрелище.

И до предела лживое: они продолжают бороться, они только утверждают, что не делают этого.

Они все очень довольны тем, что они сделали, они упиваются собой.

Нет, они не довольны.

Ты так думаешь?

Нет, я знаю!

Это напоминает мне 1939 г., когда Чемберлен вернулся из Мюнхена: «Мир спасен!»

Да, точно. Но в ООН они очень довольны, очень горды собой [что прекратили огонь]. А здесь они не довольны. Они особенно рассержены на англичан.

О! эти англичане…

Да, они хотят выйти из Содружества.

Это было бы хорошо.

[Смеясь] Да, и вовремя! Русские пригласили Шастри и человека из Пакистана [Ауб Хана] на встречу в России [в Ташкенте], и, кажется, они договорились с американцами [русские с американцами] решительно отделить Англию от Пакистана и Китай от Индии. Они хотят предпринять решительные шаги, чтобы помешать Китаю и Англии вмешиваться в здешние дела. Кажется, они могут их чем-то принудить. Конечно, если Россия и Америка объединят свои усилия… Они позвали Шастри и Ауба, и те собираются приехать на встречу — они собираются. Так что, возможно, мы увидим что-то интересное. Сближение России и Америки — это то, над чем я работаю в течение лет. Я думала, что я достигла кое-чего, как вдруг был убит Кеннеди, и в то же время был смещен Хрущев — оба ушли! Один убит, другой отправлен в отставку. Теперь посмотрим. Если ничто не встанет на пути, будет, возможно, кое-что интересное.

Но не видно другого решения, кроме военного. Надо, чтобы проблема сама разрешилась, нет? Должно быть такое решение, чтобы Пакистан снова стал частью Индии.

Да, но это невозможно; разве что он будет поглощен.

Возможно, это можно достичь без применения военной силы. Это человек [Ауб] невозможен.

О, да, он невозможен.

Да, но он не вечен.

Их ментальность будет тяжело изменить. Индийцы упустили удобный случай.

Да. О, да, это был удобный случай. Но это не их вина: это вина ООН; ООН действовала, исходя из единственного мотива: они ужасно боялись, что начнется общая война — конечно, это закрывает видение. Увидим.

Но я верю в Кали, милая Мать. В действительности, я сейчас надеюсь только на Кали: ударную силу Кали. Не вижу другой возможности.

[Молчание] Этот человек, стоящий во главе Пакистана, не представляет целого Пакистана. Есть целая часть Пакистана, стоящая за единство Индии.

Действительно?

Большая часть. И не факт, что если бы они чувствовали защиту, помощь и поддержку со стороны России и Америки, они не толкали бы к объединению. Ведь в случае с массами это только вопрос течения мысли: это не размышление, не рассудительность, это только поток мысли. Я не знаю, посмотрим. [Мать протягивает Сатпрему гибискус] Вот монументальная «Милость», здесь почти два вместе.

(молчание)

Перед тем, как началось сражение, у Нолини был сон, о котором он рассказал мне сейчас. Было несколько человек, и они видели, что Шри Ауробиндо подходит к ним. Фигура Шри Ауробиндо была склонившейся, как если бы он делал чрезвычайное усилие, и, кроме того, он был накрыт плащом, из-под которого ничего не было видно, но он был склонен, как если бы делал большое усилие. Он подошел к ним, приоткрыл свой плащ, и в его руке были фрукты [жест, указывающий на тощий узелок], фрукты и другие символические вещи. Затем он протянул им это, говоря: «Вот все, что я смог сделать». И он ушел. Как если бы это было все, что он мог: «Весь пир, который я мог для вас устроить.» Что-то вроде этого. Тогда они попробовали устроить пир из этого, раз уж это было им дано, и из этого вышло только замешательство, и это было неприятно… Сначала Нолини не понял, что это был за сон — теперь он понимает. Шри Ауробиндо сделал такое большое усилие, чтобы доставить это: «Вот все, что я смог сделать.» Казалось, было ощущение грандиозного усилия [смеясь]: «Вот все, что мне удалось сделать.» Мир не готов. Это так, самое худшее. Мир не готов. Так что, если это Кали, то это значит, что все снова будет брошено в плавильный котел, и, имея в виду средства, которыми они располагают, возможно, вся цивилизация снова будет начата с нуля — сколько эпох потеряно? Что дошло до нас от исчезнувших цивилизаций?… Ничего, ничего, даже ни одного точного свидетельствования. Все это, вся эта Материя, которая все время делает… [жест поднятия и поглощения] делает усилия, производит формы, производит элемент, который может проявить сознание, а затем – пуф! [жест поглощения] и еще [жест поглощения], и все начинается сначала — какое ужасное расточительство! Ужасное расточительство.

(молчание)

Вся прошлая ночь была очень-очень критической, с таким ясными восприятием ничтожества нынешнего образа действия… и этого рабства, которое исходит из более чем тысячелетней привычки. В теле в действительности была борьба двух тенденций: той, что по привычке подчинена старому движению, и той, что пытается сбросить эту привычку, с восприятием нового способа. Это было… это было одновременно чрезвычайно болезненно, тяжело и совершенно гротескно. И тогда тело обнаружило себя словно полем боя, и это не было приятно. И сознание тела (которое сейчас все более явно формируется), даже то, что подчинено старой привычке, сознает божественное существование, можно сказать (существование Божественного и почти божественное существование), но у него еще есть ощущение немощности, и затем, в этой немощности, ощущение полной сдачи божественной Воле: «Если мы не готовы, будет так» [уничтожение]. И есть часть сознания тела, которая чувствует себя готовой, которая понимает и знает, как это должно быть, и которая хочет, и две эти части сталкиваются. Это не так, что одна часть за Божественное, а другая — против, нет ничего из этой старой истории: есть полное принятие Божественного, но и есть ощущение неготовности — что мир не готов (это совсем не было индивидуальным делом, совсем нет, это было земное сознание). И в этой борьбе ясно чувствуется (эта борьба длилась всю ночь и все утро — вчера я была не в очень-то блестящем состоянии), ясно видно, это видимо, что это не вопрос сильной воли или… это не так: надо, чтобы СУБСТАНЦИЯ была готова. Если субстанция не готова, то действие силы, могущества, вызывает уничтожение. И все, что было создано, надо начать строить заново. Эта идиотская смерть, конечно же, сводит все в ничто, и вся работа теряется — то, что выходит, это то, что вошло… плюс немного больше опыта, и это все. Это ничто.

(молчание)

Если бы даже совсем маленькая совокупность клеток смогла бы иметь полное переживание трансформации до самого конца, это было бы более эффективно, чем великие перевороты, гораздо более эффективно. Но это и труднее. Это гораздо труднее. И это не вызывает «события» с большим блеском и большим шумом.

Да, это связано с общим состоянием мира.

Точно так.

И действительно не видно прогресса. Напротив, такое впечатление, что люди, главы государств, человеческие сознания становятся все более мелкими-мелкими-мелкими.

Совершенно верно.

Пигмеи. Меня поражает, как за двадцать лет все это становилось все более мелочным.

Совершенно верно. Но я имею в виду, что согласно моему видению (которое, я думаю, является не моим, это не личное видение), ночи и дни наподобие тех, что были вчера (они не приятны), очевидно, дают вам знание, и разрушение [Кали] все еще относится к старому способу — это принятие того, что мир не изменился. Тогда как это видимое сужение является, вероятно, доказательством того, что земное сознание изменилось, и оно оказывает давление на то, что сопротивляется, что становится все более маленьким и более жестким.

Все более и более жестким, это так.

Как если бы было извлечено все, что было сознательным и живым, а оставшееся становится все более каменным.

(молчание)

Сознательное восприятие двух элементов (тело становится представительным объектом; не только символическим: представительным), восприятие состояния сознания тех элементов, что принадлежат прошлому, прошлому эволюционному движению, и тех элементов, что открыты новому способу, если можно так сказать, становится все более и более ясным; это восприятие столь же ясное, и даже более ясное, чем восприятие внешних физических вещей, чем внешняя форма (это восприятие физическое, и оно принадлежит внутреннему построению). Внешне это приводит к лихорадке. Это сражение. Это не сражение злых воль, это не так: это нечто вроде неспособности. И успех придет не через насильственное действие. Ведь одержать верх может только всевышняя Вибрация Любви, но есть неспособность воспринимать, и тогда (это странное явление), эта неспособность воспринимать вызывает нечто вроде процеживания, так что могут пройти только как бы разбавленные элементы — сама Вещь в своей истинной сущности не может… Если посмотреть на это снизу, то возникает впечатление, что То отказывается, но это не верно, потому что когда ЯВЛЯЕШЬСЯ Тем [смеясь], нет никакого ощущения разбавления и расплывчатости: То проявляется в своей полноте. И тогда вот что происходит [это процеживание]. И, очевидно (это видно в малейших деталях), что если бы был прямой контакт, что-то бы лопнуло. Да, было бы слишком резкое изменение, слишком внезапное. Были микроскопические переживания, нечто вроде микроскопических демонстраций; что же, если бы эти микроскопические демонстрации, с их результатом, произошли бы в достаточно большом объеме или достаточно большом числе, да, это обязательно вызвало бы то, что для нас является растворением. И это было ежесекундно живое переживание, длившееся почти шесть часов без перерыва. Шесть часов без перерыва с неподвижностью (не с неподвижностью, а с возможностью физической неподвижности на кровати), затем это продолжалось еще более часа после того, как я встала, но теперь на фоне активностей (уменьшенных, но обычных), и тогда это стало ужасным! И я говорю: все-все элементы, какими бы они ни были, принадлежи они старому или новому движению, все элементы имели одно и то же переживание поклонения, обожания. Так что это не моральная позиция: одно и то же ощущение поклонения. Единственно, одни элементы в своем поклонении принимали уничтожение, а другие хотели Победы, трансформации — это не так, что другие «хотели»: они ЧУВСТВОВАЛИ победу; а те принимали распад. И оба типа вместе… Вероятно, если бы я выразила это (я была не в состоянии выражать!), если бы я выразила это в то время, я заполучила бы острую горячку — я была совершенно сознательна.. И там, ТАМ, над телом, самый чудесны Мир, который только можно вообразить, улыбающийся Мир и… И лихорадка продолжается. Это значит, что я очень отчетливо сознаю, что это максимум того, что можно сделать, чтобы быстро двигаться к трансформации. Эта лихорадка, поразившая всех [несколько сот случаев лихорадки в Ашраме за последние несколько месяцев], это то же самое, только разбавлено в несознании. Но это то же самое: это «клеточное» дело (я переживала это, потому что смогла резко остановить ее у нескольких человек через определенный процесс изоляции от общего движения).

(молчание)

А! Что ты принес? «Бюллетень» закончен?

Кроме афоризма.

Какой это афоризм?

Афоризм 111 — Знание подобно достижениям ребенка: как только оно находит что-то, оно пускается бежать по улице, гикая и крича; Мудрость долго скрывает свои открытия во вдумчивом и могущественном молчании.

Это переживание, которое я имела почти два года тому назад. То, что он говорит здесь, я имела как живое переживание — полдня живого переживания; в то время я могла бы рассказать тебе кое-что интересное, но сейчас это кажется мне старым, старым, таким старым, далеко позади.

Я хотел бы задать тебе один вопрос, связанный с тем, что ты недавно сказала, когда говорила об этой лихорадке, которая была, когда ты лежала на кровати, а над тобой, сказала ты, был чудесный неизменный Мир — в чем сила этого Мира, в чем сила этого Молчания? Когда поднимаешься высоко, входишь в нечто вроде великого молчания, которое заморожено, которое есть повсюду, но в чем сила этого молчания? Делает ли оно что-либо?

Это то, что в прошлом искали люди, когда они хотели выйти из жизни: они входили в транс, оставляли свои тела неподвижными, а затем они входили в это и были совершенно счастливы. И для саньясинов, которые погребли себя заживо, было то же самое; они говорили: «Теперь я закончил свою работу (они говорили красивые фразы), работа закончена, и я вхожу в самадхи», и они погребали себя заживо; они входили в комнату или что-то еще, затем они закрывались, и на этом все кончалось. И происходило вот что: они входили в транс и, естественно, спустя некоторое время их тела разлагались, и они входили в Покой.

Но Шри Ауробиндо говорит, что это Молчание «могущественное».

Да, могущественное.

Что же, мне хотелось бы знать, в каком смысле оно могущественное? Потому что у меня такое впечатление, что в нем можно оставаться какую-то вечность…

Не какую-то вечность… всю Вечность.

…и ничего не изменится.

Да, потому что это не проявлено, это находится вне манифестации. Но Шри Ауробиндо хочет, чтобы это Молчание спустилось сюда. Вот в чем трудность. Это так. И надо принять ненадежность и саму видимость глупости и всего, но на пятьдесят миллионов нет ни одного существа (Шри Ауробиндо говорил мне, что я была единственной!… [смеясь], это возможно!), которое отважилось бы на это. Как раз вчера я смотрела на это тело, и в нем не было… реакции, которые можно было бы назвать «личными», были действительно сведены к неуловимому минимуму, то есть, было ощущение… не могу сказать, что это вселенское ощущение, потому что я не уверена, что Материя в других вселенных подчиняется тому же закону, я не знаю (я не знаю об этом ничего — хотя когда-то знала: было время, когда я была в контакте с тем и с этим, и тогда я могла сказать, но сейчас я не хочу заниматься этим: я занимаюсь только землей). Потому что всегда это было: возможность бегства, ухода в другое место. Множество людей делали это: они уходили куда угодно, в другой, более или менее тонкий мир. Ведь есть миллион способов для бегства, и есть только один способ, чтобы остаться, это действительно иметь отвагу и терпение, принять все видимости ненадежности, видимости немощности, видимости непонимания, видимость, да, отрицания Истины. Но если не принять это, ничто никогда не изменится! Те, кто хотят оставаться великими, светлыми, сильными, могущественными и та-та-та, что же, раз они остаются там наверху, они ничего не могут сделать для земли. И это совсем маленькая вещь (совсем маленькая вещь, потому что сознание достаточное, чтобы ни в малейшей степени не быть затрагиваемым миром), но непонимание общее и полное! Иными словами, получаешь обвинения, выражения презрения и все такое как раз из-за того, что делаешь, потому что согласно им (всем «великим интеллектам» земли) ты утратил свою божественность. Они не скажут прямо так, они говорят: «Что? Вы претендуете на божественное сознание, а затем…» И это проявляется во всех людях и во всех обстоятельствах. Время от времени на мгновение кто-то имеет вспышку, но это совершенно исключительно, тогда как «что же, продемонстрируйте свою силу», это везде.

Согласно им, Божественное на земле должно быть всемогущим, конечно же.

Это так: «Продемонстрируйте свою силу, измените мир. А для начала сделайте то, что я хочу; ведь первое, самое важное — сделать то, что я хочу — покажите свою силу»!

(долгое молчание)

А! но это не в связи с Афоризмом, это не отклик на то, что говорит Шри Ауробиндо! Нет, я сказала тебе, что это давнишнее переживание. Помню, что оно было таким милым, таким ясным, таким светлым, и я так хорошо выразила его для себя (!), из этого вышла бы очень миленькая маленькая статья! Но сейчас это позади [жест назад, за плечи], далеко-далеко позади. Так что я не знаю, что делать. Думаю, что если у тебя самого нет вопроса к афоризму (ты видишь, какая ситуация!), мы перейдем к «Савитри».

(молчание)

Это порочный круг. Такое впечатление, что трансформация не может произойти без развития общей восприимчивости на земле, большей подготовленности на земле, и, в то же время, это большая подготовленность на земле невозможна без ускорения твоей трансформирующей силы.

Да, но она действует, только это чрезвычайно малое действие. Вот почему миллионы лет — ничто. Этот застой, например, есть только для нашего сознания; это из-за того, что человеческое сознание мерит все на своей шкале, в конце концов. Для него история земли бесконечна — это не так во вселенской истории, но для человеческого существа есть ощущение бесконечности (оно прекрасно знает, что это не так, но это теоретическое знание), так что, на его шкале, ничто не меняется — но это не верно.

Да, но трансформация должна произойти на протяжении одной жизни.

А! это… Это будет только в последней жизни — последней жизни перед трансформацией. Это будет жизнь трансформации. Это значит, что все, что подготавливалось в течение миллионов и миллионов лет, в один прекрасный день будет реализовано, и когда это будет реализовано, тот (тот или те, не важно), для кого это реализуется, скажет: «Вот, мы сделали это!» [Мать смеется] забывая, что миллионы и миллионы лет подготавливали эту минуту!

Было бы хорошо, если бы эта минута наступила раньше!

А! Эту песню я слышу все время: «Вы говорите, что Истина манифестирует, что же, мы очень надеемся, что это будет скорая победа!» Я не знаю. Шри Ауробиндо, когда я увидела его в первый раз, сказал мне: «Другие приходили для подготовки, и они ушли, но на этот раз будет СДЕЛАНО.» И он тоже ушел. Он ушел. Правда, он сказал мне: «Ты сделаешь это», но он никогда не… Только он сказал мне это, и сказал мне это «просто так», как он обычно говорил о вещах… Это не было чем-то, что дает вам абсолютную уверенность… Он имел эту силу: я могла говорить ему что-то, и когда он говорил «да, это так», так и было (что-то, что я ХОТЕЛА, чтобы произошло, когда этого еще не было), и когда он говорил «да, это так», тогда так и СТАНОВИЛОСЬ! В первый раз, когда это произошло, это изумило меня. Но обычно это касалось деталей. А когда он сказал мне: «ты сделаешь это», это было сказано тем же образом: это могла быть также воля идти прямо до конца того… того, что было возможно. И я не могу сказать, что задаю вопрос, потому что это не так, я не ставлю вопрос, но здесь есть две возможности [жест подвешенности]; что же, ни то, ни другое, нет ответа. Бывали моменты, когда я видела, что будет конец (очень практическое видение того, что я хочу делать), это приходит, но на заднем плане — полная неопределенность; а в следующую минуту появляется возможность дойти до самого конца трансформации, с ясным видением того, что надо сделать, но на заднем плане… на заднем плане нет Уверенности, что так и БУДЕТ — ни в одном, ни в другом случае. И я знаю, что это умышленно, потому что это необходимо для работы клеток. Если, например, я получила бы Приказ Всевышнего (иногда я получаю его ясно, столь же ясно, как и…), если я получила бы от Него уверенность в том, что какими бы ни были трудности, какими бы ни были видимости на пути, но тело дойдет до конца трансформации, что же, это вызвало бы расслабленность в какой-то части, что было бы очень плохо. Я сама это знаю, я точно знаю это. Так что, вот это как: я иду и не знаю, что будет завтра. Вчера я могла бы сказать: «Да, возможно, это конец» (как, кажется, Х любезно сообщил людям, пришедших увидеться с ним; он сказал, что у меня осталось шесть месяцев, что через шесть месяцев я уйду — [смеясь]: это в духе его обычных «предсказаний»), что же, после вчерашнего переживания я могу сказать: «Это вполне возможно.» И с тем же самым полным безразличием: это вполне возможно. С цитатой из Шри Ауробиндо: «Ничто не может изменить великолепия Сознания Вечности.» Это так. И затем, когда прошло это состояние и приходит другое, говоришь себе: «Что значит умереть! Что это значит? Как ты могла сказать это?» И это не так, что эти два «состояния» чередуются с… (как сказать?) противопоставлением — это совсем не так, это почти одновременно [Мать переплетает пальцы своих рук], но видно то то, то это. И это одно и то же собрание… чего-то… что есть Истина, но что еще несколько туманно — это еще не полностью схвачено вот так [жест]. Это нормальное состояние, но, очевидно, оно в ходе выработки, построения, формирования. И это очень мудро. Всевышняя Мудрость бесконечно больше нашей! В своем энтузиазме мы иногда думаем: «О, если бы это было так!» [Мать дает себе шлепок] — держись спокойно, это все. Мы очень бестолковы.

Да, но нам трудно понять, что Мудрость ВСЕ ВРЕМЯ мудра.

Нам трудно понять, что Мудрость постоянно все делает. Вот так. И что мы только бестолковые идиоты [смеясь], которые хотят, чтобы было по-другому, потому что мы совсем ничего не понимаем! Это начинает быть немного более мудрым, совсем немного. Я тебе сказала, после ночей, как вчера, становишься немного мудрее, и утром… бываешь чуть мудрее. И нечто вроде очень-очень материального ощущения, что это Он… Потому что мы думаем: «О! если бы это были мы (мы не говорим так, но…), все сразу же стало бы очень хорошо», нет? И это «очень хорошо», Бог знает, что это будет! Вчера и позавчера, не знаю (я думаю, два дня тому назад), были боли повсюду, и все время было усилие — усилие поддержать приемлемое равновесие; и тогда, в какой-то момент, я легла, и тело сказало: «О! [смеясь] кончится ли это? Всегда так и будет?» Затем вдруг у него возникло восприятие: «О, что за расхлябанность!» Тело пристыдило себя. И оно почувствовало [Мать прижимает руки к своему лицу] вот так, внутри, везде, Присутствие Господа — вот так везде, Присутствие!… светлое могущество, но светлое могущество, которое может быть разрушительным, ты понимаешь! [Мать смеется] Оно может полностью все расплавить — «Что же, ты не довольна, ты хочешь чего-то другого?!» Ох!… Оно не просит ничего. Это то, что я называю искренностью: если можешь каждую минуту ловить себя на том, что принадлежишь старой Глупости. И это как раз для того, чтобы заставить вас увидеть. Это ментальный перевод, но это так, как если бы Он сказал: «Ты видишь, это так, потому что если бы это было не так, ты бы не поняла.» И это так верно, что ничего не скажешь. «Тебе [телу] это надо, чтобы понимать.»

29 сентября 1965

Все в порядке, нет?

Кажется…

Ты удивлен, что я спросила «все в порядке»? [Мать смеется]. Все в порядке: их неискренность выставлена напоказ, все вынуждены видеть ее. Я получаю хорошие свидетельствования. Они продолжают там сражаться. Смотри, еще одна бумага [Мать протягивает выдержку из письма Шри Ауробиндо]. Это очень интересно:

«Например, Индия свободна, и ее свобода необходима для выполнения божественной работы. Трудности, которые окружают ее сейчас и могут нарастать со временем, особенно из-за сложной ситуации с Пакистаном, также были тем, что должно было придти для своего очищения… Несомненно, здесь тоже должно произойти полное прочищение, хотя, к сожалению, в ходе этого неизбежны страдания значительного числа людей. После этого работа для Божественного станет более осуществимой, и очень даже может быть, что мечта — если это мечта — вести мир к духовному свету станет реальностью. Так что даже сейчас, при этих темных условиях, я не расположен считать свою волю помочь миру обреченной на провал.» Шри Ауробиндо 4 апреля 1950 г.

Хорошо сказано, не так ли?

Да, такое впечатление, что пакистанская проблема символична, и пока она не будет решена, Индия не будет играть свою роль в мире.

Это верно.

И через этот символ вся неискренность Индии Ганди и все ее ошибки должны быть одновременно сметены.

Точно так.

Ты сказала, что получила свидетельствования?

Материальные: письма, люди, вещи… Я не могу говорить об этом. Политическое движение. Это послание [«Индия ЕДИНА»] распространилось почти повсеместно и принято. Лучше не говорить об этом.

Мы будет действительно довольны, когда эта проблема решится… потому что это милая страна! Это предрешено. Нет второй такой страны (конечно, нет двух одинаковых стран, но другие страны представляют различные вещи на одном и том же плане), но это, это есть только здесь. Это нечто, что вдыхаешь с атмосферой страны. Я переживала это очень, очень сильно. Когда я уезжала отсюда [в 1915], то по мере своего удаления я чувствовала, как я все больше лишалась чего-то, и в Средиземном море я больше не могла выдержать это: я заболела. И даже в Японии, которая с внешней точки зрения является дивной страной — чудесно красивой, гармоничной (она БЫЛА такой, я не знаю, что там сейчас), и внешне это была ежеминутная радость, ошеломляющая радость, столь сильно была выражена красота — но я чувствовала себя пустой-пустой, мне совершенно не хватало… [Мать раскрывает рот, как если бы она задыхалась]… мне не хватало важной Вещи. И я снова нашла ее только по возвращении сюда.

Октябрь 1965

10 октября 1965

Как твои ночи?

(кажется, у Сатпрема глубокое отвращение)

О, ночью делается целая работа! Ох!… Все маленькое подсознательное функционирование привычек, со всеми степенями важности, которые это принимает в общем сознании, и, очень интересно, согласно степени важности они образуют целую шкалу. Была вся шкала, начиная с маленьких пристрастий, которые имеют люди и которые, естественно, очень поверхностны и являются просто привычками, и кончая отъявленными маньяками и полу-сумасшедшими — вся шкала со всем функционированием. И затем, восприятие, что это только вопрос дозирования: все мы принадлежим одной и той же субстанции! Это было видно столь конкретным образом, что это было довольно интересно. И, в заключение, было видно, как это подставить под прямое Воздействие всевышней Силы и Сознания, так чтобы разорвать неизбежную цепь привычек. Это было очень интересно. Все эти вещи считаются «невозможными», но все это, вся эта масса препятствует физической трансформации. И поскольку это совсем маленькие вещи (то есть, они КАЖУТСЯ совсем маленькими вещами, не имеющими никакого значения, например, с точки зрения мышления, и считаются пренебрежимыми), то это наихудшие препятствия. Естественно, если сознание ложное, то сначала надо его исправить, но я говорю о озаренных сознаниях, живущих в Истине, имеющих стремление, которые спрашивают, почему интенсивное стремление приводит к таким бедным результатам — сейчас я знаю, почему. Бедные результаты получаются из-за того, что не придается должное значение всем этим маленьким вещам, относящимся к подсознательному механизму, из-за чего вы можете быть свободными в мысли, в чувстве, даже в побуждении, но физически вы порабощены. Надо покончить со всем этим, переделать, отменить это. И когда клетки имеют добрую волю… Под «доброй волей» я имею в виду, что как только их внимание повернуто ко всевышней Силе (или всевышнему Присутствию, или всевышнему Существованию, или всевышней Реальности, не важно, слова — это только слова), как только их внимание повернуто к Тому, так сразу же вспышка радости: «Вот оно! Вот оно!» В клетках, которые действительно не только имеют добрую волю, но и жаждут Истины: вспышка радости. А затем… возобновляются старые привычки. И клетки говорят (это периодически возобновляется, то есть, очень часто, тысячи раз на день): «Но надо только хотеть!» или «Надо только стремиться» или «Надо только думать об этом» (это не то «думать», как мы его понимаем), «Надо только повернуть свое внимание» — «О! но это верно!». Вот так. «О! какая радость!» А затем, пуф! возвращаются все старые привычки. Это фантастично… фантастично. Страх перед неизвестным ушел (сомнение ушло очень давно), страх перед неизвестным, новым, неожиданным ушел; остается только механизм привычки. Но он держит, цепляет, о!… Это уйдет. И время от времени (довольно редко), искра, если можно так сказать, истинного Сознания делает попытку, нисходит, но это все еще вызывает… [жест вспучивания и смятения]. Это еще не воспринимается и не проявляется во всевышнем Мире, так что это уходит. Если раньше (до работы в клетках) тело было способно оставаться спокойным во время нисхождения Силы, не будучи потрясенным, то это из-за грандиозной массы тамаса, бывшей в теле! это так! Из-за тамаса, который не отвечал, так что был покой. Но сейчас тело отвечает. И отдаешь себе отчет, что если бы манифестировало все это могущество, эта грандиозная Сила — то, что сознательно, что там сознательно — если бы они манифестировали, о! [Мать смеется] такое впечатление, что все принялось бы танцевать, скакать! Надо быть терпеливыми, это то, что я повторяю себе сто пятьдесят, тысячу раз на день: надо быть терпеливыми. [Смеясь] А ты не доволен.

Нет!

Я вижу это [Мать смеется]. Ты совсем не доволен. Что же делать?…

13 октября 1965

Есть песок в колесах, везде. Скрипит.

(молчание)

Кажется, в Пондишери появилась новая болезнь, которую доктора из разных мест Индии приезжают изучать сюда, это разновидность паратифа — все люди больны им. Ты не подхватил эту болезнь, нет? Ты хорошо сделал! [Суджате :] Ты тоже? Хорошо. Это один способ скрипеть. Есть и другие способы, но они все совсем привычные: это эго одного скребется об эго другого — отсюда всегда скрип. В результате: очень занятые ночи, и не очень приятно занятые.

(молчание)

Но Господь улыбается, так что я думаю, что это не серьезно. Он улыбается… Он пользуется этим для практической и очень эффективной демонстрации: демонстрации одной и той же совокупности вибраций (передающейся через внешние и внутренние обстоятельства) с сознанием Его Присутствия и без сознания Его Присутствия — сознания Его Присутствия и забвения Его Присутствия. И тогда это грандиозно, это невероятно! Точно та же самая вещь — начиная с мыслей, чувств, ощущений и кончая общим состоянием, совокупностью вибраций — с сознанием Его Присутствия и с забвением; не так, что оно оттолкнуто далеко, ничего такого: просто забыто (это обычное состояние мира, конечно же), забыто. Это невероятно, невероятно! Это длилось довольно долго [жест, указывающий на очень быструю смену состояний: сознание Его Присутствия и забвение Его Присутствия], как демонстрация. И с Улыбкой… Ты знаешь, когда я говорю: «Господь улыбается», это что-то значит; это не так, что я вижу улыбающееся лицо, но это... это солнечная вибрация... ты знаешь, по сравнению с этим солнце блекло, тускло и холодно. А затем «то» уходит… [тот же жест вперед-назад] это здесь, а затем уходит. Это значит, что для тех, кто придет и манифестирует, для тех, кто будет существовать, когда все изменится, для них будет утрачено это чудо противопоставления. Ведь можно только изумляться! (как сказать?…) нечто вроде смеха — солнечного смеха — который полон интенсивности любви и… Да, несомненно, это Ананда. [Тот же жест вперед-назад] Вот так, вот так, вот так… Так что, когда я сказала тебе «все скрипит»: это состояние, в котором находится мир БЕЗ сознания Его Присутствия. Даже когда люди находят, что вещи хорошо идут, и они сами довольны, когда обстоятельства, так сказать, благоприятны, все прекрасно, люди в добром здравии, и все, с человеческой точки зрения прекрасно устраивается — это ужасно скрипит по сравнению с другим состоянием. Можно только улыбаться. Вместо того, чтобы быть затронутым тем, что кто-то находится в скверном настроении, кто-то охвачен гневом, и вещи идут плохо, люди борются друг с другом, и возникает целый ураган, вместо того, чтобы огорчаться из-за этого, можно только улыбаться. Можно только улыбаться, потому что все-все одинаково — хорошее и плохое, светлое и темное — все одинаково, и все скрипит по сравнению с «тем». И переживание, которое имеешь, когда поднимаешься, чтобы найти Его высоко, это не то же самое, потому что возникает впечатление: «Да, наверху все так, прекрасно», а когда возвращаешься вниз, все ужасно. Я говорю не об этом: это переживание ПРЯМО ЗДЕСЬ — прямо здесь — другими словами, это то, чем мир ДОЛЖЕН быть. Это то, чем мир должен быть, чем он, очевидно, будет… когда люди допустят это. Они очень держатся за свое скрипение, они очень к нему привязаны. У них нет ощущения, что они живут, когда это не скрипит. Но они не знают. Иногда, в индивидуальной или коллективной эволюции, бывают переходные этапы, когда люди выходят из этого скрипения, то есть, они в него больше не верят, не верят больше в его истину и значение, в реальность этих вещей, но они еще не достигли другого состояния, так что они находятся между двумя… это сурово, тускло и холодно. У них нет возбуждения одного, но еще и нет радости другого; они находятся между двумя состояниям, и это несколько бесплодно, сухо. Но только очень малое число индивидов достигли этого состояния. Эти люди говорили: «Я не хочу этого мира.» И они уходили. Но другая вещь, это… Действительно отдаешь себе отчет: если бы другая вещь была постоянной, установленной, о!… И ее можно почувствовать только тогда, когда вы не обращены на себя, то есть, когда НЕ ЧУВСТВУЕШЬ СЕБЯ ЧУВСТВУЮЩИМ ЕЕ. И в этом большая трудность, потому что как только она приходит, сразу же что-то хочет почувствовать ее, и тогда вы мгновенно впадаете в скрипение. И не чувствуется, как она чувствуется: если вы чувствуете себя чувствующим ее, тогда это уже не то. О, это уже испорчено.

(молчание)

В «Савитри» есть одна строчка, вольный перевод которой звучит так:

Аннулируй себя, чтобы было только Божественное.

И только в таком состоянии может существовать «то». И, очевидно, тело не растворяется [Мать касается собственного тела], оно здесь, не так ли, ты видишь его!

(молчание)

И это единственное — единственное — верное средство установить гармонию в теле [эта Улыбка Присутствия]. Все остальное, все предосторожности, все средства, все это кажется таким бесполезным, никчемным… и таким неадекватным! Единственное средство — для всего-всего. У меня еще нет доказательства восстановления чего-то, что исчезло (что было ампутировано или сломано), я не могу сказать, но логически это то же самое. Мы еще поговорим об этом, когда будут доказательства.

16 октября 1965

Я только что ужалена приступом негодования! Потому что, почти все без исключения, все окружающие меня люди, заявляющие, что они хотят только того, чего хочу я, внешне они полностью покорны, но их инстинкт прямо противоположен. Когда, к примеру, я вижу кого-то, я вижу его, как он есть, на что он способен и т.д., и когда я вижу, что это человек, на которого нельзя положиться, но ИХ инстинкт такой: «О, какой чудесный человек!» И это их ИНСТИНКТ, то есть, спонтанное движение их существа постоянно противоречит моему знанию. Так что это означает… Я не могу сказать, что это лицемерие, но это чисто ментальная позиция, не соответствующая сознанию существа. Потому что для меня есть очень надежный знак: когда я ничего не говорю кому-то (то есть, не использую ментального посредника), но я вижу, что его ощущения, его впечатления, его состояние сознания находится в гармонии с моим, я знаю, что все в порядке. И когда эта личность говорит мне: «Да, я хочу того, что вы хотите», это верно. Но когда это только поверхностная, чисто ментальная позиция, и когда только из-за того, что я сказала «это так», они внешне повторяют «это так», но внутренне все кипит, потому что они чувствуют по-другому… Например, что касается конкретных проблем, решения, которое надо принять, мне ставится проблема; я не отвечаю сразу же материально, а посылаю свой ответ вот так [жест внутренней связи], затем я жду; что же, случается (это довольно редко, но все же случается), что человек мне затем пишет: «Я получил ваш ответ, то-то и то-то.» Тогда я говорю: «Это хорошо.» Но когда я пишу слова, и из-за того, что я пишу слова, они говорят то же самое, это ничего не доказывает. Это искусственная покорность. И я не говорю о тех, кто сразу же чувствует: «О! Мать не права», я даже не говорю о них; я говорю о тех, у кого действительно добрая воля, но кто прямо до сюда [жест ко рту], даже до сюда [жест ко лбу] полностью находится в Неведении и Лжи, и кто покрывает это выученным знанием, даже не чувствуя его… Как изменится мир? Это не возможно. Нет, я не говорю о громадной массе тех, кто воображает, что я все время обманываюсь, и кто говорит: «О! бедная старушка, не надо ей перечить», я даже не говорю о них. Я говорю о тех, у кого ментально есть добрая воля — они нацепили маску доброй воли. Но внутренние вибрации все еще принадлежать миру Лжи.

* * *

(Чуть позже речь заходит о новом ученике из Франции, попросившем фотографию Шри Ауробиндо)

Мы пошлем ему хорошую фотографию Шри Ауробиндо. Какую фотографию Шри Ауробиндо?… Если он воспитывался христианским образом, хорошо послать ему фотографию молодого Шри Ауробиндо, они сразу же видят на ней лицо Христа!… Все они… Еще позавчера здесь был один американец, художник, читавший книги Шри Ауробиндо; он хотел сделать портрет Шри Ауробиндо (он никогда его не видел) по фотографии — это то же самое, что и с бюстом, стоящем в комнате Шри Ауробиндо! Они все изображают мистического Шри Ауробиндо с узкими висками, вот так [жест сужения кверху], вытянутое мистическое лицо, потому что они не могут выйти из своего христианства! Ведь для них Сила, все, что выражает Силу, ох!… [жест отвращения]. Я хотела сказать этому американцу… Для них духовная жизнь — это жертва, это Бог, жертвующий собой: он отвергает радости земли и жертвует своим существованием ради спасения человечества. И они не могут из этого выйти! Так что для них надо послать фотографию молодого Шри Ауробиндо, как ту, где он находится в комнате для приемов. Потому что в то время он как раз только что вышел из аскетического периода, и у него еще удлиненное лицо. Та фотография, где он сидит в кресле… она была сделана чуть позже; тогда он уже начал чувствовать, что… мир еще не готов к тому, чтобы идти до самого конца. На его лице уже есть выражение страдания. Но другая фотография хороша. Что касается меня, я так и узнала Шри Ауробиндо: он словно вышел из фотографии в профиль, где он очень худой. Что касается фотографий Картье-Брессона, они были сняты в 1950 г.

Жаль, что никаких фотографий не было сделано до этого.

О! он никогда не позволял себя фотографировать! Но когда я увидела эту фотографию [Картье-Брессона, снятую в 1950 г.], когда я увидела у него это выражение… Потому что со мной он никогда не позволял этого выражения, он никогда не показывал этого. Но я не была в той комнате, когда делалась эта фотография, и вдруг… он расслабился. Когда я увидела эту фотографию (потому что они пришли спустя долгое время: надо было написать, чтобы их прислали), я была ошеломлена… У него было то выражение. Я всегда видела его с совершенно мирным и улыбающимся лицом, и главным, доминирующим, было выражение сочувствия. Это преобладало в его облике. Выражение сочувствия, такого… такого мирного, такого спокойного, о! великолепного.

20 октября 1965

(Сатпрем прислал Матери письмо, в котором он жаловался на нехватку переживаний и, особенно, на тот факт, что он видел Шри Ауробиндо только один раз, да и то одиннадцать лет тому назад, и, кроме того, Мать говорила, что она видит Сатпрема очень редко. В конце письма Сатпрем пишет: «Спрашивается, что я здесь делаю?»)

Я не собираюсь есть тебя, не бойся!

(отрицание Сатпрема)

Скажи мне, с тех пор ничего не прибавилось? С тобой ничего не произошло с тех пор, как ты написал мне это письмо?… Ничего. Ты в том же состоянии?

Поспокойнее.

А, хорошо.

Но это то же самое состояние, потому что оно у меня уже давно. Уже давно я спрашиваю себя: «Что это значит?…» Я не очень-то понимаю. Есть некое неудовлетворение или…

Это эгоистическое искажение стремления. То есть, это мелкое само-поглощение, которое хочет удовлетворения. Я так резко говорю тебе об этом, потому что не стоит разводить речи по этому поводу.

(молчание)

Когда ты был в больнице, то в течение нескольких дней я была в постоянной концентрации ночью, чтобы… Мой способ интеллектуальные люди считают очень детским, но мне он кажется наилучшим: я обращаюсь к Господу и молю Его со всем пылом моего сознания; и я просила Его спасти твою жизнь, которая была в опасности, и с знанием причины и того, что должно вылечить тебя. И я не прекращала этого до тех пор, пока не пришло нечто вроде уверенности, что все будет хорошо. Не так давно, возможно, несколько недель тому назад, я видела что-то, что было не в порядке, но я настаивала и надеялась, что это было только отдаленное воспоминание из подсознательного… Этого не должно больше быть, мой мальчик! Ты прошел ту стадию. Это тьма, которой ты действительно больше не принадлежишь. И это НЕ твоя природа: это что-то, что было наложено на твою природу — многими-многими вещами. Множеством вещей. Х говорит, что это было перенесено в твою жизнь из предыдущей жизни, но эти истории… Я ясно вижу вещи, и это не так уж значит. Когда находишься в истинном свете, относительно легко очиститься от всего этого. Надо стряхнуть это, мой мальчик! — надо сделать это. В своем существе ты был и еще кое-где находишься в полном Свете. Я тебе говорила, что было нечто вроде тесного сотрудничества между Светом, который находится в Шри Ауробиндо, и твоей способностью выражать. Нельзя забывать это.

Я не забываю это.

И, затем, действительно есть все то, о чем я говорила тебе в последнее время по поводу этого периода развития, из-за чего, внешне… Да, это то, что я слышу от всех людей: «Почему вы не измените это? Почему вы не освободите меня от этого? Почему вы не устраните это?…» Пока что такая сила не была мне дана, сила сразу же делать подобные вещи. Я не знаю, почему. Но всякий раз, когда есть необходимость вмешаться, я передаю все Господу и говорю Ему: «Сделай это.»

(молчание)

Я хорошо вижу. Это искажение стремления. В твоем сознании — самом материальном твоем сознании — есть ощущение, что это стремление, и, как ты сказал, это неудовлетворенное стремление, и ты не понял, что это из-за того, что это стремление искажено, ты не чувствуешь отклик, но отклик есть — не только отклик, но и действие.

Я говорю о переживании, которое бы… о переживании, подобном теплу в сердце — если бы я видел его [Шри Ауробиндо], если бы, по крайней мере, я имел в переживании, да, видел бы его…

Видел бы его? Какой частью твоего существа? Ты не можешь видеть его физически.

Я никогда не вижу его. Я тебе говорю, я видел его один раз одиннадцать лет тому назад.

Хорошо, что же, есть люди, которые никогда не видели его с тех пор, как он ушел физически. Но нет необходимости видеть его, чтобы чувствовать его.

Да, но «чувствовать», это безличностная сила, это не живое. То, что я прошу — что я просил — это тепло чего-то действительно живого и находящегося здесь; не нисходящей «силы»… Да, конечно, я знаю, что есть «Сила». Но что-то, к чему можно было бы повернуться, о чем можно было бы вспомнить, потому что это что-то живое, человеческое, близкое, что-то, что видно.

Это не вопрос видения, это вопрос чувствования.

Но да!… «Чувствовать», можно воображать и чувствовать что угодно.

Но нет, это не вопрос воображения. Ты еще ужасно прикреплен к своему телу.

Но мы живем в теле, не так ли?

А! я тоже!

Что-то, что любишь — это что-то, что находится совсем близко.

(долгое молчание)

В сущности, ты жалуешься на то, что не можешь любить.

Да, ну конечно!

Это не знать, как любить. Это не быть открытым Любви. Но это не зависит ни от чего вне тебя. Это зависит только от тебя.

Когда я говорю «видеть», я имею в виду как раз это.

Видеть… Видеть, это не «видеть»! Это не вопрос видения. Можно видеть и не любить. Дело не в этом. Это не вопрос видения. Это дверь, которая еще закрыта. Ты говоришь о видении, потому что ты еще пытаешься любить здесь [жест ко лбу]. Ты не знаешь об этом, но я знаю. Ты пытаешься любить здесь, и поэтому ты говоришь о видении. Но любят не там. И не требуется видеть кого-то, чтобы любить его. Это не верно. Если меня спросить: «Видела ли ты Господа?» — Я не могу по-человечески сказать, что я видела Господа. Но Он здесь, о, да! Он здесь, и Он — совершенная любовь. Он здесь, и Он — это грандиозное могущество. Он здесь, Он — это действительно сама сущность истинной Любви, и без этой Вибрации не знаешь, что такое любить, не можешь знать. И, по меньшей мере, пока не отбросишь все личные эгоистические ограничения, не можешь любить Его.

27 октября 1965

Расскажу тебе кое-что интересное… Шри Ауробиндо вышел из медитации и начал «играть». Я прибыла туда, куда я обычно отправлялась искать его, в тонкое физическое, этой ночью в 2.30 утра, и что за толпа там была! тысячи людей. Когда я прибыла туда, то прежде чем войти туда, я встретила кого-то, кто, должно быть, был одним из бывших политиков со времен революции, когда Шри Ауробиндо занимался политикой; этот человек, конечно же, уже умер, но он был там и сказал мне (он весь ликовал), он сказал мне (по-английски): «Шри Ауробиндо вышел из медитации, он начал играть!» И, действительно, было впечатление, что все играли, играли… Я пересекла двор (я даже прошла через комнату, где некоторые люди еще были в медитации, и, казалось, они были удивлены, что я вошла, вот так; я сказала им: «Не волнуйтесь, я не хочу беспокоить вас!»), затем я нашла Шри Ауробиндо, который был в самом разгаре игры — совсем молодой, сильный, забавляющийся и радостный Шри Ауробиндо — он играл, играл… И затем тот же человек, которого я видела на входе, подошел ко мне и сказал мне на ухо: «Он много играл с этим… оно поизносилось», немного испортилось. Тогда я подошла поближе, и Шри Ауробиндо, слышавший это, сказал мне: «Да, это поизносилось, возьми это и принеси мне другое». И он протянул мне это (я не могу описать это, это ни на что не похоже, это было… «нечто» — было что-то черное, движущееся внутри чего-то — и, действительно, оно выглядело немного испорченным. Тогда я удалилась, я снова стала спускаться вниз; и символом физического тела были туфли — я надела свои туфли и удалилась. Было множество деталей; это началось после 2.30 утра и длилось до 4.30. И затем, после, утром, я была полностью в этой атмосфере, и я поняла, что это была форма правления — это была… [смеясь] старая демократия, которая больше ни на что не годилась.

И он начал играть, значит, что-то произойдет?

[Смеясь] Конечно, конечно!

Но это не будет совсем скоро.

И вся ликующая толпа, ты знаешь: «Наконец-то, движется!»

30 октября 1965

(Мать импровизирует на органе по случаю дня рождения Сатпрема. Орган, на котором долго не играли, немного скрипит)

Вот так. Одновременно я слышу. Я не слушаю, что я играю: я слышу что-то другое. Так что, когда что-то внезапно скрипит, это больше не идет! Вероятно, это из-за того, что на нем давно не играли. Я не играла на нем девять месяцев — в последний раз это было…

В декабре.

Десять месяцев. Через десять месяцев я играю гораздо лучше, потому что когда я играю часто, я помню, что я играла раньше, так что это не то. Это вовсе не вопрос «практики»: дело в том, чтобы руки не боялись. Как только руки становятся сознательными, это больше не так. И, затем, то, что я слышу, имеет чистоту, которой здесь нет. Это очень интересно. И, что любопытно, когда я сказала тебе, что буду играть, я подумала, что я не смогу играть, а на следующий день пришел, о! каскад музыки, он шел долгое-долгое время… Я сказала себе: «Хорошо, раз уж это пришло, я посмотрю.»

* * *

Чуть позже

Произошло кое-что забавное. Ты знаешь, что приближается новая комета … Этим утром около четырех часов утра я видела эту комету, и вдруг я оказалась в состоянии над землей, и я увидела существо, связанное с этой кометой. У него были красные волосы (но не агрессивно красного цвета), белое тело, но не чисто бело: бело-золотое, как если бы оно было голым, но не было впечатление того, что оно голое, как и не было впечатления, что оно во что-то одето (я замечала такое уже несколько раз), оно было бесполым — не мужчина и не женщина. И это было молодое существо, очаровательное, полное некой радости, как та радость, которая только что немного пришла в музыку, и оно распространяло в атмосфере земли некую субстанцию тяжелее Материи — не тяжелее, но плотнее — и желеобразную. Как если бы оно пользовалось тем, что комета проходит около земли, чтобы распространять эту субстанцию. И в то же время оно мне сказало, что это для того, чтобы «помочь трансформации земли». И оно показало мне, как заставить эту субстанцию циркулировать в атмосфере. Это было очаровательно: молодое существо, полное радости, словно танцующее, и оно везде распространяло эту субстанцию. Это длилось долго. В течение нескольких часов я находилась в этом.

Ноябрь 1965

3 ноября 1965

(Перед тем, как перейти в музыкальную комнату, где Мать будет играть на органе по случаю дня рождения Сунила [ученика-музыканта])

Недавно я рассказывала тебе о той комете, и в связи с ней произошло кое-что забавное. Я просто сказала себе: «О, было бы интересно взглянуть на эту комету, как она видна в самый мощный современный телескоп.» И не успела придти эта мысль (это было прошлой ночью), как я услышала: «Смотри.» Тогда я открыла глаза и увидела комету, вот такую большую, очень большую, как она видна в самый мощный телескоп, яркую, с хвостом! И, что интересно, совсем рядом с ней (не в хвосте, а сбоку) была звездочка, некая звездочка, совсем маленькая, очень яркая, которая казалась мне особенно интересной. И этот эффект продолжается. Это субстанция, о которой я тебе рассказывала, продолжает действовать в земной атмосфере. Ты не чувствуешь ее? У тебя нет ощущения, что тебе более комфортно, нет?

* * *

Чуть позже, после музыки

Сложновато жить! [Мать смеется]. Ты согласишься с этим!

Да. Но ты выглядишь уставшей.

Нет, я не устала — я не устала. Есть внутренний, совершенно гармоничный ритм, и когда я могу жить, следуя этому ритму, все очень хорошо и даже чудесно хорошо, как история с моей кометой, то есть, такое впечатление, что достаточно сказать: «О, я хотела бы так», и сразу же будет так; и в то же время живешь в совокупности вещей, которые имеют свою пользу, свои необходимости, и которые даже не находятся в разногласии с глубоким Принципом, но которые внешне накладывают свой ритм на этот Ритм. И иногда это трудновато. Например, сегодня я собиралась закончить в десять часов и спокойно с тобой встретиться, а затем пойти в музыкальную комнату; я даже выразила свое намерение, но ничего не вышло! Это не дурная воля, это нечто вроде стечения обстоятельств.

Они уходят все позднее и позднее.

Так представляется. И нет причины тому, чтобы это не усугубилось. Смотри, на мне висит все это [Мать показывает пачку писем], это работа, которая еще не сделана и которую надо было сделать этим утром. И ежедневно так. Сейчас это уже гора писем, и есть письма, которые даже еще и не открыты. Тогда некоторые пишут мне (но это освобождает меня): «Я послал вам уже два письма, а вы мне не ответили, не везет же мне» — тем хуже для них. Но есть и очень терпеливые люди, которые спрашивают о важных для себя вещах, но у меня нет времени написать ответ. Когда я слышу, что написано в письме (некоторые письма я даже еще не открыла, я не знаю, что в них написано), но когда я слышу, я отвечаю внутренне; если бы у них была ментальная восприимчивость, они получили бы мой ответ; к сожалению, у них ее нет. Есть важные письма, от людей, которые спрашивают дельные вещи, и слово или жест очень помогло бы им двигаться вперед — это не возможно. И это все усугубляется. Раньше я отдыхала («отдыхала», то есть, концентрировалась) регулярно, в определенное время, но сейчас с этим покончено, я больше не могу. Это поедает и отдых, и это плохо. Это мчащийся мир. Это не только маленькое число индивидов, это везде: ООН, правительство Индии, люди отсюда и оттуда, везде спрашивают указания, установки. Они должны уметь воспринимать ментально; таким способом я могла бы делать свою работу, потому что это не занимает времени, это немедленно и непосредственно, но они не могут воспринимать. Ты знаешь, они просят «посланий», чего-то, чтобы начать действовать — десятки ежедневно. Это хороший знак, это значит, что мир становится более восприимчивым. Но…

6 ноября 1965

Тебе лучше?

Не очень.

Ох!… [Смеясь] Что делать!? Ночью, последние две-три ночи, но особенно прошлой ночью (посреди ночи, после полуночи), и в течение, по крайней мере, двух часов, я была вовлечена в движение, но в ужасно быстрое движение! Я лежала на чем-то вроде серебряного света — серебряного света. И я лежала на этом, была окружена этим и уносилась в таком головокружительном движении, что… такое впечатление, что голова вот-вот расколется. И со мной были люди — ты тоже был там.

В самом деле?

Да! Прошлой ночью это длилось два часа. И хочется держаться, потому что это так головокружительно… Я не знаю, прошлой ночью, посреди переживания я стала немного сознательной, и это было… [жест, выражающий фантастической движение]. Но пришел Приказ: «Спокойно, спокойно, не шевелись, спокойно», так что я не шевелилась. И это длилось почти два часа. И движение было головой вперед (не ногами вперед), головой вперед, как если бы ее тянули. Все, что я знаю, это то, что это было в связи с трансформацией тела. Но как узнаешь, что это быстро? Нет ничего, кроме движения и ощущения тела, уносимого с головокружительной скоростью. И я заметила несколько людей — ты был там. Фрр! Вот так, на полной скорости. Я сказала себе [смеясь]: это должно его вылечить! Но движение… Я тебе говорю, как только сознание пробудилось, я захотела начать наблюдать, и сразу же пришел Приказ: «Спокойно, спокойно, не шевелись, спокойно, ничто не должно шевелиться.» Должно быть, это было во время, когда ты действительно спал. Это было после полуночи до двух часов ночи. Но нечего вспоминать, как будто быстро уносишься, вот так — возможно, это скорость комет! Я сказала себе, что это была действительно радикальная обработка. Но другой ночью (такое происходило уже 2-3 ночи) это было не так сильно. Прошлой ночью это было так сильно и длилось так долго… Я подумала: может быть, на следующее утро он улыбнется… Но не вышло! [Мать смеется]

Я вижу довольно неприятные вещи.

Ночью? Что ты видишь?

Я видел всевозможные вещи.

Нет, а в последние дни?

Атаки. Они приходили из воды.

От витала. Из моря?

Нет, из грязных вод.

Ох! Темный человеческий витал.

Очень агрессивные змеи. И ментально тоже, я воспринимаю яростные вещи.

Что ты имеешь в виду?

Я атакован. Если прислушиваться к тому, что происходит, это какое-то сумасшествие. Если я позволю идти… Ты понимаешь, это приходит снова и снова и атакует. Это очень неприятно. И страдание в глубине — страдание.

Приведи мне пример внушений, которые ты получаешь.

Обычно они связаны с тобой или с Ашрамом.

Со мной?

Да, обычно. Или с тем, что я делаю, чем я являюсь (или не являюсь).

Ты не знаешь, откуда это приходит?

Нет. Но некоторое время тому назад произошло одно явление, которое, возможно, связано с этим. Я видел Патрика, ты его помнишь?

О!

Он пытался вбить в мою голову какой-то осколок, и я почувствовал, что это было чрезвычайно опасно. Затем я сказал ОМ, и все исчезло — к счастью, я вспомнил это! Но, в конце концов, есть вещи, атакующие меня очень сильно.

Но ты должен использовать это всякий раз.

Да, конечно, если возможно. Не всегда помнишь про ОМ.

[Мать смеется] Ты обучаем, нет? И что тебе говорили обо мне? Просто, чтобы знать качество.

Это скорее детали…

Я имею в виду: они обвиняют меня или говорят, что я не забочусь о тебе или…

Не это. Это скорее касается моей связи с тобой или невозможности определенных контактов, или… Я не нахожу покоя, пока не прохожу выше; я говорю: «Что же, да, взглянем на Мать», там наверху.

Да, это правильно.

Тогда все затихает.

Это чтобы ты осознал непрочность внешнего мира! [Смеясь] Но ты меня знаешь, не так ли!

Как бы там ни было, это не приятно… Или же это внезапно падает на меня и действительно как страдание — без слов или объяснения — как страдание в глубине, пламя страдания.

[Долгое молчание] Это пройдет.

* * *

(Затем Мать приступает к переводу «Савитри» и внезапно останавливается, как если бы она следила взглядом за чем-то :)

…Вот такое большое солнце, сияющее светом Шри Ауробиндо, когда я пишу, между мной и тетрадью, и оно движется вместе с моей ручкой! Это вот такое большое [крупный апельсин], это свет Шри Ауробиндо, голубой, это особый голубой свет, серебристо-голубой, сверкающий, он движется всякий раз, когда я пишу в тетради! [Смеясь] Вот почему мне трудно видеть: оно движется с моей ручкой!

* * *

Чуть позже, входит доктор Саньял, давая знать, что пришло время обеда.

А! Вот и доктор, значит, мы припозднились! Настанет день, когда я буду вовремя… возможно, та сила, что заставляет меня двигаться с головокружительной скоростью… Ты ездил в автомобиле со скоростью выше ста километров в час, не так ли?… Это кажется неподвижностью по сравнению с этой Скоростью. Это не было физически, поскольку моя кровать не двигалась, но это было таким быстрым, таким быстрым, что ощущалось трение скорости. И головой вперед: я двигалась головой вперед. Это не было движением ногами вперед, потому что я лежала и не шла ногами вперед: я двигалась головой вперед, фрр! как если бы всасывалась чем-то. И мои глаза были открыты. Но, естественно, тело не двигалось — по крайней мере, оно видимо не двигалось!… О, я помню, да, позапрошлой ночью это двигался дом, и я была в комнате, которая двигалась с этой скоростью, и я смотрела на все, проносящееся мимо, это было фантастично! А вчера это был не дом, это было просто… нечто вроде колонны… как сказать? Это не колонна: полоса. И я была там, на этой полосе, но я была очень высокой, я занимала много места; там было множество людей, и они были маленькими [Мать очерчивает маленькие фигурки], их было много, фрр! Да-да, я помню, позапрошлой ночью двигалась комната: квадратная комната; там не было стен, были только окна, и это двигалось и двигалось, что за гонка это была!… Затем все вдруг остановилось, кончилось — не кончилось, не остановилось: сознание изменилось, произошло обращение сознания, и тогда это кончилось. Да, сейчас я помню. Сначала комната без всего — без всего — совершенно пустое пространство; не было ничего, кроме этой полосы. Ты помнишь движущиеся эскалаторы? Нечто подобное, но вместо ступеней была полоса серебряного света, и эта полоса двигалась. Полоса серебряного света с маленькими искорками. Я лежала на ней (несколько людей тоже лежали на ней), и она двигалась!…

10 ноября 1965

(Мать протягивает Сатпрему брошюру «Духовное единство Индии», в которой собраны цитаты из Шри Ауробиндо и Матери по поводу разделения Индии, в частности, там есть заявление Матери: «Индия должна бороться, пока Индия и Пакистан снова не станут ОДНИМ.»)

Это пошло по Индии. Тысячи экземпляров были распространены по Индии. Даже многие газеты писали об этом. Это наделало много шума в стране.

Но, кажется, они не поняли — во всяком случае, лидеры — совсем ничего не поняли.

Премьер-министр полностью одобрил. Но он — слабый человек. Они боятся ООН.

Да, они боятся всего!

Но в ООН я отправила множество посланий: множество людей говорили об этом. Они обсуждают это. Там, в ООН, это наделало шума. Однако, американцы несравненны в своей глупости! Тем более, что они чванливы: они убеждены, что они — ведущая нация мира, так что это ставит окончательную точку в их глупости. Но, в конце концов, не одни они представлены в ООН, и это наделало много шума, это немного встряхнуло людей.

Но пока внешние обстоятельства не ЗАСТАВЯТ Индию объединиться с Пакистаном, они не пошевелятся.

Но это готовится. Это готовится. Это вдруг разразится.

Такое впечатление, что если бы Индию не толкали внешне, если бы не заставляли ее воссоздать свое единство, они бы не пошевелились. Армия полностью с нами. Кроме того, кажется (я получаю множество писем, и я еще получила письма в эти последние дни), кажется, есть действительно чудесные примеры вмешивающихся сил, людей, вдруг становящихся необыкновенными героями… Были великолепные вещи. Если бы они не остановились в тот момент , это было бы легко.

О, конечно! Это действительно печально.

Это как раз то, чего боялись эти глупцы! Это ничего не значит. Это ничего не значит, мой мальчик, потому что мы всегда видим только одну сторону вещей; даже если находишься в связи с тем, что выше, каждую минуту нет видения целого. Так что, что бы ни происходило, я говорю себе: все в порядке — Он знает лучше, чем я. Он знает лучше, чем я. Нет, это обязательно лучшее… в данных условиях — земля находится не в чудесных условиях, далеко от этого — но при данных условиях это самое лучшее. Это готовит что-то гораздо более полное, гораздо более глубокое, гораздо более интегральное, чем мы можем себе вообразить. Это бесспорно, тут не о чем спорить.

* * *

Чуть позже, по поводу здоровья Суджаты, которая ничего не ест:

… Когда мне было шесть-восемь лет, я ела вместе со своим братом, и чтобы заставить себя есть, мы рассказывали друг другу истории! Нам давали мясо, куски бифштекса, это был кошмар! Так что мой трюк состоял в том, что я говорила брату: «Я великан-обжора… а передо мной полбыка», и своим ножом я резала своего быка! — Я рассказывала себе истории и заканчивала поглощением своего бифштекса!

(Суджата :) Он не рассказывает мне историй. Я столько раз просила его!

Он не рассказывает историй?

(Сатпрем :) Она хотела бы, чтобы я писал сказки — волшебные сказки.

Ты знаешь волшебные сказки?

(Сатпрем :) Я их придумываю.

Конечно! Я тоже их много-много придумывала!… настоящие волшебные сказки, где все так мило, все так хорошо устраивается — ни одного несчастья. Только милые вещи…

13 ноября 1965

Милая Мать, в течение двух-трех недель снова немного шла кровь.

Они предлагали тебе курс лечения, ты проходишь его?

Да, очень тщательно.

Это надоедливо. Я не верю в их курсы лечения. Докторов не было бы без болезней, ты понимаешь. Я не говорю, что они сознательно способствуют болезням, но они совершенно… на дружеской ноге. Это очень тонко, но абсолютно верно. Я вижу одно и то же вибрационное явление сначала с Сознанием (назовем его вселенским Сознанием), а затем его же вижу в медицинском сознании — если бы ты знал, как это явление меняется! Оно принимает характер, сначала очень конкретный характер (чего оно не имело бы без медицинского сознания), а затем очень… это между «фатальный» и «неизбежный», я не знаю, как объяснить. Это нечто вроде жесткой Судьбы. Когда они говорят: «О! это болезнь» — кончено. Это не истинно, нет такой вещи как «болезнь», нет двух одинаковых случаев. Так что их атмосфера трудна. По крайней мере, если вы не гармоничны с ними, как эта бедная М, например. Ты знаешь, когда она поступила в больницу Велора, у нее было впечатление, что она попала в рай! Так что, для нее, это приносит ей много блага, это гармонично (!)

Но как это может быть гармоничным!

Мой мальчик, порочные люди гармоничны со своим пороком; злобные люди гармоничны со своим злом.

Да, но она не такая.

Она медсестра — она в гармонии с докторами. И это придало ей духа. Потому что они сказали ей, что она пришла вовремя — как раз вовремя — и они ее спасут, так что сейчас она полна к ним доверия. Я получила письмо, она написала мне письмо: «Я снова воспрянула духом, я спокойна и уверена, что я вылечусь, жар спал и т.д.» Все относительно в этом мире, нет двух одинаковых случаев, нет двух одинаковых «болезней» — нет ничего абсолютно хорошего и нет абсолютно плохого.

Больницы душат меня. Попадая туда, я еще больше заболеваю.

Да. Это в местной больнице то, что ты имел (небольшое внутреннее расстройство) стало болезнью. Это здесь. А в Велоре это усугубилось.

Да, это верно.

Это так. Я хорошо чувствую это; я могла заиметь пять или шесть фатальных болезней (я знаю это через вибрации), если бы, к несчастью, я не то, что вошла бы в больницу (!), а просто посвятила бы в это доктора, и тогда у меня были бы неизлечимые болезни. И это не в упрек какому-то доктору в частности (они сами страдают от атмосферы, не зная об этом): это медицинская атмосфера. Болезни — их смысл существования; если не было бы болезней, не было бы и докторов. Доктора не были бы необходимыми, они стали бы заниматься чем-то другим; они могли бы стать кем-то другими, но не докторами; могли бы быть очень полезными в чем-то другом, я не знаю: стали бы знатоками строения человека, экспертами по приему пищи, они знали бы всевозможные вещи, которые полезно бы знать, но они не были бы «докторами» — доктор нужен для того, чтобы лечить болезни, значит, нужны болезни, чтобы были нужны доктора. И я не совсем уверена, что до появления докторов существовали болезни — были расстройства, были несчастные случаи, были всевозможные такие вещи, потому что все это существует, но не было ЯРЛЫКА «болезни». И чем более сведущими становились доктора (то есть, чем лучше они знали свое дело), тем более [Мать сжимает свой кулак] твердыми и фиксированными становились болезни. И тогда польза докторов в том, чтобы лечить болезни — если не было бы болезней, доктора оказались бы не у дел. Они должны бы быть знатоками жизни… У китайцев была эта идея, до некоторой степени. Я не знаю, как там сейчас, но в прошлом у каждой семьи был доктор (под опекой одного доктора могло быть несколько семей), и доктору платили только тогда, когда вся семья была здорова — если кто-то заболевал, доктору переставали платить! [смех] Вот так.

* * *

Чуть позже, Сатпрем сортирует «старую» Агенду

Что это? Старые беседы?

1964-го года [прошлого года].

Должно быть, это древние истории. Они не кажутся тебе устаревшими, нет?

Нет, совсем нет!

(Мать смеется)

Совсем нет, совсем. Нет-нет!

А у меня такое впечатление, что это из далекого прошлого.

Совсем нет.

Ты знаешь, все проблемы, которые обсуждал и решал человеческий ум, все, что лежит в основании религий, философий, йоги т.д., великие идеи по поводу «как» и «почему» — универсальные идеи — все это, что было решено уже очень давно… все это возвращается сюда [Мать указывает на свое тело]. Это возвращается с интенсивностью, с остротой чего-то совершенно нового и совершенно неизвестного: к чему жизнь? к чему все творение? в чем смысл всего этого? И с сокровенным и болезненным знанием всей бедности Материи, всех глупостей Материи, всей ее темноты, всего этого — к чему все это? почему все это? И затем, в неудовлетворении: какая польза от всего этого? Это замечательно. И ответ приходит, и приходит с необычайной твердостью и уверенностью — это необычайно. Зачем творение… зачем творение? И ответ вовсе не в виде фраз, как в философиях (слава Богу! нет ничего подобного): это как раз вибрации. И тогда, вдруг, во всем этом хаосе, в этой борьбе, в этом трении, в этом страдании, в этом неведении и в этой темноте, в этом усилии, и в этом, том (о! это гораздо хуже, чем когда это происходит в уме: это здесь [в теле], и это вопрос, да, жизни и смерти в истинном смысле, то есть, существования и несуществования, сознания или полного несознания… и затем, чего стоит, чтобы знать что-то!), и затем, вдруг, только одна капля… это даже не капля (это не жидкость!), это даже не вспышка, это… да, это вибрация, это ДРУГАЯ вибрация: светлая, столь чудесно сладкая, мирная, могучая, абсолютная. Это словно что-то зажигается [жест: как светлая пульсация]. И затем больше нет нужды ни в обсуждении, ни в объяснении, ни в чем: понимаешь — это чтобы начать сознавать ТО, жить ТЕМ. Это произошло этим утром. Это началось вчера и развивалось. То, мой мальчик… Ах! как бедны объяснения — бедны, неполны, без убедительной силы. Но только ТО, одна вибрация ТОГО, и тогда все понятно. И у меня такое впечатление, очень сильное впечатление (пока что у меня нет доказательств), что это обладает абсолютной заразительностью, ты понимаешь. Так что покончено с объяснениями, покончено с борьбой, покончено… уф! — это заразительно. Принести это и сохранить это. Держать это, учиться держать. Это фантастично! И тогда это только вопрос восприимчивости, это все. И восприимчивость должна соответствовать степени доброй воли (это то, что говорит старое переживание, пока что у меня нет доказательств), восприимчивость должна соответствовать степени доброй воли или стремления (но добрая воля и стремление очень похожи друг на друга), чего-то, что хочет нечто иного. Те люди, которые очень довольны, очень удовлетворены и… (это интересная иллюстрация) и реализовали гармонию в этой жизни (есть люди, которые реализовали гармонию в этой жизни: все им кажется таким гармоничным, таким удобным, они преуспевают во всем, что они делают, все, что происходит с ними…), я думаю, что таким людям предстоит еще много чего сделать, прежде чем они смогут воспринимать. Это [эта вибрация] не имеет никакого отношения ко всему этому пути, этому длинному, длинному, длинному пути, который люди проделывали, чтобы подготовить себя, и с какими потрясениями! о!… ТО [жест: как вспышка света], и все остальное больше ничего не значит. Но это не ментально. В настоящий момент это не имеет ничего общего с мышлением.

15 ноября 1965

(В течение некоторого времени Мать давала Суджате пакетики с готовым суповым набором, сделанные в Германии, Швеции и т.д.)

…Ты становишься космополиткой, мое дитя — космополиткой во вкусе.

(Суджата надувает губы)

Ты не хочешь? В твоей природе что-то не хочет?

(Суджата :) Я с детства не любила есть.

Но, моя крошка, питание никогда меня не интересовало! я никогда не любила есть. Когда я была маленькой, им надо было искать всякие ухищрения, чтобы заставить меня есть, еда казалась мне самой абсурдной и самой неинтересной вещью. Что же, я знаю питание всех стран, и я провела сравнительное изучение (!) всех кухонь, и я могу быть где угодно, и это ни в малейшей степени не расстроит мое тело. Это не из-за вкуса к питанию, это из-за вкуса к… (как сказать?) расширению сознания, превосхождению пределов, и особенно для того, чтобы избежать рабства привычек — привычки ужасны. Быть рабом своих привычек, это отвратительно. Даже когда я была совсем маленькой, так и было: никакого рабства. Когда мне говорили: «Но надо делать так, потому что это привычно», я отвечала очень маловежливым образом: «Вот еще!»… Делать так, потому что есть привычка делать так, это не было для меня аргументом — свобода, свобода, свобода! Вкус свободы. Не надо быть маленьким рабом из-за того, что ты родился в таком-то месте и у таких-то родителей — это случай, а не судьба!

(Суджата :) Нет, Мать, это, главным образом, запах. Некоторые запахи я с трудом переношу.

Но надо учиться переносить их. Только делай вот так: когда ты получаешь потрясение, оставайся очень спокойной и призывай — зови Господа или меня, это не важно [смеясь], это имеет одинаковый эффект! (только не повторяй это никому!), а затем скажи: «Расширь мое сознание», и все. Затем оставайся спокойной. И в следующий раз, когда придет этот запах, ты заметишь, что он не так же неприятен, а на третий или четвертый раз ты почувствуешь Ананду за ним. Я знаю это по опыту. Это просто узость вкуса, возникшая из-за того, что в детстве тебе давали какой-то определенный набор вещей. Ты к ним привыкла: «Тогда это хорошо; ты не привыкла реагировать на них: «О! какой ужас!»… Надо учиться видеть, почему это здесь, почему это есть в мире — все, что есть в мире, находится здесь для радости бытия, так что радость должна быть там, поскольку она везде! Тебе надо только найти ее.

(Суджата :) Но это могло быть для радости кого-то другого!

(Мать смеется)

* * *

К концу беседы

Надо хорошо спать. Да, я заметила, что важно спать долго. Как только ты почувствовал усталость, позволь себе заснуть, не сопротивляйся. Это важно. Я говорю тебе по личному опыту, потому что вдруг… Когда есть период (он может длиться час, два часа), в течение которого атмосфера вся вибрирует этим светом-силой-радостью, о чем я недавно говорила, и ты словно… это совершенно полное, совершенно полное; и затем вдруг [жест внутреннего погружения], спустя некоторое время, ты говоришь себе: «Ах! где это я был?…» Бывают такие моменты, когда входишь в нечто вроде сна. В первый раз я подумала, что впала в несознание (хотя это редко со мной происходит! но как бы там ни было), я спросил себя, что это значит. Затем я хорошенько посмотрела и увидела, что это необходимый период усвоения. Это обязательно. Это клетки усваивают новую силу в некой неподвижности сознания. Так что, не сопротивляйся, когда это приходит. Вообще, это длится не очень долго: пятнадцать-двадцать минут. Период усвоения. Атмосфера все больше заряжается-заряжается-заряжается. Так что, если вы внезапно почувствовали, что что-то тянет, не сопротивляйтесь, пусть это идет — лучше не стоять на ногах!

20 ноября 1965

(На столе Матери лежит номер «The Illustrated Weekly» с большой фотографией президента Кеннеди со сложенными руками. Это вторая годовщина его смерти, 22 ноября 1963 г.)

Он был религиозным человеком?

Но был католиком, я думаю.

О! католик… А, вот почему он умер… Ты знаешь, он действительно был за свободу, и не только за свободу, но и за единение. И он был восприимчивым. Ты знаешь, как он работал для чернокожего населения (кстати, это внешняя причина его смерти). Но он был тем, на кого я рассчитывала, и не без основания, поскольку он показывал знаки согласия с союзом с Россией, чтобы установить мир на земле. Переговоры уже начались, и они уже поняли возможность агрессии Китая против Индии. Естественно, это никак не нравилось экстремистам, и, в атмосфере, сила, которая веками стояла за католической религией, совсем не одобряла этот план; так что все было «устроено», и Кеннеди был убит. Другой, в России, который отвечал, Хрущев, не умер только потому, что ушел вовремя! Но я не знала, я думала, что Кеннеди был протестантом.

* * *

(Чуть позже, по поводу очень словоохотливой ученицы, полной иронического духа — Бхаратиди)

…Она продержала меня почти час! Она сказала мне: «В следующий раз я не буду болтать.» На этот раз было только полчаса! Но она очень приятно разговаривает. И есть странное явление, оно произошло два-три года тому назад, я не помню… Это было после того, как сознание полностью распростерлось над всем миром (в сущности, надо всей землей), но словно постепенно, в том смысле, что ближе оно более интенсивно, а дальше – менее. Но здесь, с Бхаратиди, это не только физическая близость: это нечто вроде близости вибраций в определенной области; и близость с ней находится в определенном… благожелательно ироничном наблюдении. И сколько раз, разговаривая с кем-то, я ловила себя на том, что говорила голосом Бхарадити и употребляла ее слова! И я простодушно сказала себе: «Представь, что временами у нас с тобой такая близкая связь, что, говоря с кем-то, очень часто я принимаю твою интонацию и использую твои слова.» А! мой мальчик, с тех пор… Но она не докучает! Можно провести с ней час и не утомиться, вот что замечательно.

23 ноября 1965

По поводу «послания», которое Мать приготовила по случаю даршана 24 ноября:

«Несомненно, ошибкой является тянуть свет силой. Супраментал невозможно взять натиском. Когда все будет готово, он откроется сам, но сначала много чего надо сделать, и сделать терпеливо, без спешки.» Шри Ауробиндо Это хорошо для рассудительных людей. Они скажут: «Вот, он не обещал чудес.»

Зачем? Много ли людей стремятся «тянуть»?

Люди наседают, они хотят сразу же видеть разницу. И, кроме того, они только думают, что тянут Супраментал — они тянут некую маленькую витальную сущность, которая смеется над ними и устраивает им злые шутки. Чаще всего это и происходит, в девяносто девяти случаях из ста. Маленькая индивидуальность, витальная сущность, которая устраивает большое шоу, создает драматически эффекты, игру света, так что бедный малый, притянувший это, ослеплен, он говорит: «Вот, это Супраментал!» и проваливается. Только когда вы прикоснулись к Свету, видели его тем или иным образом и были в контакте с ним, можете вы отличать Витал, и тогда вы понимаете, что это совсем как игра света в театре: театральные эффекты, искусственный свет. Но в противном случае люди ослеплены — это ослепление, это «великолепно», и так они и обманываются. Только когда вы ВИДЕЛИ и имели контакт с Истиной… «А!» тогда этот театр вызывает у вас улыбку. Это комедианство, но надо знать истину, чтобы отличать это комедианство. В сущности, так во всем. Витал — это как супер-театр, дающий представления — очень привлекательные, ослепляющие, обманывающие представления — и только когда знаешь Истинную Вещь, тогда сразу же, инстинктивно, без рассуждения, различаешь и говоришь: «Нет, я не хочу этого.» И так во всем. В человеческой любви этому придается важное значение. Витальные страсти, витальные притяжения почти всегда занимают место истинного чувства, спокойного истинного чувства; тогда как эта витальная любовь приводит вас в возбуждение, дает ощущение чего-то «живого»… Это очень обманчиво. И знаешь это, чувствуешь это, ясно воспринимаешь это только тогда, когда знаешь Истинную Вещь; если вы прикоснулись к истинной любви через психическое и божественное единение, тогда эта витальная любовь кажется пустой, скудной, несодержательной: видимостью и комедией — чаще трагедией, чем комедией. Все, что можно сказать, все, что можно объяснить, совершенно бесполезно, потому что захваченный витальной любовью сразу же скажет: «О! Это не как у других» — то, что происходит с вами, всегда не так, как у других (!) Надо иметь это «Нечто», истинное переживание, тогда… тогда весь Витал принимает вид маскарада — не пленительного. И когда люди тянут, о! чаще, чем в девяносто девяти случаях из ста: только в одном случае на миллион оказывается, что тянули Истинную Вещь — это доказывает, что человек не был готов. В противном случае тянут всегда Витал: это видимость, театральное представление Вещи, а не сама Вещь. Тянуть — это всегда эгоистическое движение. Это искажение стремления. Истинное стремление включает в себя сдачу — само-отдачу — тогда как тянуть означает хотеть для себя. Даже если в своей мысли вы хотите большего — для земли, для вселенной — это не имеет никакого значения, это ментальная деятельность.

(долгое молчание)

Когда о вещах говорят ментально, все, кто пытались объяснить ментально, делали противопоставление, и тогда люди думают, что одно прямо противоположно другому [Истинная Вещь и ее искажение]; тогда было бы легко различать. Но это совсем не так!… Сейчас я изучаю способ, в котором Материя, тело могли бы постоянно быть в гармонии с божественным Присутствием. И это так интересно: это совсем не противоположность, это совсем маленькое микроскопическое искажение. Например, часто есть такое переживание (и обычно люди не знают, почему так происходит — теперь я знаю): в определенные дни или в определенные моменты все жесты, которые вы делаете, гармоничны, все вещи, к которым вы прикасаетесь, кажутся гармонично отвечающими воле, которая касается их, все организуется (я говорю о совсем мелких житейских вещах — вещах повседневной жизни), каждая вещь кажется занимающей свое место или естественно ставящей себя на свое место: когда вы сгибаете бумагу, она сгибается словно спонтанно, как надо; когда вы ищите что-то, вы словно спонтанно находите то, что вам надо; вы никогда ни на что не натыкаетесь, никогда ничто не опрокидываете — все кажется гармоничным. А затем (без ощутимой разницы в общем состоянии сознания), в другой раз, все прямо противоположно: вы хотите согнуть бумагу и сгибаете ее не так; вы хотите прикоснуться к чему-то и роняете его — все кажется дисгармоничным или лишенным баланса или происходящим по недоброй воле. Сами вы, в целом, более или менее в одном и том же состоянии. Но сейчас, с острым и очень тонким наблюдением, я вижу: в одном случае есть нечто вроде внутреннего молчания в клетках, глубокого спо-кой-ствия, которое не мешает движению и даже быстрому движению, но движению, словно основанному на вечной вибрации; а в другом случае эта внутренняя поспешность [жест дрожания], эта внутренняя вибрация, это внутреннее неспокойствие, эта спешка перейти от одного момента к следующему (почему? неизвестно), всегда, всегда есть спешка и торопливость; и тогда все, что вы делаете, вы делаете не так. А в другом случае, с этой искренностью и внутренним миром, все делается гармонично и ГОРАЗДО БЫСТРЕЕ в материальном времени: не теряется время. И из-за этого так трудно знать, как надо быть. Потому что в мысли вы можете всегда быть в одном и том же состоянии, даже в стремлении вы всегда можете быть в одном и том же состоянии, в общей доброй воле, даже в подчинении Божественному, все это может быть тем же самом, в том же самом состоянии — разница здесь [Мать касается своего тела], и в этом все дело. Я очень хорошо понимаю, что могут быть люди, в которых это противостояние сохраняется на ментальном и витальном уровне, но тогда это так очевидно… Но я говорю о совершенно материальной вещи. Некоторые люди говорят и думают: «Как так получается? я преисполнен такой доброй воли, я так хочу делать то, что нужно, но ничего не выходит, все дисгармонично, почему? Я так хорош (!), но вещи не отвечают.» Или некоторые люди говорят: «О! я осуществил свою сдачу, я преисполнен такой доброй воли, я имею стремление, я хочу только Истины и Блага, а я все время болею, почему я все время болею?» И, конечно, еще один шаг, и люди начинают сомневаться в Справедливости, правящей миром и т.д. Тогда вы проваливаетесь… Но это не то. Это не то, что я имею в виду. Это одновременно гораздо проще и гораздо сложнее, потому что это не бросается в глаза, это не очевидно, это не противопоставление, в котором можно выбирать, это… действительно, тотально и интегрально возложить всю ответственность на Господа. И из всех вещей это для человека самое трудное — это гораздо легче для растения и даже для животного, гораздо легче. Но для человека это очень трудно. Потому что был целый период эволюции, когда он должен был взять ответственность на себя, чтобы прогрессировать. Так что сформировалась привычка, она укоренилась в существе. Я заметила кое-что очень интересное. Предположим, в теле есть боль, тот или иной знак, что что-то не в порядке в теле. В сознании — в сознании — остаешься совершенно безразличным, то есть, жизнь или смерть, болезнь или здравие, все равно; но если тело реагирует по старой привычке: «Что надо сделать, чтобы это прошло?» и все, что это включает (я говорю не о ментальной реакции, а реакции здесь, в теле), то это расстройство укрепляется. Почему? — Потому что оно должно оставаться здесь… [смеясь] чтобы можно было изучать его! Если же, напротив, клетки усвоили свой урок и сразу же говорят: «Господи, Твое присутствие» (без слов: позиция) — пуф! это уходит. Бесполезно, если это проделывает мысль, психическое сознание, даже если ФИЗИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ делает это: надо, чтобы клетки делали это. Так что, если кто-то, кто делает это в мысли, говорит: «Вот, я отдал себя Божественному, я готов ко всему, я нахожусь в состоянии совершенной ровности, и все равно я болею! Чему же верить?» Дело не в этом. Чтобы действие произошло ЗДЕСЬ, немедленно («немедленно», подразумевая, что это выглядит чудесно, но это совсем не чудо), надо, чтобы немедленно, там, где по той или иной причине произошел беспорядок, было бы это: «Господь — Господь, это Ты; Господь, мы — это Ты; Господь, Ты здесь.» — тогда все улетучивается. Ощущение, позиция — сразу же, хоп! кончено. Я имела сотни и сотни подобных переживаний. И состояние — общее состояние сознания — в точности одно и то же, всегда вот так [жест неподвижности, ладони открыты к Высотам], в некоем сознательном блаженстве: «Пусть осуществится Твоя Воля.» Но это ничего не значит, это не действует ЗДЕСЬ — надо, чтобы это произошло ЗДЕСЬ [Мать касается своего тела]. Это очень интересно. Я могла бы говорить об этом часами, но это бесполезно. Я прекрасно знаю, что это бесполезно, когда мне перечитывают то, что я сказала… Я говорила это, когда я находилась в переживании, а когда мне перечитывают, я нахожусь в другом переживании, так что это кажется мне совершенно лишенным силы убеждения. Если по случаю я вновь оказываюсь в прежнем переживании, я сразу же чувствую: «Смотри-ка, да, это точно так.» Значит, бесполезно читать, пока, по крайней мере, не имел этого переживания. Все же мы публикуем «Бюллетень», но в конечном счете, истина такова. Только во время переживания действительно можно понять то, что читаешь. Это может иметь силу передачи переживания (ментально это бесспорно: это имеет ментальный эффект), но я говорю о работе здесь, в клетках тела… Вы даете себе маленькое ментальное объяснение, но это не то! Тогда как когда имеешь вибрацию, ах! это очевидно. Ты знаешь, быть в полном расстройстве, в сквернейшем состоянии, испытывать тошноту, чувствовать себя совершенно немощным, не быть способным дышать, даже двигаться, думать или делать что-либо вообще… то есть, полная неспособность и немощность; и затем вдруг… Сознание — телесное сознание Вибрации Любви, которая является самой сущностью творения, только на секунду: все озаряется, пуф! ушло, все ушло. И тогда в изумлении оглядываешь себя — все ушло. Я не думаю, что слова могут передать это. Это даже не вопрос того, чтобы жить в этой атмосфере — что это?… Возможно, когда-нибудь это возымеет силу. Силу передавать это. Тогда все здесь сможет измениться. Несомненно, когда это будет здесь, установленным постоянным образом. Когда это должно будет быть, оно и будет, не так ли?

27 ноября 1965

Ты не чувствовал ничего особенного в день Даршана [24 ноября]? Нет? Шри Ауробиндо был здесь с самого утра до вечера. ЗДЕСЬ, ты понимаешь. В течение, о! в течение более часа он дал мне прожить как в конкретном и живом видении состояние человечества и различных слоев человечества в связи с новым или супраментальным творением. И это было чудесно ясным, конкретным и живым. Был весь слой человечества, которое больше совсем не является животным, которое воспользовалось преимуществами ментального развития и создало определенную гармонию в жизни — витальную, артистическую, литературную гармонию — и очень большая часть этого слоя человечества живет удовлетворенной своей жизнью. Они ухватили некую гармонию и живут в ней жизнью, как она есть в цивилизованной среде, то есть, в чем-то культивированной, с утонченным вкусом, с утонченными привычками; и вся эта жизнь обладает некой гармонией, в которой они легко себя чувствуют, и, пока с ними не происходит что-то катастрофическое, они живут счастливыми и довольными, удовлетворенными жизнью. Они могут быть привлечены (потому что у них есть вкус, они развиты интеллектуально), их могут привлечь новые силы, новые вещи, будущая жизнь; например, они могут ментально, интеллектуально стать учениками Шри Ауробиндо. Но они совсем не чувствуют потребности изменяться материально, и если их принуждать, то это будет, прежде всего, преждевременно и несправедливо, и это совсем просто вызовет большой беспорядок и совершенно напрасно взбудоражит их жизнь. Это было очень ясно. Затем было несколько — редких индивидов — готовых сделать необходимое усилие, чтобы подготовить себя к трансформации, чтобы привлечь новые силы, попытаться приспособить Материю, искать средства выражения и т.д. Эти редкие индивиды готовы для йоги Шри Ауробиндо. Их очень мало. Есть даже такие, кто имеют чувство жертвенности и готовы вести бескомпромиссную жизнь, при условии, что она ведет их к будущей трансформации или помогает этому. Но им не следует, не следует никоим образом пытаться влиять на других и заставлять их разделить их собственное усилие: это будет совершенно несправедливо и безосновательно, и не только несправедливо, но и чрезвычайно неуместно, потому что это меняло бы вселенский или, по крайней мере, земной — ритм и движение, и вместо помощи это вызывало бы конфликты и сеяло хаос. Но это было таким живым, таким реальным, что вся моя позиция (как сказать?… пассивная позиция, которая не является результатом активной воли), вся моя позиция, принятая в работе, изменилась. Кардинальное изменение. И даже то, что в прошлой позиции казалось упрямством, оплошностью, несознанием, всевозможными плачевными вещами — все это исчезло. Это было как видение великого вселенского Ритма, в котором каждая вещь занимает свое место и… все очень хорошо. И усилие трансформации, ограниченное небольшой группой людей, стало чем-то ГОРАЗДО более ценным и ГОРАЗДО более мощным для реализации. Это как если бы был сделан выбор тех, кто будут пионерами нового творения. И все идеи «распространения» [учения], «подготовки» или «взбалтывания» Материи — ребячество. Это человеческая суета. Это видение было таким величественно красивым, спокойным и улыбающимся, о!… Оно было наполненным, действительно наполненным божественной Любовью. И не божественной Любовью, которая «прощает» — дело совсем не в этом, совсем! — каждая вещь находится на своем месте, реализуя свой внутренний ритм, настолько совершенно, как она может. Это все. Это был прекрасный подарок. Конечно, все это до той или иной степени известно интеллектуально, в идее, но это знание ничего не стоит. В повседневной практике вы живете следуя чему-то другому, более истинному пониманию. А здесь было так, словно прикасаешься к вещам — видишь их, касаешься их — в их высшем порядке. Это пришло после видения растений и спонтанной красоты растений (это нечто такое чудесное!), затем было видение животных с такой гармоничной жизнью (когда не вмешиваются люди), и все это было совершенно на своем месте. Затем было видение истинного человечества, то есть, видение верха того, что сбалансированный ум может достичь в красоте, гармонии, очаровании, изяществе жизни и вкусе жизни — вкусе жизни в красоте — и, естественно, подавляя все то, что безобразно, низко и вульгарно. Это было милое человечество. Вершина человечества, но милая вершина. И это человечество удовлетворено собой, поскольку оно живет гармонично. И, возможно, это как бы обещание того, чем почти все человечество станет под влиянием нового творения: мне показалось, что это то, что супраментальное творение может сделать из человечества. Было даже сравнение с тем, что человечество сделало с животным типом (это, конечно, что-то чрезвычайно смешанное, но были усовершенствования, улучшения, более полные использования). Животность под ментальным воздействием стала чем-то другим, что, конечно же, было смешано, поскольку ум был неполным; все же есть примеры гармоничного человечества среди хорошо сбалансированных людей, и это казалось тем, чем человечество могло бы стать под супраментальным воздействием. Но это еще далеко впереди; не следует ожидать, что это будет сразу же — это в отдаленном будущем. Ясно, что сейчас еще идет переходный период, который может длиться довольно долго, и он довольно болезненный. Единственно, усилие, временами болезненное (часто болезненное), компенсируется ясным видением ожидаемой цели, цели, которая БУДЕТ достигнута — заверением, ты знаешь, уверенностью. Но супраментальное воздействие будет чем-то, что будет иметь силу устранять все ошибки, искажения и безобразия ментальной жизни, и тогда очень счастливое человечество, очень удовлетворенное человеческим бытием, не будет чувствовать никакой потребности быть чем-то другим, кроме человечества, но с человеческой красотой и человеческой гармонией. Это было очень очаровательно, как если бы я жила в этом. Противоречия исчезли. Как если бы я жила в этом совершенстве. И это было почти как идеал человечества, предначертанный супраментальным сознанием: человечества, ставшего настолько совершенным, насколько это только возможно. И это было очень хорошо. И это приносит большой отдых. Напряжение, трение, все это исчезло, и нетерпение тоже. Все это полностью исчезло.

То есть, ты концентрируешь работу вместо того, чтобы рассеивать ее везде понемногу?

Нет, она может быть материально рассеяна, потому что индивиды не обязаны быть вместе. Но их немного. Эта идея о настоятельной необходимости «подготовить» человечество к новому творению, это нетерпение исчезло.

Реализация должна произойти сначала только в нескольких индивидах.

Это так. Взять, например, книгу наподобие твоей (но я знала это с самого начала), книга такого рода полностью достигнет своей цели, если она затронет только дюжину человек. Нет надобности продавать ее тысячами экземпляров. Если она затронет дюжину человек, она полностью достигнет своей цели. Это так. Я видела это так конкретно. И помимо тех, кто способен подготовить себя к супраментальной трансформации и реализации (их численность обязательно ограничена), требуется, чтобы среди обычной человеческой массы все больше и больше развивалось бы высшее человечество, которое занимало бы по отношению к супраментальному существу ту же позицию, которую, к примеру, занимает животное по отношению к человеку. Надо, чтобы помимо тех, кто работает к трансформации и кто готов, было бы высшее, промежуточное человечество, которое нашло бы в самом себе или в жизни эту гармонию с Жизнью — эту ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ гармонию — и которое имело бы то же чувство поклонения, почитания [которое домашние животные имеют по отношению к человеку], преданного посвящения «чему-то», что кажется им таким высшим и что они даже не пытаются реализовать, но чему они поклоняются, и они чувствуют потребность в его влиянии, защите, потребность жить под этим влиянием, иметь радость быть под этой защитой… Это было так ясно. Но нет тоски и мук из-за того, что вы хотите чего-то, что ускользает от вас, потому что вам еще не судьба иметь это, и объем необходимой трансформации преждевременен для вашего существования, так что это порождает беспорядок и страдания. Но я ясно вижу, что когда работа делается так, как мне ее «нужно» делать, это становится так очень спонтанно. Например, одна из конкретных вещей, которая ясно показывает проблему: человечество имеет сексуальный импульс совершенно естественно, спонтанно и, можно сказать, законно. Этот импульс, естественный и спонтанный, исчезает с животностью (исчезает и множество других вещей, как, например, потребность в еде и, возможно, также потребность спать таким образом, как мы спим), но самый сознательный импульс в высшем человечестве, который остался как источник… блаженство — слишком громкое слово, но источник радости, наслаждения, это, конечно, сексуальная активность, у которой совершенно не будет смысла существования в функциях природы, когда больше не будет больше необходимости создавать таким образом. Следовательно, способность входить в контакт с радостью жизни поднимется на одну ступеньку или будет ориентирована по-другому. Но то, что духовные искатели в прошлом старались сделать из принципа — отрицание сексуальности — является абсурдным делом, потому что это должно быть только у тех, кто прошел эту стадию и больше не несет в себе животности. И сексуальность должна спасть естественно, без усилия, просто так. Нелепо делать ее центром конфликта, борьбы и усилия. Мой опыт с Ашрамом совершенно доказал мне это, потому что я видела все стадии, и все идеи, запреты совершенно бесполезны, и только когда сознание перестает быть человеческим, это спадает совершенно естественно. Есть переходной период, который может оказаться несколько трудным, поскольку существа в переходной период всегда оказываются в неустойчивом равновесии, но внутри существ всегда есть нечто вроде пламени и потребности, благодаря чему переход не болезненен — это не болезненный переход, это можно сделать и с улыбкой. Но абсурдно хотеть наложить это на тех, кто не готов к этому переходу. Меня много упрекали за то, что я поощряю некоторых людей жениться; есть множество детей, кому я говорю: «Женитесь, женитесь!», и мне говорят: «Что? Вы их поощряете?» — таков здравый смысл. Таков здравый смысл. Они — люди, и пусть они не претендуют на то, что не являются людьми. Только тогда, когда спонтанно этот импульс станет для вас невозможен, когда вы почувствуете его как что-то тяжелое и противоречащее вашей глубокой потребности, тогда это станет легким; в тот момент вы внешне обрываете связи, и затем с этим покончено. Это один из самых убедительных примеров. И то же самое с питанием — это будет тем же самым. И, вероятно, когда наша пища будет все менее и менее чисто материальной. Это то, что сейчас ищут: все их витамины и их концентраты являются инстинктивным исследованием питания, менее притягивающего к земле, что, несомненно, послужит в переходный период. Есть множество подобных вещей. Начиная с 24 ноября [день Даршана] я живу в этом новом сознании, и я видела панораму множества вещей. Есть даже переживание, через которое я прошла, которое я поняла только сейчас. Как, например, когда я постилась десять дней (полностью, даже без капли воды), не думая о пище (у меня не было времени для еды), это не было борьбой: это было решение; в то время во мне постепенно развивалась одна способность, так что когда, например, я вдыхала запах цветов, это было питательным. Я видела это: питание более тонким образом. Тело еще не готово. Тело не готово, и оно вредит себе, то есть, поедает само себя. Так что это доказывает, что время еще не пришло, и что это был только опыт — опыт, который учит чему-то, учит тому, что чтобы вступить в связь с соответствующей материей, не должно быть грубого отказа, не должно быть изоляции (вы не можете изолироваться, это невозможно), должна быть общность на более высоком или более глубоком уровне.

(молчание)

То послание, которое мы распространяли 24 ноября , это Шри Ауробиндо сказал придержать его на 24-ое, это было очень ясно и категорично, и я не знаю, почему. Но сейчас он ясно показал мне, почему, и я поняла. Потому что Сила становится все более и более очевидной — эта Сила Истины — и, естественно, человеческая мысль, совершенно детская (она находится в той же связи с супраментальной мыслью, в какой то, что мы можем назвать мыслью или чувством животного, находится в связи с человеческой мыслью), она имеет почти потребность в предрассудке («предрассудок» — северное слово для того, что не скверно: это невежественная, чистосердечная и очень доверительная вещь), что же, как только вы чувствуете влияние Силы, это заставляет вас верить в чудо, верить в то, что вот сейчас Супраментал проявится, что вы станете супраментальными, и затем… И, что очень забавно, это то, что обычно я должна была посылать две-три сотни таких «посланий» на каждый Даршан (каждый просит меня об этом); на этот раз я не послала и сотни! [смеясь] даже сотни. А! ведь не очень-то приятно, конечно, когда вам говорят: «Нет-нет, будьте мудрыми.» Это очень забавно. У меня еще здесь неотправленная пачка писем. Это как говорить собаке: «Не думай, совсем не верь, что я такой, как ты себе представляешь, что я всемогущественный, всезнающий.» Если ей сказать правду, каков на самом деле человек, бедная собака будет очень разочарована! Она верит, что вы — всемогущественное существо, которое знает все, может все. Что же, это то же самое, вы же не говорите собаке: «Ты суеверна.»

(молчание)

Те, кто достигли высших областей интеллекта, но не овладели в себе всеми ментальными способностями, имеют искреннюю потребность в том, чтобы все люди думали, как они, и были бы способны понимать так, как понимают они, и когда они сознают, что другие не могут, не понимают, то первым делом они ужасно шокированы; они думают: «Что за дурак!». Но дело не в «дураке» — они просто другие, они живут в другой области. Вы же не говорите животному: «Ты дурак», вы говорите: «Это животное»; что же, надо сказать: «Это человек.» Это человек. Единственно, есть те, кто уже не люди, но еще и не боги, и они находятся в очень... неудобном положении. Но это видение было таким спокойным, таким сладким, таким чудесным — каждая вещь выражает свой род, совершенно естественно. И затем, это Пламя… Когда загорается это Пламя, все становится по-другому. Но это Пламя — что-то совершенно другое; это совсем не религиозное чувство, религиозное поклонение (все это очень хорошо, это верх того, что человек может сделать, и это очень хорошо, это отлично для человечества), но это Пламя, Пламя трансформации — это нечто другое. Мне припоминается, что Шри Ауробиндо напомнил мне о кое-чем, что я написала в Японии (что напечатано в «Молитвах и Медитациях»), и я никогда не понимала, что я написала. Я всегда пыталась понять и спрашивала себя: «Что за черт я имела в виду? не имею представления.» Это пришло вот так, и я прямо записала это. Это касалось «ребенка», и было сказано: «Не подходи слишком близко к нему, потому что это жжет» (я совсем не помню слов), и я всегда спрашивала себя: «Что за ребенок, о котором я говорю?… И почему надо быть осторожным, чтобы не подходить слишком близко к нему??» И только вчера или позавчера я вдруг поняла; вдруг он показал мне это, он мне сказал: «Вот что: “ребенок” — это начало нового творения, оно находится еще в состоянии детства, так что не касайтесь его, если вы не хотите сгореть — потому что это сжигает.»

(молчание)

И совершенно ясно, что с широтой и тотальностью видения приходит некое понимающее сочувствие — не эта жалось высшего по отношению к низшему: истинное божественное Сочувствие, являющееся полным пониманием того, что каждый является тем, кем он должен быть. Остаются только искажения. И было также объяснение этих искажений. Это было решающее видение, расставлявшее все вещи по своим местам. Настоящее откровение. Обо всем этом говорилось тысячу раз, писалось не знаю, сколько уж раз, все это продумывалось и выражалось — все это очень хорошо там наверху. Но это было видно на самом [материальном] плане, чувствовалось, переживалось, дышалось, поглощалось; это совсем другое. Это понимание, не имеющее ничего общего с интеллектуальным пониманием.

(после долгого молчания)

Шри Ауробиндо продолжает говорить мне вещи… Это действительно очень интересно. Есть некий инстинкт хотеть, чтобы все было в соответствии с переживанием, которое имеешь. Но это тенденция к единообразию, единообразному единству Всевышнего, который является непроявленным Всевышним, вечно тождественного самому себе, в противопоставлении неисчислимой множественности всех выражений этого Единства; и инстинктивно всегда есть отход [жест отхода] к Непроявленному, вместо [Мать раскрывает руки] принятия манифестации в ее тотальности. Это очень интересно. И это первое следствие возвращения к Истоку. Первое следствие возвращения к Истоку — это упрощение, тождественность, Одно — тождественное Одно. И есть движение манифестации [жест расширения]: множественная Необъятность. Это инстинктивно.

(Мать входит в созерцание)

30 ноября 1965

Мать переходит к переводу «Савитри»:

Придавая воображаемый смысл тяжкому дрейфу жизни, Они полагались на неопределенное окружение И ждали, когда смерть переменит сцену их духа.

Да. Эти люди надеются попасть на блаженное небо. Весь Запад, конечно же, убежден, что землю надо принимать, как она есть, и что земля является местом подготовки к другому миру, который, согласно вашим «прегрешениям» или вашим «качествам», будет небом или адом. Но, покончив с адом, все, имеющие добрую волю, идут на блаженные небеса. Странный вымысел, не так ли! Как бы там ни было… Но есть непонимание, необычная компактность знания во всей «Савитри», по любому случаю. Нет ничего, в чем не было бы знания. Это действительно интересно.

Декабрь 1965

1 декабря 1965

(Записка Сатпрему от Матери)

Сатпрем, Надо сделать сокращения в «Заметках на Пути». Надо вырезать отрывок, касающийся разрешения женитьбы, а также всю ссылку на состав Ашрама. Все это слишком «приватное», чтобы публиковать это. И наряду с этим попадаются и другие фразы, которые лучше опустить. Я хотела бы пересмотреть все это с тобой в следующую субботу.

Нежность [Подпись :] Мать

4 декабря 1965

(Днем раньше Мать была очень больной, и она выглядит еще очень уставшей)

Вчера был очень трудный день. И я еще не в полном порядке. Я не слышу, не вижу, я в скверном состоянии.

(Сатпрем отговаривает Мать от работы – долгая медитация)

Я могу оставаться так до бесконечности. Пока я нахожусь в этом состоянии, все в порядке, удобно. Но, как бы там ни было, мы можем заняться переводом… Трудность в том, что я не вижу и не слышу — я не здесь! Потому что, что касается меня, у меня нет никакой причины выходить из этого [из медитации]. Когда я там, у меня впечатление, что наконец-то мир прекрасен! Когда я выхожу из этого, начинается скрипение. Когда я там, мир и все прекрасно!

(Мать берет первые строчки «Савитри»)

Дикий шум труда и топот Бронированной жизни и монотонное гудение Мыслей и действий, всегда одних и тех же.

Вот! это так.

* * *

К концу беседы

Это мое великое лекарство. Вчера три четверти дня я оставалась так [в медитации]. Все думали, что я спала (!), и они очень заботились о том, чтобы не разбудить меня (так-то лучше, это было любезно). Вот так все в порядке, все идет хорошо. И телу тоже лучше, это единственное лечение; для меня это единственное лечение: принести этот Мир, этот Свет — широкий-широкий, спокойный-спокойный — тогда клетки принимают привычку быть немного более гармоничными. А иначе все идет не так. Я не верю в докторов. Я прикладываю всю мою добрую волю, но я не верю в курсы лечения, я не верю в докторов. Когда я нахожусь в этом состоянии, и доктор дает мне лекарства — я смотрю на их действие: они вызывают столь же беспорядка, сколько и приносят блага. Они делают хорошо одному и вредят другому. Так что надо затем улаживать это. Из этого нет выхода. И, кроме того, мне делают одолжение, давая мне детские дозы! Если бы мне давали взрослые дозы, я думаю, что… Это интересно, очень интересно (!) В сущности, чтобы хорошо себя чувствовать в мире, как он есть сейчас, надо принадлежать к той категории людей, о которой я недавно тебе говорила; категории тех, кто установил гармонию со всеми человеческими способностями и кто удовлетворен, и, кроме того, кто достаточно эгоцентричен, чтобы даже не замечать, что для других это не так. Тогда все в порядке; а иначе… И Шри Ауробиндо в большой степени (в своем внешнем существе) принадлежал к категории тех, кто хочет, чтобы вещи изменились, кто толкает к прогрессу, кто хочет двигаться вперед, кто хочет отвергнуть прошлое… во многом. Он делал большое усилие, чтобы быть довольным вещами и людьми; это его сочувствие заставляло его принимать людей вокруг себя такими, какими они были. Иначе он много бы страдал. И это то, что изнашивает, утомляет и дезорганизует. Все время меня учат этому… Ведь уже долгое время, как этого блаженного удовлетворения больше нет (у меня никогда и не было его много, и если в какой-то момент оно могло быть, то уже очень давно оно больше не держится), но меня учат переходить на более высокую стадию, где я достаточно свободна от всех внешних вибраций, чтобы быть способной существовать в истинной гармонической Вибрации. Но для тела это трудно, потому что всякий раз во время еды поглощается беспорядок; с каждым вдохом поглощается беспорядок — мы живем в беспорядке. И тогда это работа прояснения, организации, гармонизации, и все становится очень неподвижным, очень-очень неподвижным: здесь [жест ко лбу] абсолютное молчание и свет — свет недвижимого света; и затем заставить спуститься это сюда [в тело]. Очень неподвижно… Все же, кровь постоянно циркулирует, нет? Но я думаю, что она должна циркулировать медленно. Тогда все в порядке. Я думаю, что внешняя наука говорит, что во сне сжигаются токсины; что же, это так: эта неподвижность озаряет темные вибрации. [Смеясь] Так что я дала вам дозу!

7 декабря 1965

По поводу последней «Болезни» Матери

Это было то, что люди называют «черной магией» — я не называю это черной магией, но это была враждебная формация, которую я видела во всех деталях как раз 5 декабря. Я видела ее как раз 5-го декабря, и затем я поняла. И это было чрезвычайно интересно, но невозможно повторить. 5-го, во время медитации, я знала, что это было (на следующий день после того, как ты приходил). Чрезвычайно интересно. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе об этом, но это очень-очень личное. После полудня 5-го, после того, как я ясно поняла и увидела все, сделала все, вдруг… (ты знаешь, как Шри Ауробиндо снимал болезни: как рукой, приходившей и снимавшей боль), это пришло вот так, и «болезнь» была убрана, буквально убрана вот так, и МГНОВЕННО телу стало хорошо. О, ты знаешь, я еще изумлена. Точно словно капюшон был накинут на голову, а затем что-то сняло его: пуф! все симптомы, все ушло. Это чудесно. Когда эта Сила заработает, мы увидим кое-что.

Но в течение четырех-пяти лет, каждый год тебя атаковали к 5-му декабря.

А, да. Все это — часть одной и той же вещи. Это то же самое. Более четырех-пяти лет, больше этого. Только… как бы там ни было, когда я объясню это, будет понятно. Но я видела это не в человеческой мысли, совсем нет, не так, как люди понимают: я видела это таким, как оно есть, а также то, что допускает эти атаки — не только допускает, делает их не только возможными, но и НЕОБХОДИМЫМИ для трансформации тела. Проще говоря, все это для того, чтобы держаться, вот и все. Это все — терпеть, держаться. Но в тот момент, как это ушло, буквально на полсекунды раньше, пришло… Как объяснить это? Это такое простое, естественное и не сложное, о! это такое простое, что казалось детским. Как если бы мне сказали голосом, похожим на голос Шри Ауробиндо: «Ты сильнее и можешь отбросить мячик», что-то подобное. Но слова — ничто; это было ощущение нечто вроде… живости, ощущение, которое имеешь в ранней молодости, когда ты полон дерзаний и энтузиазма — ощущение, что я запросто могу отшвырнуть их и их «грандиозные» формации, как лев отшвырнул бы крысу. Совершенно тот же род отношений. И это нечто вроде энтузиазма длилось как вспышка, и в то же время, точно в то же время [жест: как отбрасывание капюшона], пуф! — ночь и день. О! это научила меня множеству-множеству вещей, целому миру вещей. Это было тяжело. Это длилось долго: 3-го, 4-го и 5-го, и весь день 5-го до 6.30 вечера: три дня. И каждый день что-то приносит. Это кажется мчащимся галопом, так быстро это идет. Вчера я тоже кое-что усвоила: для работы, причину путаницы. Это было очень интересно, очень интересная демонстрация. И так далее, каждый день что-то подобное, в маленьких деталях материального функционирования. Очень интересно. А сейчас приступим к работе.

* * *

(Затем следует долгое привычное обсуждение проблем публикации слов Матери. Как обычно, Мать хочет все вырезать — «я не хочу никакого я» — и, как обычно, Сатпрем должен буквально бороться, чтобы сохранить несколько фрагментов здесь и там. В данном случае речь идет о «Заметках на Пути.»)

…Но я вижу, что много людей читают «Бюллетень», так что надо осторожнее относиться к тому, что мы печатаем. Надо тщательно пересмотреть это.

Снова были нарекания?

Нет, были энтузиасты — такие энтузиасты, что надо быть поосторожнее. Были и протестующее, но это меня не интересует, мне все равно. Надо обращать внимание на энтузиастов, на тех, на кого это оказывает большое воздействие. Энтузиасты часто более опасные… Нарекания означают, что люди ничего не поняли, и это не важно — раз они не поняли, тем хуже для них. Но, что касается тех, кто понял, не надо, чтобы это произвело на них слишком большое воздействие. Мы должны быть осторожными.

Да, но если убрать все личное, тогда останется какая-то «декларация», не несущая ничего конкретного. Это будет смутным и общим.

Можно сохранить полный текст для тех, кто готов увидеть все в целом.

(Сатпрем протестует)

Но, мой мальчик! перечитай все снова сам и скажи себе, что все, кто готовы прочесть все в целом, когда-то прочтут все, и этого достаточно.

Никогда не следует перечитывать тебе тексты, потому что ты невозможна!

(Мать смеется)

(Обсуждение продолжается, и Мать снова хочет вырезать всю концовку беседы от 27 ноября, которую Сатпрем хотел опубликовать в «Заметках на Пути». Речь идет о двойном движении Единства и Множественности.)

Не обескураживайся.

Но весь текст связан!

Да, все, кто развиты, как и ты, поймут, но другие — нет! Нет, это начало переживания, не дошедшего до своей конечной стадии. Я лучше расскажу тебе об этом в другой раз. Придет день, когда я хорошо скажу. [Поддразнивая ученика: ] У тебя еще будет возможность хорошо написать об этом! Оставь все это, все это — личное, это хорошо для «Агенды». Когда-нибудь я нарисую картину — живую картину, потому что она будет в совершенстве прожита — всевышнего Сознания, являющегося одновременно Небытием и Тотальностью. И затем, придет день, когда я смогу облечь в слова это переживание, это будет чем-то, имеющим вес, но подожди немного, надо подождать еще немного. Это первое бормотание неофита.

Я действительно понимаю, но… Но даже эти бормотания полны смысла! Даже твои колебания, даже твои неоконченные фразы. Это полно смысла.

Да, это хорошо для… (как говорит пословица), это хорошо для преданных, а «неверующие» не должны видеть этих запинок, это им не поможет. Ей [Суджате] будет меньше печатать!

(Сатпрем дуется)

10 декабря 1965

Что скажешь?… Говори.

Я немного не в себе, потому что получил известие, что мой друг покончил с собой.

Расскажи мне об этом. Какой друг?

Золотоискатель.

Но у тебя в жизни было много друзей, не так ли?

Нет.

Ты поддерживал с ним связь?

Это был самый близкий мне человек.

Ты виделся с ним, когда в последний раз ездил во Францию?

Нет.

Где он был?

О! он бывал по всему миру, недавно был в Африке, везде понемногу.

А откуда он тебе написал?

Из Парижа.

Сколько ему лет?

Он немного моложе меня.

Что он тебе пишет? У тебя есть его письмо? Дай его мне.

Он был бунтарем.

Да.

Он не нашел.

Но он был бунтарем в тамасе, мой мальчик. Самоубийство и тамас идут вместе — несознание или глупость. [Мать смотрит на письма] Он не подписывается, он пишет: «Твой брат, золотоискатель.»

Да.

Он интеллектуал?

Нет, не совсем. Он человек действия.

[Мать снова «смотрит» на письма] Ты уверен, что он покончил с собой?… Я не уверена. У тебя есть его адрес? Можешь найти его?

Да.

[Молчание] Ты еще очень чувствителен к формациям других.

Этого человека я хорошо понимаю, я с ним жил. Он совсем не был обычным человеком, принимающим жизнь как большинство людей, устроившихся в жизни.

Нет, но он «драматизировал».

Вовсе нет. Это человек действия, и он искал золото.

Это видимость.

Он относился к очень простому и грубому типу. Он никогда не выказывал ничего, никогда не говорил ничего, а когда он чувствовал что-то, внешне он становился все более твердым. Очень грубый человек, без эстетической утонченности. Просто человек действия, переводящий в действие то, что он чувствует.

Нет, он — интуитивный человек. Ты не знал об этом, но он относится к интуитивному типу.

Да, в нем было что-то.

Когда я сказала, что он «драматизирует», я не имела в виду физическое; ты возразил мне, но я имела в виду не физическое, я говорила о витальном, и я знаю, о чем я говорю.

Витально драматизировал… может быть.

(молчание)

У него был вкус свободы. Это довольно редко.

У тебя есть конверт от этого письма? Стоит там дата на штемпеле отправки?

Да, 6 декабря, из Парижа.

Каким он был? Низким, высоким? Полным, худым, черным?

Довольно низкий, сильный, коренастый, волосы бобриком.

Глаза?

Достаточно темные, черные, я думаю.

Волосы тоже?

Да. Нос кверху.

(молчание)

Я ругаю себя за то, что не помог ему.

Ты когда-нибудь писал ему?

Один раз за два-три года.

Это не сыграло бы никакой роли. Происходит то, что и должно произойти — это абсолютное правило. Происходит только то, что должно произойти. И немыслимо, что может быть по-другому. Следовательно, говорить себе: «Я должен был сделать это…» Это было бы для собственного удовлетворения, но это ничего бы не изменило. И он не мертв — возможно, он потерял свое тело, это возможно, я не знаю (для меня это вторичный вопрос), но он не мертв.

Ты имеешь в виду, что он достаточно сформирован, чтобы существовать на другом плане?

Да, он достаточно сознателен. Я спрашивала о деталях из-за того, что начиная с 5-го декабря до сегодняшнего дня я видела в Витале людей, которые недавно оставили свое тело, и я хотела бы знать, был ли он среди них. В частности, я видела двоих, подходящих под твое описание: приземистые, крепкого сложения, черные волосы и темные глаза. Если бы у меня была фотография, я сказала бы тебе, он это или нет: а так я не могу сказать. Я видела много таких людей — и для меня они не мертвы! Они остались сознательными, а для меня не мертв тот, кто сознателен. И если это то, что я думаю, то это кто-то, кто приходил прямо сюда — он приходил прямо к тебе, так что, естественно, я его видела. Так что!…

Нет, я не опечален из-за его «смерти», это не так…

Ты удручен тем, что не сделал того, что, как ты считаешь, ты должен был сделать.

Нет… И к тому же, есть страдание, которое это представляет — бесполезное страдание.

Ты добавляешь собственное бесполезное страдание ко всем другим! — Я не вижу логики. Шри Ауробиндо преподнес нам гран-ди-оз-ный урок, я так это восприняла. Когда он ушел, первым делом я сказала: «Теперь может умереть кто угодно, это не будет иметь ни ма-лей-ше-го значения.» И это совершенно верно, это было совершенно верно с того дня. Не имеет ни малейшего значения. И сейчас я имею со Шри Ауробиндо такую близость, которую я не имела, когда он жил в физическом теле: он был занят на своей стороне, я — на своей, мы никогда не говорили друг с другом. Мы были очень близки, совершенно близки, насколько это возможно, НА ТОМ ЖЕ САМОМ ПЛАНЕ, ЧТО И СЕЙЧАС. И сейчас, если я хочу что-то знать, когда я хочу получить ответ на вопрос, мне надо только сделать вот так [жест недвижимого молчания], и я получаю ответ. Прежде я могла быть занята в одной комнате, он — в другой, и у меня даже не было времени или возможности спросить его о чем-то. Это не так, что я одобряю смерть! Я борюсь с ней как только могу, для меня это ложь — смерть и ложь держатся друг за друга. Но… это видимость. Когда вы принимаете эту ложь, это заставляет вас страдать. Когда вы ее больше не принимаете, вы улыбаетесь. Вы улыбаетесь, вам нечего больше делать, кроме как улыбаться.

Это совсем не смерть трогает меня, но…

Хорошо, мой мальчик, присядь на минутку, оставайся спокойным, позови своего друга и скажи ему: «Вот. Вот то, что я хотел сказать тебе, вот чему я хотел научить тебя; сейчас узнай это от меня (я имею в виду, от тебя), от моего сознания. Сейчас я ставлю тебя в Свет; сейчас я помещаю тебя в Знание; сейчас усвой все, что ты только способен усвоить», и это все. Ты сделаешь самое лучшее, что мог бы сделать. Это из-за того, что в твоем внешнем сознании еще есть сомнение в невидимой реальности; дело только в этом, и когда уходит то, что было видно, было осязаемо, это болезненно.

Нет, дело не в этом…

Но я говорю тебе: в этом письме была очень сильная витальная формация (оказавшая влияние и на него самого), которая и задела тебя, это нечто вроде… (извини меня за это, потому что я не хочу причинить боль твоей дружбе или твоему воспоминанию), но это нечто вроде драмы, которую он разыграл сам с собой — впрочем, все люди, кончающие самоубийством, разыгрывают ее, все, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ. Это драма, которую он разыграл с самим собой и которую он очень сильно переживал в витале, и эта формация пришла к тебе с письмом, и она тебя обеспокоила. Я знаю это, потому что моей первой реакцией во время чтения письма была улыбка — улыбка, которую я имею перед драмой в витале. Я совершенно уверена в этом, ты мог бы клясться, что это не так, это не имеет никакого значения. Я совершенно уверена в этом. Он был первой… можно сказать «жертвой», если угодно, первой жертвой драмы, но затем это пришло к тебе, это кинулось на тебя вместе с письмом. Драма в витале. И это драма в витале, все эти вещи являются драмой в витале… Послушай, как раз в эти последние несколько дней — в эти дни между 5-ым и 9-ым декабря — я всегда переживаю минуты, которые я пережила в 1950, и я всегда вижу их в свете обретенного мною знания, и я ВИДЕЛА, я видела, до какой степени боль, печаль, сожаление… особенно сожаление по поводу того, что не сделал того, что должен был сделать, является еще одним абсурдом, поскольку ОБЯЗАТЕЛЬНО делаешь то, что и должен был сделать — что не был тем, кем должен был быть и должен был изменить — но было сделано то, что вы и должны были сделать, потому что невозможно сделать что-то другое, чего бы Господь не заставлял вас сделать, и Он заставляет вас делать то, что одновременно является самым лучшим для целого и самым лучшим для вашего собственного прогресса. Вот так. Так что все сожаления о том, что «я должен был… я не должен был», это все глупости. Ты понимаешь, я говорю тебе это со всей силой знания, прожитого во всех деталях. Я ЗНАЮ это. И как раз в это время года я знаю это лучше всего, самым живым и самым конкретным образом, и самым мощным. Все в порядке, он добрый малый, у него хорошая сущность, с ним все будет в порядке. Если он действительно оставил свое тело, мы дадим ему другое. Вот так.

Да, он был добрым малым.

Да, это добрый малый. О! Теперь я хорошо знаю это. Сейчас я знаю это. Добрый малый. Очень хорошо. Но он здесь, витально. Все в порядке. Тебе надо только дать ему всю любовь, которую ты имел по отношению к нему, как если бы он физически был рядом с тобой. Ты даешь ему свою любовь, и ты делаешь для него вот так, во внутреннем молчании, то, что ты бы сделал, если бы он был здесь физически — и это не составляет никакой разницы, вот так. Это то, на чем я настаиваю, что это иллюзия — клейкая иллюзия — которая цепляется к нашему сознанию и говорит, что реальность — вот это [Мать щиплет кожу своих рук], но это ложь, это иллюзия, потому что это не является конкретным выражением реальности. И бунтари (они не знают, они невежественны), они бунтуют из-за того, что вещи не таковы, какими они должны быть, но вместо того, чтобы сказать себе: «Сейчас я буду работать к тому, чтобы вещи стали такими, какими они хотят быть, какими они должны быть», они уходят. Они говорят: «Нет, я не принимаю мир таким, как он есть.» Это очень хорошо. Это очень хорошо, не надо его принимать, никто не просит принимать его, каким он является, но если у вас есть добрая воля, помогите, чтобы он изменился. Теперь он поймет.

Да, это то, что нужно.

Он поймет. Нет, пока мир не изменился, смерть не имеет никакого значения, а когда он изменится, не будет больше смерти, вот и все. Или же это будет смерть для растений, смерть для животных, смерть для человека (человека как человека), и для них это будет совершенно естественным состоянием, не о чем будет сожалеть. Смерть, как ее понимают, означает потерю сознания… Это было бы… самым ужасным и чудовищным, если бы это было возможно. Но это невозможно. Если имеешь сознание, невозможно потерять его. Есть вещи, которые еще не имеют сознания, так что они постепенно учатся иметь его; но нельзя потерять сознание, которое уже имеешь, это невозможно. Все смерти мира не могут лишить вас сознания, вот почему я улыбаюсь — попробуй, мой мальчик! Это невозможно. Сознание вечно. Сознание божественное, сознание вечное, и НИЧТО не может разрушить его. Видимости — это другое дело. И разрушается только несознание (то есть, есть видимость разрушения), но не сознание. Так что вся драма — вся трагедия, весь ужас, все это — это витальная подделка. Что же, воины Бога не позволяют себе быть задетым этим. Мы улыбаемся: «Да-да! Вы можете устраивать нам большое шоу, нам все равно; разыгрывайте большое шоу, если это забавляет вас.» Мы знаем, что это только шоу — безобразное шоу, если угодно, оно не миленькое, но это только игра.

* * *

(Чуть позже, по поводу доктора Саньяла, который отправился в Мадрас на операцию мозга после неудачной операции в Америке)

Доктор в Мадрасе…

Когда они будут его оперировать?

Я не знаю. Они позвонят. Прежде всего, они посмотрят, можно ли делать операцию. Потому что американский хирург сказал, что следующая операция стала бы фатальной, так что они примут все меры предосторожности, я полагаю. Но доктор [Саньял] сказал: «Я лучше попытаюсь и умру…» Ему не хватает веры, чтобы вылечиться без внешних средств, вот что жалко — но у кого хватает веры?… Я не знаю. Есть… есть те, кто имеют эту чудесную милость. У него ее нет: разум, интеллект слишком активны, чтобы она у него была. Вчера вечером я посвятила ему чуть больше двадцати минут концентрации. Он сидел, а я стояла, держа его руки… Говорят: «Не тяните никогда на себя», но можно тянуть на кого-то другого — я тянула Силу. Это было таким мощным, что его рука продолжала дрожать , тогда как моя оставалась неподвижной! Затем, когда это кончилось, я спросила себя, как это было возможно, я не понимала: моя рука, державшая его руку, оставалась неподвижной, а его рука дрожала; я ощущала его тремор в своей руке. Затем я перестала, как, вдруг, все остановилось: он больше не шевелился. И пришло расслабление, расслабление. Я концентрировалась там, на его голове — расслабление. Затем я перестала. Как бы там ни было, время вышло. Значит, ЭТО ВОЗМОЖНО. Но эта нехватка веры, основывающаяся на высшем интеллекте, на высшем разуме, препятствует остановке: проблема сразу же возвращается. Но я видела — я видела: это остановилось. Для меня это было очевидное доказательство. И я делала это умышленно. Верно, что опасно «тянуть», потому что если сопротивление слишком велико, то что-то разрушается, но больше не было риска, поскольку он сам был готов поехать в Мадрас, чтобы отправиться в другой мир. И я сделала это. Действительно, даже материально и в сегодняшнем состоянии мира, нет ничего невозможного. Нужна только Санкция Всевышнего. И это Он, кто хотел этого, это Он, кто пожелал. Я, которая не могла держаться стоя больше десяти минут, чтобы у меня не закружилась голова, я оставалась полностью НЕПОДВИЖНОЙ: я не чувствовала ничего, я была вне всякой «кармы»! Потребовалось полчаса, чтобы все остановилось, и, ясно, это имело моментный эффект, то есть, это могло длиться и час, и два часа, я не знаю, но с внутренними вибрациями его существа (нехватка веры и т.д.) это могло быть только кратковременным. Но это произошло. И это было достигнуто не через наложение: это было через расслабление, с Силой, спускающейся массой, буф! Грандиозной, мой мальчик!… Два-три раза что-то ослабло [в докторе], затем возобновилось: это словно выводилось из мозга, а затем возвращалось в мозг; я выводило это, а затем оно возвращалось. И в последний раз было расслабление. Тогда я сказала: «Спасибо, Господи, благодарю Тебя.» Сейчас я уверена. Мы увидим. Возможно, операция убедит его, что это возможно (если доктор из Мадраса тоже убедится, что это возможно). Очевидно, это возможно — все возможно. Но эти вещи очень интересные… Потому что, когда он был в Америке, я вдруг увидела, что его убьют (после первой операции), и я сразу же сказала: «Я не хочу, чтобы он умер там, это глупо, это глупая история, это поражение, я не хочу.» Я послала ему талисман, который я сама приготовила (чтобы его человеческий интеллект немного поверил), затем я поработала над другим доктором, американский хирургом. И затем, когда Саньял пришел на операцию, хирург сказал ему: «Нет, после вашей первой операции у меня была серия катастроф, фатальных исходов с человеческим смертями; я не хочу делать вам операцию, поскольку чувствую, что она приведет к вашей смерти, поэтому я отказываюсь.» Тогда Саньял сказал: «Я принимаю это, я хочу умереть», а тот ему возразил: «Но я не хочу убивать вас!», и Саньял вернулся сюда. А когда он вернулся, я сказала ему: «Извините, это моя работа!» [Мать смеется]. Теперь мы посмотрим. Если другой доктор имеет доверие, и он тоже заимеет его, тогда все возможно. Но это сделает ни этот другой доктор, ни какой-либо еще: это сделает Господь. Только Он может это. Я сказала Саньялу, когда он вернулся из Америки: «Только Господь может вылечить вас, больше никто.» Тогда он мне сказал: О! Да, но есть средства вмешаться в это.» Я ответила: «Любые средства, какие вы пожелаете, мне все равно!»

* * *

Затем Мать возвращается к самоубийству Золотоискателя:

Малыш, это чтобы помочь тебе сделать шаг вперед. Это очень хорошо. Ты знаешь, большая трудность заключается в важности и, особенно, в ощущении абсолютной реальности, которую мы придаем физической жизни. Важна не физическая жизнь, а Жизнь; важно не физическое сознание, а Сознание. И когда вы свободны, вы можете использовать… что же, всю материальность, какую хотите. Надо уметь брать, оставлять, брать, оставлять… и использовать, как хотите; надо быть господином Материи — не Материи, которая уселась на вас и обязывает вас! И в этом дело, потому что в своем внутреннем существе вы несете воспоминание о Свободе, так что вы восстаете против рабства здесь (это отвратительное рабство), только вам не хватает того знания, что только сознание может изменить все. Выбросить все в окно — это не способ изменить вещи, это все. Но для твоего друга это закончилось, я взяла его с собой. Все в порядке.

15 декабря 1965

Вчера у Матери был с визитом король Непала

У меня не осталось роз [Мать ищет розу для Сатпрема], они все забрали! Но этот король — замечательный человек. У него замечательная история, но ее слишком долго рассказывать… Раньше я связывалась с ним [жест ментальной связи], и я сказала, что «я не говорю» — я и не говорила. Когда он пришел, он посмотрел на меня, затем вдруг (он стоял), он остался стоять в медитации: закрыл глаза и больше не двигался. И затем он ментально задал свои вопросы — я их получила. И ответ пришел свыше, замечательный. Ответ с золотой, величественной силой, и мощью, говорящей, что он играет большую роль и должен быть сильным и т.д. Очень, очень интеллигентный человек. И посол Индии в Непале (которого я однажды уже видела, у него замечательная жена, которая тоже была здесь, она очень мила) спросил меня (потому что они собираются устроить конференцию в Непале по поводу претензий Китая), он спросил, какое решение я вижу. Я послала ему свой ответ. Это действительно очень интересно, как я видела эту вещь. И он мне сказал: «О! это как раз то, чего хотят китайцы!» Я сказала: «Очень хорошо, это очень хорошо, только это будет с индийцами, а не с китайцами»: федерация всех государств. Все это очень хорошо. То есть, Сила действительно на пути. Единственно, все мои розы ушли!

* * *

Чуть позже

Вчера оперировали Саньяла. В 15.45 V позвонил из Мадраса и сообщил, что операция прошла успешно, что тремор прекратился в правой руке и в правой ноге, и не было паралича. А сегодня пришло письмо от V, в котором он рассказывает все. Но потом пришла телеграмма, в которой говорилось, что он провел очень беспокойную ночь, и у него был жар. Это последние новости.

(Мать протягивает Сатпрему письмо V)

«Операция прошла успешно. Прекратился тремор в его правой руке и ноге. Нет паралича. Доктор хорошо себя чувствует. Этим утром, после того, как доктор в 7.30 принял свое кофе, парикмахер побрил ему голову. Доктор выглядел как буддистский монах [Мать смеется]. В 9 утра его доставили к операционной номер 2 и наложили на голову стерильную повязку. В 10 утра его ввезли в операционную. В 15 его вывезли оттуда и поместили в послеоперационную палату. Увидев нас вокруг своей постели, он начал плакать. Нас попросили отойти от его кровати, а затем он поднял свою правую руку и ногу. Не было совершенно никакого тремора. На его голове была большая повязка. Мы молимся за его выздоровление.

18 декабря 1965

(Суджата :) Почему Павитра в таком плохом состоянии?

Доктор предрекал, что он вообще не сможет двигаться, а он поднимается по ступенькам, ходит туда-сюда. Однако это требует усилия. Но доктор сказал: «Он не сможет больше двигаться, он будет привязан к своей кровати.» Так что это уже большое достижение. Это анкилоз всех мышц.

(Суджата :) Когда я вижу его утром, это ужасно. Ему требуется долгое время, чтобы начать двигаться, и это доставляет ему немало боли.

Да, это больно. О! он движется только благодаря воле. Я знаю это. Я знаю, потому что, как правило, все кончено, вы не можете больше двигаться.

(молчание)

В сущности, все трудности приходят из суммы несознания, остающегося в Материи, из которой мы состоим. Это… это ужасно. И тогда, чтобы вывести эту Материю из ее несознания, требуется все это: все эти страдания, все эти расстройства, вся эта обработка… Это то, что я вижу каждый день. И степень глупости… нам это кажется глупостью, мы называем это глупостью, но… Ведь посредник, которому отвечает это несознание, это разум клеток, материальная ментальность, и тогда, когда эта материальная ментальность охвачена идеей, она действительно одержима идеей, и ей почти невозможно (не невозможно, но чрезвычайно трудно) освободиться от нее — требуется вмешательство из другой области. И заболевания таковы. То же самое относится к заболеванию доктора: это тремор — это одержимость идеей, это то, что в сознательном интеллекте выражается через одержимость идеей, гипноз — некий гипноз, сопровождающийся страхом в материи. Все вместе: одержимость и страх. И все это порождает немощность. Одержимость идеей и немощность отвергнуть ее, и страх, немощность сопротивляться. И затем этот страх, который передается в нас через: «О! будет так… о, будет такое-то заболевание…» В древних Писаниях это сравнивали со свернутым колечком хвостом собаки. Но это действительно так, это действительно какая-то ИЗОГНУТОСТЬ, которая автоматически восстанавливает свою форму, если пытаться выправить ее — вы распрямляете, а она скручивается, вы отбрасываете, а затем это возвращается. Это чрезвычайно интересно, но это убого. Это убого. И все болезни таковы, все-все-все, какой бы ни была их внешняя форма. Внешняя форма — это только один из способов бытия ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ВЕЩИ — потому что вещи устраиваются всевозможными способами (нет двух одинаковых вещей, и все выстраивается по-разному), так что некоторые следуют одинаковым изгибам, и тогда доктора говорят: «это такая-то болезнь». Но если они искренни, они скажут вам: «Нет двух похожих болезней.» Но это еще та работа!… Я сейчас борюсь с этим, это буквально кулачный бой. Сколько времени это займет? Я не знаю. Какую цену надо заплатить? Я не знаю… Да, конечно, мы можем увидеть, что будет в конце: когда мы ухватим «трюк», глубокий закон или истинное могущество, которое правит этими вещами, ах! тогда… мы сможем кое-то. А пока надо хорошо держаться. Ты знаешь, что значит «хорошо держаться»? Это быть вот так [жест неподвижности в Вечном]. Вы одолеваетесь нескончаемыми идеями, общим пораженчеством [тот же жест]: быть неподвижным в восходящей становящейся вере. О, помнится, как-то я говорила тебе, что совершенство вечное, а из-за сопротивления Материи оно постепенное на земле.

22 декабря 1965

У меня много внутренних трудностей… Я не знаю, я чувствую себя очень нечеловеческим, как если бы я был далеко-далеко-далеко, и все человеческие связи утомляют меня. Я далеко.

Это не важно. Ты думаешь, что необходимо чувствовать себя человеком?

Я не знаю… Это не хорошо, не так ли?

Совсем не обязательно чувствовать себя человеком.

Это как если бы я согласился на какую-то игру, но она утомляет меня больше всего. Как если бы я был далеко. Так что я спрашиваю себя, хорошо это или плохо (!)

Я думаю, что все переживания, посылаемые нам, посылаются из-за того, что они необходимы. Я в этом убеждена. И, к счастью, мое тело тоже убеждено в этом, потому что… если посмотреть на это с обычной точки зрения, это довольно отвратительно. Все люди вокруг меня больны и… [жест возврата к Матери]… лихорадка, то, это. Это трудно, это очень трудно. Я говорю тебе, это очень трудно. Что же, я убеждена — мое тело убеждено (к счастью, оно само убеждено), что это для того, чтобы усвоить кое-что. Телу надо учиться. Много учиться… Возьми [Мать протягивает Сатпрему цветок, называемый «Милостью»]. Надо цепляться за это вот так, ты знаешь, двумя руками, закрыть глаза, когда очень плохо, и ждать, пока это не кончится.

Но ты не видишь ничего плохого во мне? Nothing wrong [Ничего плохого]?

Нет-нет! “Nothing wrong”! [«Ничего плохого»] [Мать смеется] Ты можешь работать или ты слишком устал?

Нет-нет! я устал внутренне.

О! никогда нельзя уставать внутренне.

Я имею в виду психологическую усталость, по отношению к другим.

Ты не хочешь их видеть [Мать смеется]. Это очень хорошо, отличное состояние, совершенно благоприятное!

25 декабря 1965

(По поводу матери Сатпрема, подарившей деньги Ашраму)

Это твои деньги?

Нет, она раздала все свое добро своим детям, и одна часть предназначена для меня, но это ее, так что это будет очень кстати в твоих руках. Она говорит, что «проветривает себя».

Но, ты знаешь, это верно. Это спонтанно истинное чувство в существе; ты чувствуешь, что растешь благодаря тому, что даешь. Пока у меня было ощущение, что люди дают мне, как личности, было сужение, но сейчас это совершенно конкретное ощущение [Мать делает циркуляционное движение вокруг себя]: это циркулирует, циркулирует… Так что сейчас есть радость вещи, потому что это циркулирует, ничто не остается. Но твоя мама очень мила … Она хочет иметь радость в своей душе. Ты знаешь, есть радость быть более сознающим свою душу, чем материальный мир — можно заниматься им, можно ясно видеть, можно понимать, можно делать то, что нужно, все это остается, это очень хорошо, но есть… Свет позади всего этого. Свет, нечто теплое, теплое светлым золотым светом. Это действительно ощущение бессмертия, нечто, не зависящее ни от формы, ни от обстоятельств. Это сознание, в котором сразу же возникает ощущение, что не было начала, нет конца… Какая-то сладость, очень сильная, очень сильная, позади каждой вещи. Это переносит вас по жизни; даже любые трудности ничего не значат, когда ухватываешь это. Это что-то очень сокровенное, выражающееся с трудом, но это как опора, нечто, что поддерживает вас всегда, в любых обстоятельствах. Вот что твоя мама будет иметь. Должно быть, она живет этим, не зная об этом; должно быть, она уже немного имеет это, зачатки. Но когда имеешь это сознательно, тогда… тогда, в сущности, обстоятельства не имеют большого значения. И эти деньги пришли, как всегда, в самый подходящий момент!

* * *

(Затем Мать переходит к «Комментариям к Афоризмам» для следующего «Бюллетеня»)

Афоризм 113 — Ненависть – это знак тайного притяжения, жаждущего убежать от себя и яростно отрицающего собственное существование. Это тоже игра Бога в Его творении.

Это соответствует некой вибрации — вибрации, получаемой от людей, которые ненавидят. Эта вибрация фундаментально, так сказать, та же самая, что и вибрация любви. В самой глубине есть то же самое ощущение. Хотя на поверхности может быть противоположное, оно поддерживается той же самой вибрацией. И, можно сказать, люди являются рабами того, что ненавидят, в той же степени, как и того, что они любят — возможно, даже больше. Это то, что вас держит, что вас осаждает и что вы лелеете; ощущение лелеяния, потому что за неистовством есть тепло притяжения, столь же большого, как и притяжения к тому, что вы любите. И, кажется, только в деятельности проявления, то есть, совсем на поверхности, есть это искажение видимости. Вы одержимы тем, что ненавидите, даже больше, чем тем, что любите. И эта одержимость исходит из этой внутренней вибрации. Все эти «чувства» (как их называют?) имеют вибрационную моду с чем-то очень существенным в центре и словно покрывающим его слоями; и тогда самая центральная вибрация идентична, и по мере того, как она «раздувается» для выражения, она искажается. Что касается любви, это совершенно очевидно; в подавляющем большинстве случаев она внешне становится чем-то совершенно другой природы, чем природа внутренней вибрации, потому что поворачивается на себя, ссыхается и пытается тянуть на себя в эгоистическом движении обладания. Вы ХОТИТЕ быть любимыми. Вы говорите: «Я люблю этого человека», но одновременно есть то, что вы хотите, и живое ощущение такое: «Я хочу быть любимым.» И тогда это почти такое же большое искажение, как и искажение ненависти, которая хочет разрушить то, что вы любите, чтобы не быть связанным этим. Потому что вы не можете получить того, что хотите, от объекта своей любви, и поэтому хотите разрушить его, чтобы быть свободными; а в другом случае вы сохните почти в исступлении, во внутреннем исступлении, потому что не можете получить, не можете захватить то, что любите. [Смеясь] И, по правде говоря, с точки зрения глубокой истины, нет большой разницы! Тогда как центральная вибрация остается чистой и выражается в своей изначальной чистоте, что есть развертывание (как можно назвать это?… это что-то излучающее, это вибрация, распространяющаяся в сиянии, что есть расцвет, да, излучающийся расцвет), тогда любовь остается истинной. И материально это выражается через отдачу себя, самозабвение, душевную щедрость. И это единственно истинное движение. Но то, что люди называют «любовью», так же далеко от центральной вибрации Любви, как и ненависть; только, одна «любовь» поворачивается на себя, сохнет и затвердевает, а другая бьет — вот и вся разница. И это видно не на уровне идей: это видно с вибрациями. Это очень интересно. Как раз недавно я немало изучала это (!) Мне представился случай видеть эти вибрации: внешние результаты могут быть плачевными, с практической точки зрения они могут быть отвратительными, то есть, этот сорт вибраций [ненависти] поощряет позыв вредить, разрушать; но с точки зрения глубокой истины это искажение не гораздо большее, чем другое [«любовь»], оно только имеет более агрессивную природу — и то вряд ли. Но если вы дальше и глубже последуете за этим переживанием, вы обнаружите, что эта вибрация является изначальной Вибрацией творения, трансформированной, искаженной во всем существующем. И тогда есть некое понимающее тепло (это нельзя назвать «сладостью», но это было бы сильной сладостью), понимающее тепло, в котором есть столько же улыбки, сколько и печали — гораздо больше улыбки, чем печали… Это не оправдание искажения, но это, главным образом, реакция на выбор, который человеческая ментальность (и, особенно, человеческая моральность) сделала между одним типом искажения и другим. Есть целая серия искажений, на которые навешен ярлык «плохих», и есть целая серия искажений, к которым люди полны снисходительности и почти приветствуют их. И все же, по сути, один тип искажений не много лучше другого… это вопрос выбора. В сущности, надо сначала научиться воспринимать центральную Вибрацию, а затем оценить в ней УНИКАЛЬНОЕ и чудесное качество, до такой степени, что вы автоматически и спонтанно будете отворачиваться от всех искажений, какими бы они ни были, будь то добродетельными или порочными. Мы всегда возвращаемся к одному и тому же, что есть только одно решение: достичь истины вещей и прицепиться к ней, к этой сущностной истине, истине сущностной Любви, и прицепиться к ней.

* * *

Чуть позже Мать замечает

Это интересно: поле переживаний, в котором я оказываюсь, всегда связано с идеями, составляющими часть активности на неделе (как вибрации ненависти и этот афоризм, например). Это интересно (!).

28 декабря 1965

(Мать показывает коробку розовой бумаги для письма, которую она недавно получила)

Красивая бумага… чтобы писать поэзию!

Ты пишешь?

Я не поэт! Первая поэма, которую я оценила в своей жизни, это «Савитри». До этого я была закрытой. Поэзия всегда казалась мне словами: пустыми-пустыми-пустыми, просто словами — словами ради слов. Так что в качестве звука это мило, но… я предпочитаю музыку. Музыка лучше! Этот перевод «Савитри» занимает меня гораздо больше, это большое развлечение. Гораздо занимательнее, чем «изрекать вещи»… понапрасну.

* * *

Чуть позже

…Моя ночная работа начинается к девяти часам и длится почти до четырех часов утра, и она поделена на три группы активностей (ночных активностей). Последняя группа — обычно между двумя и четырьмя часами утра, и в это время я занимаюсь со всеми людьми!… Это, мой мальчик!… это очень забавно — это не всегда очень-то приятно, но это все равно забавно, о!… Я вижу людей такими, какими они являются на самом деле [Мать смеется]; не такими, как они думают о себе или хотят казаться; я вижу их такими, как они есть. Вот так я получаю сведения, все время. Взять, к примеру, Пурани : я видела его почти каждую ночь, а затем, почти пятнадцать дней тому назад (думаю, десять-пятнадцать дней тому назад) , прежде чем он оставил свое тело здесь, я видела его в месте… Это место полностью состоит из какой-то розовато-серой глины — она клейкая, липкая и довольно жидкая [Мать делает жест растягивания жвачки]. Там было много людей. Это было место, куда множество людей приходили, чтобы подготовиться к супраментальной жизни — но не в своих сегодняшних телах, то есть, они подготавливали что-то, чтобы быть готовыми к супраментальной жизни в будущем существовании. И меня приводили туда; было немало людей, приводивших меня туда, чтобы я видела (так чтобы я могла контролировать то, что там происходит). Но, что касается меня, предпринимались большие меры предосторожности, чтобы я не прикасалась к той субстанции (надо было, чтобы она меня не касалась), так что меня прикрывали золотой накидкой и тому подобное, и я шла. И я видела его… Я прошла на какую-то веранду (но все это носило совершенно особый характер, все было сделано из… странной материи), и был как раз большой двор, целиком состоящий из этой полужидкой, полуклейкой материи, напоминавшей очень разжиженную, очень клейкую земную глину [тот же эластичный жест, как жвачка]. И вдруг я увидела Пурани, бросающегося в эту «глину». С дальнего конца двора он подошел ко мне, весь перемазанный «глиной», делая большие взмахи руками по «глине»! Он был весь перемазан этой «глиной», буквально весь! Была видна одна «глина». Я сказала ему [смеясь]: «А! вам нравится это!»… Он ответил: «О! это очень приятно, очень приятно!» С того дня я больше его не видела. А затем, двенадцать или пятнадцать дней спустя, я не помню, он оставил свое тело. Это была подготовка. Я вижу очень, очень забавные вещи.

30 декабря 1965

(Письмо к Сатпрему от Матери)

(В ответ на письмо Сатпрема, в котором он писал, что «наполовину растворился» и спрашивал, на какой дороге он находится, если вообще находится на какой-либо дороге, поскольку не было «никакого знака», указывавшего бы, что он движется вперед или куда-либо.)

Четверг, утро

Сатпрем, мой милый мальчик, Мы поговорим об этом завтра утром. В любом случае, сейчас ты ближе ко мне, чем когда-либо.

Со всей моей нежностью [Подпись:] Мать

31 декабря 1965

(По поводу последнего письма Сатпрема к Матери :)

Ты получил мой ответ? [Мать делает жест ментальной связи] Нет? Я много-много тебе сказала, много.

У меня такое впечатление, что я видел тебя несколько раз за последние две ночи, но… Я всегда пытался привести в порядок магнитофон, чтобы записать то, что ты мне говорила, но не получилось.

[Мать смеется, затем после молчания] Действительно, ты не чувствуешь, в чем трудность?… Это недостаточное удовлетворение, нет? Это то, что по-английски называется “frustration” [разочарование, расстройство, неверие в свои силы], что-то разочарованное.

Да, но это только один способ сказать об этом. Можно также сказать: «что-то неисполненное».

Да, но «что-то неисполненное», это ощущение есть и должно быть до самой реализации, до трансформации. Это не только естественно, но и совершенно необходимо, потому что для тех, кто чувствует себя исполненным или удовлетворенным, для них все кончено, они больше не пошевелятся.

Да, кончено.

Это ощущение жажды, острой нехватки чего-то — что вы хотите иметь, чего вам не хватает — чем дальше вы идете, тем острее оно становится.

Да, но со мной не точно это… Я не знаю, где я нахожусь, я не знаю, на какой я дороге. Я не знаю, я не знаю вообще ничего!

Но это чудесно, мой мальчик! Это значит, что ты вышел из ментальных формаций. Это ментальные формации говорят: «Вы находитесь на этой дороге» или «вы достигли такой-то точки реализации», или… Это никуда не годится! Когда вы находитесь в этом, вы еще погружены в ментальность.

Да, но по мере продвижения…

А ты знаешь, куда ты идешь?

Нет, конечно, но…

Никто не знает, мой мальчик! никто, я тоже. И хорошо не знать.

Я очень хорошо понимаю, я не спрашиваю, куда я иду, но я хотел бы знать, ИДУ ЛИ я вообще. Нет никакого знака, ты понимаешь, никакого знака. Это как если бы я путешествовал в поезде с опущенными занавесками — поезд может ехать или не ехать, нет никакого знака, который показал бы мне, что я ДВИЖУСЬ куда-то, что я не определяю… Вот что, я совсем не знаю, где я нахожусь, что я делаю.

Ты знаешь (могу ли я быть с тобой откровенной?), это чисто витальная неудовлетворенность. И я знаю это, потому что это было (как сказать?) моей большой трудностью с тобой. Прежде это было в сто, тысячу раз сильнее; сейчас это стало успокаиваться. Это витал, очень сильный в своих желаниях (которые могут быть совсем не обычными желаниями), но это нечто вроде почти агрессивной интенсивности… и существенно неудовлетворенное. Раньше, год назад, это было очень-очень сильным; сейчас это успокаивается. Но всякий раз, когда витал вступает в игру (и надо допускать витальную игру ради физического здоровья; нельзя его полностью «успокоить», потому что это вызывает страдание физического тела), это так… Если угодно, это производит на меня впечатление витала кошек! Кошки имеют чудесный витал [смеясь], гораздо более ловкий и интенсивный, чем витал человеческих существ, но кошка царапает тебя, словно хочет сказать: «Я не удовлетворена, я несчастна»! [Мать смеется]

Нет, но, например, в первые мои годы здесь, почти каждую ночь был знак того, что я на пути , что я иду — незначительные знаки, пустяки: автомобиль, в который я сажусь, дорога в горы, простые пустяки, но они говорили мне: «А! хорошо, я продвигаюсь. Все в порядке, я на пути.» Но сейчас, спустя годы, не только нет никакого знака, но я вижу только негативные вещи: я вижу ямы, несчастные случаи, преисподнюю, я вижу… Но я никогда не вижу знака, который сказал бы мне: «А! да, иду. Все в порядке, я иду.» — Нет, никогда. Так что движусь ли я? Я ничего не знаю. То, чего я прошу, это приободрения, просто маленького жеста, говорящего мне: «Да, ты на пути, все в порядке. Ты движешься, не беспокойся.»

А что ты называешь «жестом»?

Знак.

А что ты называешь «знаком»?… Хорошо, думаю, что ты мне веришь: если я говорю тебе, что ты не только движешься вперед, но и движешься очень быстро, это не производит на тебя никакого эффекта? Ты мне скажешь: «Докажи мне это.» — Я не могу доказать тебе это, но я вижу, я знаю это.

Но я хотел бы немного ВИДЕТЬ, что я двигаюсь вперед. Я не прошу чего-то большого, но чего-то, что время от времени говорило бы мне: «Эй, не беспокойся, ты на пути», тогда как я всегда вижу темную сторону, всегда вижу ямы, преисподнюю, грязь. Так что почему бы время от времени не маячил бы маленький свет, прекрасный пейзаж?

[Мать смеется] А ты уверен, что никогда ничего не видишь?

Что же, от этого не остается и следа, во всяком случае. Зато все время есть следы ада, да, но никогда нет другой стороны, ни следа.

Ты имеешь в виду ночную активность?

Да, я говорю о ночных активностях. Я даже не собираюсь говорить об активностях, проходящих с открытыми глазами, я прошу хотя бы знака ночью. Днем нет ничего, это понятно уже давно… И это не неудовлетворенность, это… да, необходимость знать, что движешься, вот и все!

Но я же тебе говорю, что ты движешься вперед, а тебе этого не достаточно! Ты говоришь о «необходимости знать», но фактически ты требуешь доказательств.

Не доказательств. Когда ты мне говоришь: «Ты движешься вперед», мой ум понимает, но…

Тогда это твой витал. Что я тебе и говорю. И я настаиваю на этом: твой витал надо держать под контролем, потому что… что же, из-за его природы. И, естественно, он скажет: «Все это не то, чего я хочу, у меня нет доказательств прогресса.» У тебя нет никакого знака присутствия психического в тебе?

[После молчания] В течение лет у меня было ощущение (это чувство, не видение), ощущение большого пространства света, и когда я достаточно долго остаюсь молчаливым, я наполняюсь миром и спокойствием, и это может длиться вечность. Это есть там всегда.

Но это чудесно, мой мальчик!

Но это всегда и было, нет ничего нового!

Да, но есть люди, которые имеют это в течение одной минуты в своей жизни и считают это чудесной реализацией. И это всегда там — я очень хорошо знаю, что это есть там! Я знаю это, для меня это очевидный факт.

Да.

Нет, уверяю тебя, можешь мне поверить [Мать смеется], я имела маленькое переживание: это сделано. Поэтично это можно выразить так: «Твоя голова находится в Свете.» Но твой витал не хочет этой манифестации; твой витал хотел витальной манифестации, как, например, когда ты был в девственном лесу и валил деревья: он хотел бы иметь ощущение могущества жизни. И в этом ему было отказано (по йогическим и материальным причинам, потому что твое тело не было создано для этого и [смеясь] у йоги нет времени на это), так что Господин Витал взбешен! Ему говорится: «Успокойся, оставайся спокойным, достаточно спокойным, все в порядке, ты будешь иметь свою радость, но… трансформированную.» И он может быть менее воинственным, менее бунтующим или агрессивным, чем раньше, но он не удовлетворен, и тогда он дает тебе ощущение: «Но нет никакого знака, что я движусь! Нет никакого знака прогресса! Наоборот! наоборот, становится все более тускло, все более угрюмо, все более обычно, то есть, это все меньше соответствует моему идеалу, а мой идеал…»

Не совсем так… Да, в крайности это так, но…

[Мать берет руки Сатпрема] Для меня ты еще очень маленький и очень молодой, ты знаешь. Давай, скажи мне, что ты хотел мне сказать.

Сказать?

Ты начал что-то говорить, ты сказал: «Не совсем так…» [смеясь] естественно!

Я не знаю. Это всегда крутится вокруг проблемы видения. Если бы время от времени я имел бы прекрасное видение… Однажды, посмотри, однажды на Цейлоне (единственный раз в моей жизни) я слышал Музыку, это было… чудесно, это было действительно божественно. Что же, для меня это знак (такое произошло один раз в моей жизни), я сказал себе: «А! хорошо, я не далек, есть что-то.» Для меня это знак. Или если я вижу прекрасный свет или… Тогда это меня приободряет, я говорю себе: «Хорошо, все в порядке.» После этого я могу спуститься хоть в ад. После этого я могу делать самые абсурдные вещи, но я говорю себе: «По крайней мере, я знаю, что продвигаюсь к этому.» Вот, но нет этого! Ты видишь, такое происходит со мной раз в десять лет. Конечно, витал хватается за это и превращает это в неудовлетворенность, но в своем обычно рассудке я просто говорю: «Что происходит? Я не знаю.» Я нигде, я жду.

Но и я, мой мальчик, я тоже жду — мне миллионы лет и я жду. Как раз в эти дни я была в таком же состоянии, как ты описываешь, спрашивая себя: «Но где, где конкретные доказательства того, что все это собирается измениться?» Вещи действительно не красивы при взгляде на них — где оно, конкретное доказательство? И ко мне всегда приходит это, всегда, что было самым суровым испытанием, которое мне только можно было дать: это уход Шри Ауробиндо. Потому что Шри Ауробиндо обычно говорил так, как если бы он не собирался уходить. И это как раз то, что приходит, чтобы сказать: «Посмотри, все это — тысячелетние грезы.» И это возвращается и возвращается и возвращается [жест бомбардировки]; и тогда появляется словно меч Света, незыблемый: Уверенность. Тогда больше не спрашиваешь — больше не говоришь, не спрашиваешь ничего. Имеешь это терпение и веру: «Когда Ты захочешь, что же, это будет.» Единственно, я не шевелюсь, я остаюсь вот так [жест обращенности к высотам]: незыблемый свет. Конечно, все внешние события приходят, чтобы опровергать это. Несмотря на внутреннюю трансформацию (что, несомненно, является ежесекундным доказательством), все же у тела остается привычка увядания. И в тот момент, когда веришь, что вещи устраиваются (чтобы как раз дать доказательство продвижения вперед), происходит что-то, как будто бы специально, чтобы доказать вам, что все это — иллюзия! И это становится все более и более острым, более и более острым. Всегда есть Голос (который я хорошо знаю, это голос враждебных сил, испытующих вас), который приходит, чтобы сказать [тот же жест бомбардировки]: «Ты видишь, ты видишь, как ты обманываешь себя, ты видишь, как ты заблуждаешься, ты видишь, что все это мираж, ты видишь…». И тогда, если прислушаться, вы попались. Это очень просто: все пропало. Надо только заткнуть уши, закрыть глаза и держаться там вверху. Это то, что возвращается и возвращается с момента ухода Шри Ауробиндо [тот же жест бомбардировки], и, ты знаешь, это более жестокое, чем все человеческие пытки и вообще, чем вся жесткость, которую только можно вообразить. Это ужасно жестокая вещь, и со всей злобой жестокости, и это приходит [тот же жест]. Всякий раз, когда существо распускается в радости уверенности [тот же жест]: «Успокойся…» Поэтому я, конечно, говорю, что эта реализация предназначена не для слабых существ — она для сильных существ. И тогда стыдишься слабости в себе и отдаешь ее, говоря: «Освободи меня от моей слабости.» Надо быть чрезвычайно сильным, чтобы делать это — обладать силой терпения, не беспокоящейся ни о чем. Это как совершенство злобы, которая все время говорит: «Ты себя обманываешь, это невозможно, ты себя обманываешь, это невозможно…» И затем: «Ты видишь, есть доказательство истинности того, что я говорю: Шри Ауробиндо знал, и он ушел.» И если прислушаться к этому и поверить в это, все полностью пропало. Это очень просто, все пропало. И этого они и хотят. Только… они не должны преуспеть, мы должны держаться. Сколько уже прошло лет?… [жест бомбардировки] пятнадцать лет, мой мальчик — в течение пятнадцати лет [тот же жест]. Не проходит и дня без подобного рода атак, не проходит и ночи без… Ты говоришь, что видишь ужасы — мой мальчик, твои ужасы должны быть чем-то очень очаровательным по сравнению с теми ужасами, которые видела я! Я не думаю, что хотя бы одно человеческое существо сможет выдержать видение того, что я видела. И это показывается мне словно для того, чтобы сказать, что все мои «амбиции» глупы. И на это у меня есть только один ответ: «Господь, Ты везде, Ты во всем, и мы должны видеть Тебя через все.» И тогда… это успокаивается. Я говорю тебе, я говорю тебе это не для того, чтобы обрадовать или утешить тебя, я говорю тебе это, потому что это факт, который я сама наблюдала с интересом и любопытством: мы с тобой чрезвычайно близки там наверху в глубоком интеллектуальном понимании и в Великом Свете. И это передается через идентичность переживания в интеллектуальном сознании. Я знаю твои трудности, я знаю их, я знаю их с первого дня, как только я увидела тебя (и даже до того, как ты приехал сюда); с этой точки зрения есть большой прогресс, только это пошатнуло твое физическое здоровье, из-за борьбы. Я знаю, что ты можешь полностью вылечиться, но для этого твой витал должен обратиться, и под «обращением» я имею в виду не подчинение — обратиться – это понять. Обратиться, это прильнуть.

(Сатпрем кладет голову на колени Матери)