Мать, "Адженда", Том VI, 1965

...Я нахожу это гораздо более прямым, чем «интеллектуальные трансцендентности», в которых всегда есть немного претензий, ведь они всегда «выше всего этого ребячества» — и это как раз тоже ребячество.
12 июня 1965
По поводу одного письма, которое Мать написала одному ученику:

… Есть все, что угодно! усложнения, множество усложнений; есть всевозможные дурные воли, в конце концов, люди, движущиеся кругами вместо того, чтобы идти вперед. И идиотские выдумки. Одной ночью… потому что моя голова всегда неподвижна, вот так [жест к голове, ладони открыты Свету свыше]; я благодарю Господа за это, и это всегда так; так что я не решаю, что надо делать, я не решаю, что надо ответить, ничего: когда это приходит, это приходит. Некоторые люди проделывали очень мерзкие шутки ([смеясь]: мне это совершенно безразлично!), и я не шевелилась. И вот, посреди ночи, пришла сила, вцепилась в меня и сказала: «Вот ответ, вот, что надо сказать.» Я сказала «хорошо» (я, конечно же, лежала в постели) и не пошевелилась. [Мать принимает более императивный тон: ] «Вот что надо сказать» — А, хорошо! И я опять не двигаюсь. [Еще более императивным тоном: ] «Вот что надо сказать» [Мать смеется]. Тогда я поднялась, пошла и во тьме записала то, что мне надо сказать! После этого все кончилось.

* * *

(Затем Мать приступает к переводу «Савитри»: диалог со Смертью)

[Мать читает текст: ] А Она [Смерть] — шутница!

… Then will I give thee all thy soul desire [Тогда я дам тебе все, что желает твоя душа]

Шутница.

All the brief joy earth keeps for mortal hearts [Всю краткую радость, которую земля хранит для смертных сердец] But I don’t want them! [Но я не хочу их!] — Это действительно шутница. И что с ней произойдет?

…My will once wrought remains unchanged through Time [Однажды установленная, моя воля остается неизменной во Времени]

О-о! Ты посмотри!

And Satyavan can never again be thine [И Сатьяван никогда больше не будет твоим] “Savitri”, X.III.636

Это не так, старина!

(Мать переводит)

Тогда я дам тебе все, что желает твоя душа…

У души нет желания! Легко сказать: «Я дам тебе все, что желает твоя душа», душа ничего не желает. Так что она [Смерть] ничем себя не связывает! Это шутница — большая шутница.

14 июня 1965

(Мать подыскивает открытку для ответа одному ученику. На одной из открыток нарисована большая рыба :)

Символом чего является рыба?

Я не знаю; буддисты используют символ двух переплетенных рыб. Я думаю, это Множественность?

У меня часто бывают подводные сны: например, однажды я спустился под воду (и безо всякой трудности), и там было очень много рыб — я ловил рыбу под водой. Но эти рыбы были мертвы или только что умерли — множество еще не разложившихся рыб, они были еще хороши, но мертвы, потому что им не хватало воздуха или воды.

Вообще говоря, рыба в море означает Множественность. Но, должно быть, есть много значений; я говорила тебе, что Буддизм часто использует образ рыбы в качестве символа. Мой мальчик, есть сотни и сотни символик. И люди всегда противопоставляют их, но, в сущности, это только разные способы видеть одну и ту же вещь. Согласно моему переживанию каждый человек имеет свой символизм. Например, для змей это очень примечательно. У некоторых людей, когда они видят во сне змей, возникает ощущение, что это предвещает им катастрофы; у меня самой были всевозможные сны со змеями: мне надо было пройти сквозь сады с кишащими повсюду змеями — на земле, на деревьях, везде — и не с благорасположенными змеями! Но я очень хорошо знала, что это означает; в ходе того сна я знала: это зависело от определенных ментальных условий вокруг меня и злых воль — ментальных злых воль. Но если только иметь ментальный контроль и ментальную силу, тогда можно пройти, змеи не тронут. А другие люди, когда они видят змей, думают, что это означает вселенское сознание. Так что нельзя сказать. Теон всегда говорил, что змей является символом эволюции, и те, кто был с ним, всегда видели змей с радужной окраской, со всеми цветами, и это был символ вселенской эволюции. В сущности, действительно у каждого свой символизм. И что касается меня самой, я видела, что мой символизм зависел от периодов моей жизни, от моей деятельности, степени развития. Есть вещи, которые я снова вижу, но теперь я вижу в них другой смысл, чем раньше. Это очень интересно, но это полностью принадлежит области относительного. Это очень ментально. Помню, например, было время, когда я видела людей в виде животных!… Это служило указанием на то, какому типу природы они принадлежат. И помнится также, что когда я была во Франции, однажды днем я увидела (я сидела в большой комнате), как приходило множество мелких животных, в частности, кроликов, кошек, собак, всевозможных зверюшек, птиц; они приходили и приходили, все — на мои колени! Их там было множество… И вдруг в комнату вошел огромный тигр, который кинулся на них и фрр! разогнал их! [Мать смеется] Однако животные были людьми… и тигр тоже был кем-то. Это забавно. Но сейчас я вижу, что есть наложенные друг на друга глубины: есть один символизм, затем, глубже, есть другой символизм. И, в конечном счете, каждая форма есть символ. Все формы, и наша форма является символом — не очень блестящим символом, надо сказать! О! если бы мне было нечего делать, то я проводила бы все свое время, просто записывая ночную деятельность, то, что я вижу, слышу и делаю ночью со всеми людьми… о! со всеми типами людей, во всевозможных странах. И вещи, вещи, так много вещей, которые я никогда не видела физически и о которых никогда не думала— совершенно неожиданные вещи. Это гораздо интереснее романов, о! Только требуется много времени.

* * *

(Мать переходит к переводу «Савитри», к диалогу со Смертью; затем она внезапно останавливается посреди строчки :)

Прямо сейчас я ничего не слышу, я как бы… Такое впечатление, что я окутана плотным туманом… [Мать «смотрит»] очень блеклым жемчужно-серым туманом. И это туман как для звука, так и для зрения. Как если бы вещи были далеко-далеко от меня: вещи, люди, шумы, образы, все, далеко-далеко… [Мать возобновляет чтение]:

And my will once wrought remains unchanged through Time And Satyavan can never again be thine. [Однажды установленная, моя воля остается неизменной во Времени И Сатьяван никогда больше не будет твоим.]

Она [Смерть] выглядит несколько глупой, потому что даже если Сатьяван и не вернется в этом теле, что помешает ему взять другое! Она хвастается! И Савитри (или «Голос») говорит ей потом, ты помнишь: «А! мы все же сохраним тебя, ты еще будешь нужна некоторое время.» Когда она уже хорошенько поколочена, когда с ней покончено, она говорит ей: «Мы пока сохраним тебя, потому что ты еще нужна» , ты не помнишь? Милейший подарок… О! Верно, во многих случаях это необходимо. Помню, я как-то читала один рассказ, в то время, когда я принимала… я думаю, он был напечатан в “Le Matin”, журнале “Le Matin”. Там печатались романы, и я читала их, чтобы увидеть состояние умов людей. И там был один необычный роман, в котором главный героем была бессмертная женщина (она была приговорена к бессмертию, не знаю какой уж божественностью), и она пыталась сделать все, чтобы умереть, но у нее это не получалось! Роман был дурацкий, все там было по-дурацки, но точка зрения была перевернута: она была обречена на бессмертие и… ох! она говорила: «Когда же я смогу умереть?» с обычной идеей, что смерть означает конец, что тогда все кончается и наступает покой. И ей было сказано: «Ты сможешь умереть только тогда, когда найдешь на земле настоящую любовь…» Все было перевернуто вверх ногами. Но когда я прочла это, это дало мне пищу для размышлений — иногда самые большие глупости больше всего заставляют размышлять. И чтобы закончить этот рассказ… она была то одной личностью, то другой, была жрицей в Древнем Египте, кем только она ни была, и, наконец (я не помню), наступили современные времена: она встретила молодую пару, недавно поженившуюся: муж был замечательным человеком, интеллектуалом (я думаю, он был изобретателем); его жена, которую он страстно любил, была глупой, как пробка, и злобной, и она портила всю его работу, отравляла всю его жизнь… но он продолжал ее любить. И это [смеясь] они привели как примел совершенной любви! Я прочла это, может быть, более полувека тому назад, и я еще помню это! Потому что это заставило меня размышлять долгое время. Я прочла это и сказала себе: «Вот как люди понимают!» Это было, о! точно более полувека тому назад, потому что я уже пришла к «Космическому», учению Теона и внутреннему божественному Присутствию, и я знала, что новое творение будет творением бессмертия — я сразу же почувствовала, что это так (что это было способом выражения чего-то истинного). И затем, когда я прочла это, я сказала себе: «Вот как люди все переворачивают! голова внизу, ноги в воздухе.» Я очень долго размышляла над этой проблемой: «Как привести это в истинную позицию?» И я начала работать… Уже в то время я упражнялась в том, чтобы вставать на эту точку зрения, смотреть на вещи с этой точки зрения, понимать, как могла существовать эта точка зрения. И эти две вещи заставляли меня размышлять: воля умереть и то, что люди считали «совершенной любовью» — две глупости. Но я открыла то, что было истинно в этом, это было интересно; я искала-искала и вдруг почувствовала это стремление к неизменности, к неизменному миру. Что же, все было наоборот: только неизменный мир может дать вам вечность существования. Все было наоборот: хотели прекратить существование, чтобы найти неизменный мир. Но ищут неизменный мир, и это то, что вызывает прекращение существования, чтобы позволить трансформацию. И любовь, которая не обусловлена: она не зависит то того, любят вас или нет, умны вы или нет, злы вы или нет — это понятно. Но об этом было сказано каким-то смехотворным образом. Любовь не обусловлена, тут не о чем говорить, иначе она не была бы любовью, это то, что я называю сделкой: «Я даю тебе свою привязанность, чтобы ты дала мне свою; я мил с тобой, так что ты должна быть мила со мной»! Вот как люди обычно понимают любовь, но это глупо, это не имеет смысла. Я поняла это, когда была еще совсем маленькой, я говорила: «Нет! Вы можете хотеть, чтобы другие были милы с вами, если вы милы с ними, но это не имеет ничего общего с любовью, ничего, абсолютно ничего.» Сама суть любви не обусловлена.

* * *

Немного позднее

Мы сейчас разрабатываем… (как назвать это?) правила (о, что за скверное слово!) для приема в Ашрам… Да!… Это не так, что если вы принимаете правила, то вы приняты, это не так, но когда кто-то принят, мы ему говорим: «Но знайте… (когда он потенциально принят), вот что вы обязуетесь, становясь членом Ашрама.» Потому что просьб о приеме в Ашрам полным-полно, и, по крайней мере, в девяносто девяти случаях из ста они исходят от людей, которые хотят придти сюда, чтобы чувствовать себя комфортно, отдыхать и ничего не делать — лишь один из ста приходит по духовному стремлению (о! и даже тогда… к этому стремлению много чего примешано). Чтобы они не говорили нам потом (потому что были такие случаи): «А! но я не знал, что это так», под тем предлогом, что нам это не было сказано. Например, «Я не знал, что нельзя…» [Мать спрашивает себя на мгновение] Чего нельзя делать?… [затем, смеясь, показывает пальцем на Сатпрема: ] нельзя курить. И принимать алкоголь нельзя, нельзя жениться, кроме как номинально и т.п. И, затем, надо работать, и все ваши желания не будут автоматически удовлетворяться. Мне пишут письма: «Но вы мне говорили, что…» (О! естественно, я такого никогда не говорила)… такого-то числа (ты понимаешь, достаточно давно, так что я не помню!), вы мне говорили, что…» И из того, что написано, я ясно вижу, что я говорила и как сказанное мною перевернуто с ног на голову. Так что мы сейчас собираемся подготовить бумагу, которую мы будем давать им прочесть, после чего будем спрашивать: «Вы хорошо поняли?» И когда они скажут, что хорошо все поняли и подпишут бумагу, мы, по крайней мере, сохраним ее, и когда они начнут нас досаждать, мы покажем ее и скажем: «Пардон, мы предупреждали вас, что это не… (как это называется?) не Эдем, где можно оставаться, ничего не делая, и что на вас будет падать манна небесная!» Так что первым условием я поставила (я написала это по-английски): единственная цель жизни — посвящение себя божественной реализации (я использовала не точно эти слова, но такова идея). Прежде всего (можно обманывать самого себя, но это не составляет никакой разницы), прежде всего, вы должны быть убеждены, что это то, чего вы хотите, и что вы хотите только этого — во-первых. Затем Нолини сказал мне, что вторым условием должно быть безоговорочное принятие моего авторитета. Я сказала: «Не так!», надо сказать: «безоговорочное принятие авторитета Шри Ауробиндо» (можно добавить [смеясь], «представленного мною», потому что он, конечно же, не может говорить никому, кроме меня — мне он очень ясно говорит, но другие не слышат!). Затем было множество других вещей, я больше не помню, и, наконец, последним пунктом идет… [Мать ищет запись]… Я помню, раньше Шри Ауробиндо тоже писал небольшую бумагу, чтобы показать ее людям, но его текст устарел (речь в нем шла о том, чтобы не спорить с полицией! и еще что-то, я не помню: это устарело). Но я не хочу делать никаких запретов, потому что запреты… прежде всего, это подстрекает к протесту, всегда; и, затем, есть немало индивидов, которым, когда запрещаешь что-то делать, сразу хочется это сделать — они могли бы и не подумать об этом, но только сделай им запрет, как сразу же: «А! Я делаю то, что хочу.» Хорошо. [Мать начинает читать] To those… [Тем…] Я делаю различие: есть люди, которые приходят сюда и хотят посвятить себя божественной жизни, но они приходят, чтобы работать, и они будут работать (они не будут делать интенсивную йогу, потому что ни один из пятидесяти не способен ее делать, но они могут посвятить свою жизнь, работать и делать свою работу незаинтересованно, как служение Божественному — это очень хорошо), но, в особенности: To those who want to practice the integral yoga, it is strongly advised to abstain from three things [Тем, кто хочет практиковать интегральную йогу, настоятельно рекомендуется воздерживаться от трех вещей]… Так вот, эти три вещи ([смеясь], заткни свои уши): sexual intercourse (это третье), and drinking alcohol and… [шепотом] smoking [сексуальные отношения, прием алкоголя и курение]. Должна сказать, я родилась в семье, где никто не курил: мой отец никогда не курил, и его братья никогда не курили — словом, никто не курил. Так что с самого раннего детства я не была приучена к тому, что кто-то курит. Затем, когда я жила с художниками… Художники курят (им кажется, что это дает им «вдохновение»!), но мне был отвратителен запах дыма. Я ничего не говорила, чтобы не быть нелюбезной, но мне это было отвратительно. Затем я приехала сюда — Шри Ауробиндо курил. Он курил нарочно, он курил, чтобы сказать: можно делать йогу, куря, я говорю, что можно курить и делать йогу, и я курю. И он курил. И, естественно, все ученики тоже курили, потому что курил Шри Ауробиндо. Некоторое время я даже давала им карманные деньги на сигары (они курили сигары — что за гнусность!). Затем я перешла жить в дом Шри Ауробиндо, мы свободно разговаривали, и как-то я ему сказала: «Как ужасен запах дыма! [смеясь] это отвратительно!» Тогда он мне сказал: «О! тебе не нравится запах?» — «О!», - ответила я, - «не только не нравится, но я должна делать йогическое усилие, чтобы меня не стошнило!» На следующий день он бросил курить. С этим было покончено, он никогда больше не курил… Это было мило. Это не из принципа, а потому что он не хотел, чтобы я боролась с запахом. Но я никогда ничего не заявляла: он просто спросил меня об этом в обычной беседе, и я ответила. И когда он бросил курить, то и все ученики должны были тоже бросить курить — курение больше не позволялось: он больше не курил. Нет, для некурящих [смеясь] табачный дым других очень… Но то же самое было с питанием, мясом и т.п. Долгое время мы ели мясо; это даже было очень забавно: Павитра был строгим вегетарианцем, когда он приехал сюда; а в то время мы не только не были вегетарианцами, но и убивали кур прямо во дворе (!) и… [смеясь] комната Павитры была прямо рядом с кухней — кур убивали под самым его носом! О! бедный Павитра! Затем это прекратилось по очень простой причине (а вовсе не из-за принципа): мясная пища обходится гораздо дороже, чем вегетарианская! Это вызывало сложности. Я же была вегетарианкой из-за вкуса — все из-за вкуса, не из принципа. Я стал вегетарианкой в начале века, о! давно… (да, должно быть, более шестидесяти лет тому назад), потому что в детстве меня заставляли есть мясо, и это было для меня отвратительно (не идея: я не любила вкус мяса, он был мне отвратителен!), и доктор даже сказал, что мне следует давать соленья и всевозможные приправы, чтобы заглушить вкус мяса. Так что, как только я стала независимой и свободной, я сказала: «Кончено! [смеясь] Я больше не ем мяса» — не как правило, потому что время от времени я еще ела гусиную печенку (это не по-вегетариански!), и еще долго я ела лангустов или омаров, подобную пищу — не было правила, о! прежде всего, нет правил, только вкус. Но, как ты сказал раньше , это «усложнение», это точно то, что я чувствовала. И когда меня перенесли в эту комнату (ты знаешь, они держали меня в постели не знаю уж сколько времени — не могу сказать, как долго, а они мне не говорят), и я начала есть, доктор приписал мне есть куриный бульон; но, чтобы сделать куриный бульон, надо убивать по цыпленку каждый день — они и у бивали по цыпленку ежедневно, чтобы сделать мне куриный бульон. Затем, когда наступила жара, они сказали, что все цыплята заболели (из-за жары), и поэтому, в конце концов, не очень-то хорошо есть суп из больных цыплят! Тогда я сказала: «Прекратите!», и после этого мое сердце было довольно: «Теперь [смеясь] они больше не убивают цыплят.» Только так получилось, что как раз в то время я набрала два килограмма (в то время доктор обычно меня взвешивал), и он мне сказал: «Посмотрите, вы набрали вес!» Я ответила ему: «Но я не хочу набирать вес!» Ты видишь [Суджате], я искренне говорю перед ним! [Смеясь :] Надо делать то, что я говорю, а не то, что я делаю! Не из принципа — не из принципа: из-за вкуса. Вот так, мой мальчик.

18 июня 1965

Помнишь, что я тебе говорила? Что это будет «улучшенное физическое тело», которое осуществит переход между человеческим и супраментальным телом? … Прошлой ночью Шри Ауробиндо сказал мне это своим образом, что это так, что это верно. Это было очень интересно. Очень интересно. Прошлой ночью, долгое время, мы ходили во всевозможные места, не знакомые мне: города, поля, леса и т.п. Это длилось очень долго. И вот мы были где-то там, возле леса (у дороги, проходящей через лес), мы были чем-то заняты, мы «разговаривали», как вдруг он присел на колени… Ты знаешь, он никогда не носит, так сказать, одежды; когда я увидела его в первый раз в его доме (в его супраментальном доме), в тонком физическом, он был без одежды; но это нечто вроде вибрирующей материи: это очень материально, это очень конкретно, и это имеет нечто вроде цвета, который не является каким-то цветом, это немного золотое и сияющее — это не испускает лучей, но это вибрирует лучистым светом. И, по крайней мере, в девяти случаях из десяти, он выглядит так. Прошлой ночью он и выглядел так. Так вот, я была чем-то занята (мы приводили в порядок что-то, и я была занята), когда, вдруг, я увидела, что он присел на колени и побежал стометровку. Сначала я была шокирована, я сказала себе: «Что это ?!» И очень легко: он взял старт как стрела, затем остановился на несколько минут, развернулся и побежал назад. Затем он опять остановился и в третий раз побежал стометровку. Но после третьего забега он стал высоким, а тело стало тонким. Он стал высоким словно для того, чтобы продемонстрировать мне: вот так тело будет трансформировано. Он стал очень высоким, очень сильным. Это было очень интересно и совершенно неожиданно. И после второго забега он стал сильнее, чем после первого; после третьего же забега он был великолепен: высокое, великолепное существо с этой вибрирующей, сияющей субстанцией. И что за бег! Прыжки! Это было фантастично. В последний раз он бежал фантастично, словно не касаясь земли. Мы очень-очень редко «говорим». Иногда он говорит мне что-то, но это для особой важности и с особой целью — мы понимаем друг друга без слов. В этот раз он тоже ничего не сказал, но я поняла. Это было частью очень длинной деятельности, но именно это поразило меня больше всего, потому что это явилось как бы ответом [на то, что я сказала некоторое время тому назад]. Он сказал: «Да, это так, ты права, это так.» И это изменило тело за три раза: после первой пробежки он был таким, как я его знала, но стал более молодым и более подвижным; после второй пробежки он стал уже сильнее; а после третьей пробежки он был великолепен. Я хотела рассказать тебе это. Это все. А теперь что ты мне скажешь?

(молчание)

Хорошо, я больше ничего не скажу!

Все же остается вопрос, который я уже задавал тебе по этому поводу: мне трудно понять, как это супраментальное тело, сделанное из очень материальной, но все же из совершенно другой субстанции…

А! В связи с этим у меня было другое переживание, несколько дней тому назад… Ты знаешь, что говорят о субстанции, «более плотной», чем физическая субстанция… Как они ее называют?… [Мать не может вспомнить] Теон уже говорил о ней, но я думала, что это было его воображением. Но мне сказали, что ее открыли научными методами, и кажется, что количество этой «более плотной материи» УВЕЛИЧИВАЕТСЯ. Как они назвали ее? Она как-то называется. Я сейчас не помню, но некоторое время тому назад, кто-то, приезжавший из Франции, сказал, что сейчас в научных кругах говорят, что, как кажется, количество этой материи, более плотной, чем физическая материя, увеличивается на земле — это чрезвычайно интересно. Что касается Теона, то он говорил, что блистательное тело будет сделано из материи, более плотной, чем физическая материя, но с качествами, которыми не обладает физическая материя. И, действительно, кажется, что она имеет качества, которых нет у Материи: эластичности, например. Что же, несколько ночей тому назад (я не помню, когда), я была в одном месте, в котором была собрана какая-то бледно-серая субстанция, похожая на размягченную глину (то есть, на тесто). И эластичная [смеясь], липкая! Она была как разведенный цемент, но очень бледная, очень милого жемучжно-серого цвета и клейкая: она тянулась, как жвачка! И, затем, там собралось несколько человек, чтобы искупаться в этой субстанции! Некоторые барахтались в ней с наслаждением! Они обмазывались ей с ног до головы, и она прилипала! А я сама… (Если вы уж оказались там, вы неизбежно были более или менее погружены в нее: она была везде, даже в воздухе, невозможно было избежать ее) но там была одна дама, которая очень заботилась о том, чтобы я не измазалась в этой субстанции, что было не так уж неудобно: помню, что я носила нечто вроде светлой одежды, белой с красным (белая одежда с красным орнаментом), я была одета в нее для того, чтобы эта субстанция не прилипала ко мне. Но я смотрела на это и видела, например, как наш Пурани валялся в ней, скользил по ней с наслаждением! Он весь промок в этой грязи. И все люди были в этой грязи. Единственно, это была жемчужно-серая грязь очень милого цвета, но она была липкой! И утром, когда я пробудилась, я сказала себе: должно быть, это новая готовящаяся субстанция — она еще не полностью готова, а подготавливается. Там были очень забавные детали: это было устроено как курорт на минеральных водах. Подобно этому. И люди приходили туда принимать ванны. Как это называется?… Павитра знает название. Я знала это: Теон назвал это так, как называют сейчас. Но я больше не помню. Материя, более плотная, чем физическая Материя. Но эластичная. И, вероятно, эта материя претерпит какие-то трансформации, я не знаю. Возможно, эта одежда, которую я одеваю, служит символом… Она была белой с золотыми нитями и красной вышивкой (это было очень красиво), и я была окутана ей, так что эта грязь мне не докучала.

Символом чего это было?

Символом силы, которая трансформирует это в приемлемую субстанцию.

(молчание)

Вероятно, сознание, которое будет учиться использовать эту субстанцию (подобно тому, как было сознание, которое училось использовать телесную субстанцию), будет учиться делать из нее нечто подходящее. Ведь мы привыкли к нашей телесной субстанции, но, очевидно, было нечто вроде сверх-химии, которая сотворила телесную материю. Она кажется нам совершенно естественной, но не всегда так было — прошел долгий путь, например, от медузы до нашего тела. У меня возникает впечатление субстанции, которая должна еще подвергнуться работе адаптации, трансформации, использования и которая послужит внешней формой для супраментального существа. У меня такое впечатление, что Шри Ауробиндо уже обладает этой тонкой супраментальной формой. Например, что касается передвижения, то не возникает такого впечатления, что он подчиняется тем же законам, что и мы; только, поскольку это тонко, то не кажется удивительным. И также есть некая неоднозначность: он находится одновременно в нескольких местах. И пластичность, способность адаптации к тому, какую работу предстоит делать, с какими людьми встречаться. Я отдаю себе отчет в том, что в этих активностях я вижу Шри Ауробиндо определенным образом, но я думаю, что другие видят его не тем же образом — они видят его по-другому, вероятно, в одежде. Когда он бегал возле леса, мы были там совсем одни, и это был большой лес, где больше не было никого; а затем, несколько минут спустя, мы оказались с ним в другом месте, и там были люди, другие люди, с которыми он говорил; и совсем не было впечатления, что другие видят его без одежды: должно быть, они видели его в одежде. Однажды я видела его в одежде, довольно давно: я рассказывала тебе историю о его корабле, тоже сделанном из глины.

Из розовой глины.

Да, это было нечто вроде глины, розовой глины. Что же, кажется, в то время он носил одежду. Ты видишь, нет фиксированности нашей материи. Это было как в том видении «супраментального корабля», где каждый одевался по собственной воле. Но в моей ночной деятельности это совершенно естественно, я там не думаю — я там не наблюдаю с маленьким глупым пониманием по привычке, все это совершенно естественно. Ладно, хватит болтать!

[Суджата :] Ты тоже высока ночью.

Я не слышу, малышка, мой слух — в тумане!

[Суджата повторяет :] Когда тебя видят ночью, ты выглядишь высокой.

Конечно! О, я знаю это! Все люди кажутся мне маленькими, и только так я знаю об этом — я не знаю, что я высокая, это другие кажутся мне маленькими. Я высокая.

[Суджата :] Ты, по крайней мере, вот такой высоты [Суджата указывает на потолок высотой 4,5 м]

Да, я заметила: я часто смотрю на людей вот так [Мать наклоняется с кресла]. Но это совершенно естественно, у меня нет ощущения, что я высокая.

(молчание)

Этой ночью был момент, когда мы подготавливали определенное число вещей, которые были одновременно как пища, лекарство и средство трансформирования Материи. Это имело различные цвета, проходили испытания, он показывал мне это. Но так было не в первый раз: такое происходит очень часто. И затем, самое прекрасное во всем этом деле, это когда я поднимаюсь, то все детали сразу же сметаются! Как если бы я чувствовала руку, которая приходит, берет и сметает — умышленно. Но я помню, у меня еще есть образ, где он демонстрирует вещи со своими пробирками. Там был человек… который выглядел ученым (ему было приблизительно сорок лет, между сорока и пятидесятью, молодой, но не очень), и он выглядел очень задумчивым. Он сидел. Я не знаю, какой национальности он был, я не помню, но он был современным; он был современным человеком, носил современную одежду, и Шри Ауробиндо показывал ему свои пробирки с вещами, находящимися в них, и воздействие этих вещей на совокупность материи. Я была там, я видела это (я смотрела с большим интересом), и в тот момент я все понимала. И я еще вижу этот образ, но убрано ментальное знание, ментальный перевод, который позволил бы мне сказать: «Теперь я знаю.» Всякий раз одно и то же. Должно быть, это означает, что это должно даваться другим людям, а не мне, чтобы они использовали это, потому что их мозг, вероятно, более подготовлен, чем мой, и у них лучшие условия для исследования. Очевидно, что работа идет.

(молчание)

Еще одна вещь, вчера… что-то сейчас готовится… В свое время, когда Шри Ауробиндо был здесь, и я жила в том доме, который сейчас называется «спальным крылом», там была большая веранда, и я обычно прогуливалась по этой веранде (Шри Ауробиндо находился в своей комнате, он работал), и я прогуливалась совсем одна; но я не была совершенно одна: всегда был Кришна — Кришна, бог Кришна, каким его знают, но более высокий, более красивый, и не смехотворно голубой, ты знаешь, не синевато-серый! не такой. И мы всегда, всегда прогуливались вместе — мы гуляли вместе. Он находился чуть позади [жест: позади и почти напротив затылка и плеч]; я была чуть впереди, как если бы моя голова находилась на его плече, и он шел (у меня не было такого ощущения, что моя голова покоится на его плече, но было так), и он шел, мы разговаривали. Так было больше года, ежедневно. Затем это кончилось. Потом я видела его время от времени (когда мы перешли в новый дом, я видела его); иногда ночью, когда я очень уставала, он приходил, и я спала на его плече. И тогда я очень хорошо знала, что это был способ, каким показывался Шри Ауробиндо. Затем, когда я перешла сюда [в эту комнату], и Шри Ауробиндо ушел, я стала прогуливаться, повторяя мантру. И тогда пришел Шри Ауробиндо, и он занял точно то место, которое раньше занимал Кришна [тот же жест: позади головы]; я ходила, и он был там, и мы так вместе ходили день за днем, день за днем. И это стало таким конкретным, таким чудесным, что я начала себе говорить: «Зачем заниматься людьми, вещами, я хочу, чтобы так было всегда!…» Он перехватил это и сказал: «Я больше не приду.» И перестал приходить. Я сказала «хорошо» и стала посвящать свою мантру всевышнему Господу, я очень хотела, чтобы Он пришел гулять со мной, но ни в какой-то другой форме: только Он сам. И Сила, Присутствие, все было там, и я Его чувствовала все больше и больше, все более и более ясно, стоящим вот так, прямо за мной, безличностным. В течение нескольких дней у меня было такое ощущение, что я близка к чему-то; и вчера, в течение получаса: ЭТО Присутствие — Присутствие… Совершенно конкретное присутствие. И это Он сказал мне: «Сначала Кришна, затем Шри Ауробиндо, потом Я.» Только [смеясь], Он не хочет, чтобы эффект был тот же самый и я бы сказала: «Все, хватит заниматься людьми»!

* * *

(Важное отступление, последовавшее из банального вопроса: Мать спросила Суджату, хорошо ли работает новая пишущая машинка)

[Суджата :] Они настроили клавиатуру таким образом, что теперь стало гораздо труднее печатать.

Но клавиатура международного образца, не так ли?

Да, но они пытались «улучшить» ее.

А!… То же самое было, когда я была в Японии: все, чему их учили, они «улучшали» — и это становилось неработоспособным! После американской оккупации они это поняли.

(молчание)

Можно гадать, действительно, не нужна ли американская оккупация Индии; это произвело бы двойной эффект: обратило бы американцев и заставило индийцев сделать прогресс… Они бы сделали практический прогресс, как японцы. И американцы сейчас являются учениками японцев: с точки зрения Красоты они сделали чудесный и совершенно неожиданный прогресс. Если бы американцы пришли сюда, они бы обратились, они стали бы… о! они поняли бы духовную жизнь. Единственно, конечно, оккупация не желательна (!) Но это самый чудесный способ: оккупанты всегда учатся у тех, кого они оккупируют. Возможно, американцы стали бы самыми воинствующими духовниками, оккупируй они Индию. Только для индийцев настали бы плохие времена… Но они стали бы очень практичными, они навели бы порядок во всем, что они делают — то, чего у них совершенно нет (за примером далеко ходить не надо: взять хотя бы эту пишущую машинку). Это неприятно. Это нечто повисшее [американская оккупация]. В своем активном сознании я не хочу этого. Прежде всего, это займет долгое время — это всегда занимает долгое время. Много потерянного времени, много страданий, много унижений. Но это очень радикальное средство. Во всяком случае, если новая оккупация необходима, то НЕСРАВНЕННО лучше, чтобы она была американской, а не русской, потому что от русских индийцы получили бы БЕСПОЛЕЗНЫЙ урок: это урок общности, истины сообщества — индийцы знали это еще раньше русских (саньясины образовывали идеальное сообщество); они знали это до русских, значит, они ничему не научились бы, это было бы совершенно бесполезно. И, по правде говоря, мне совершенно все равно, что русские стали бы духовниками, потому что русские мистичны по своей душе — они, ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ, (по меньшей мере) столь же мистичны, как индийцы. Так что вся их общность и их коммунизм были бы претензией. Это совершенно бесполезно — бесполезно. Американская оккупация — это радикальное средство, но… О! когда я вижу здесь то, что могло было быть внесенным английским духом, о! это ужасно — я не люблю Англию. И англичане… англичане научились у индийцев по максимуму, но этот максимум — очень маленькая вещь. Американцы хотят учиться. Они молоды и хотят учиться; англичане стары, степенны, затвердели и… о! такая претензия — они знают все лучше всех. Так что они очень мало чему научились. Они извлекли самый максимум, но это очень мало; их максимум очень мал. Англичане… [жест потопления] они обречены быть затопленными. О! надеюсь, ты не записываешь это!

Есть такое впечатление, что скорее китайцы придут сюда, чем кто-то другой.

О! но китайцы… Китайцы пришли с Луны, что они делают на Земле! У китайцев нет земного происхождения: они с Луны.

Да, но, в конце концов, сюда скорее придут китайцы, чем американцы или русские, так кажется?

Чем американцы…

Обстоятельства кажутся скорее…

Нет, американцы могут придти сюда, чтобы «спасти» Индию от Китая.

(молчание)

Находиться под властью Китая — тогда уж лучше умереть. Китайцы… с точки зрения чувствительности они монстры. Они монстры. Они лунные — лунные, то есть, холодные, ледяные. Здесь нет колебаний между этими двумя. Китайцы, китайское господство на земле, это затвердение земли, охлаждение земли на лунный манер. О! это было бы ужасно. А! до свидания, дети мои. Мы не хотим катастроф.

23 июня 1965

Ты слышал об Ауровиле? Уже давно у меня был план «идеального города», но это было во время жизни Шри Ауробиндо, со Шри Ауробиндо, живущим в центре города. Потом… меня это больше не интересовало. Затем снова появилась идея Ауровиля (это я назвала этот город Ауровилем), но с другого конца: вместо формации, которая должна найти свое место, это будет место (возле озера), которое вызовет рождение формации; и до сих пор я мало интересовалась этим, поскольку я не воспринимала ничего прямого. Затем эта маленькая H вбила себе в голову построить себе дом там, возле озера, и еще один дом рядом со своим домом, и предложить его мне. И она написала мне о всех своих грезах; и одна-две фразы вдруг пробудили старое-престарое воспоминание о чем-то, что пыталось манифестировать — творение — когда я была очень маленькой (не помню, в каком возрасте), и это же снова пыталось манифестировать в самом начале века, когда я была с Теоном. Затем все это забылось. И оно вернулось с этим письмом: вдруг у меня появился план Ауровиля. Сейчас у меня есть общий план; я жду R, чтобы сделать детальный план, потому что я сказала себе с самого начала: «Архитектором будет R», и я написала R. Когда он приезжал сюда в прошлом году, он ездил посмотреть Шандагор, город, построенный Ле Карбюзье там, в Пенжабе, и он остался не очень-то доволен им (этот город кажется мне посредственным — я не знаю, не видела его; я видела только фотографии — они были отвратительны), и когда он со мной говорил, я видела, что он чувствовал: «О! если бы мне предоставилась возможность построить город!…» Так что я написала ему: «Если ты хочешь, я дам тебе возможность построить город.» — Он очень доволен, скоро приедет. И когда он приедет, я покажу ему свой план, и затем мы построим город. Мой план очень прост. Город будет там, на пути в Мадрас, на холме. [Мать берет бумагу и начинает рисовать] Здесь у нас будет (естественно, в Природе не так: нам надо будет приспосабливаться — так в идеале), здесь будет центр города. В центре будет парк, который я видела, когда была совсем маленькой девочкой (возможно, это будет самый красивый парк в мире с точки зрения материальной, физической Природы), парк с водой и деревьями, как все парки, и там будут цветы, но не много цветов (цветы в виде вьющихся растений), пальмы и папортники (все виды пальм), вода (если можно, текущая вода), и, если возможно, маленькие водные каскады. С практической точки зрения это будет очень хорошо: в конце, вне парка, можно построить резервуары, которые будут снабжать жителей водой. Затем, в парке, я видела «Павильон Любви» (но мне не нравится употреблять это слово, потому что люди превратили его в нечто гротескное), я говорю о принципе божественной Любви. Но это изменено; это будет «Павильон Матери», но имеется в виду не это [Мать указывает на себя], а Мать, принцип Матери (я говорю «Мать», потому что Шри Ауробиндо использовал это слово, иначе я взяла бы другое — я взяла бы «созидательный принцип» или «реализующий принцип» или… что-то подобное). И это будет маленькое здание, не большое, только с комнатой для медитаций внизу, с колоннами и, вероятно, круглой формы (я говорю «вероятно», потому что предоставляю R окончательно решить это). Выше будет комната, а крышей будет закрытая терраса. Ты видел старинные индомонглоьские миниатюры с дворцами, в которых есть террасы и маленькие крыши, поддерживаемые колоннами? Ты видел эти старинные миниатюры? В моих руках были сотни таких миниатюр… Но этот павильон будет очень, очень мил: маленький такой павильон, с крышей над террасой и низкими стенами, возле которых будут стоят диваны, на которых люди смогут сидеть и медитировать на открытом воздухе ночью. А внизу, в самом низу, будет просто комната для медитаций — в этом месте ничего не будет. В глубине, вероятно, будет что-то, что будет живым светом (возможно, символ из живого света), это постоянный свет. А так, это будет очень спокойное, очень молчаливое место. Примыкать к нему будет маленькое жилище (да, маленькое жилище, но в нем все же будет 3 этажа), но не больших размеров, и это будет дом Н, которая будет выступать в роли хранительницы — она будет хранительницей павильона (она написала мне очень хорошее письмо, но она не понимала всего этого, конечно же). Это будет центром. Вокруг будет кольцевая дорожка, которая отделит парк от остальной части города. Вероятно, будут входные ворота (должны быть одни) в парк. И на этих воротах будет стоять охранник. Охранником будет новая девушка, которая недавно прибыла из Африки и написала мне письмо, говоря, что она хотела бы быть «охранницей Ауровиля», чтобы туда могли входить только «служители Истины»… [смеясь] это очень милый план (!) Так что, вероятно, я поставлю ее охранницей парка, с небольшим домиком на дороге, у входа. Но, что интересно, вокруг этой центральной точки будут четыре секции, как четыре больших лепестка [Мать рисует], но углы этих лепестков будут закруглены, так что образуются четыре промежуточных зоны: четыре большие секции и четыре зоны… Конечно, так только на бумаге: на земле будет только приблизительно так. Будет четыре секции: культурная секция на севере, то есть, на пути в Мадрас; на востоке будет индустриальная секция, на юге — международная, а на западе, то есть, ближе к озеру, будет жилая секция. Поясню: жилая секция, где будут находиться дома людей, которые уже приняты, а также тех, кто получит участок земли в Ауровиле. Это будет ближе к озеру. Международная секция… К нам уже приблизился ряд послов и стран, так что каждая страна будет иметь там свой павильон: там будут павильоны всех стран (такова моя старая идея); некоторые уже приняты; как бы там ни было, работа идет. Каждый павильон будет иметь свой сад, представляющий, насколько это возможно, растения и продукты своей страны. Если у них будет достаточно денег и места, они смогут также иметь нечто вроде маленького музея или постоянной выставки достижений своей страны. И каждый павильон должен быть построен согласно архитектуре своей страны: это будет как бы документальной информацией. Затем, в зависимости от имеющихся у них денег, они также могут иметь общежития для студентов, конференц-залы и т.п., свою национальную кухню, свой ресторан — всевозможные расширения. Затем индустриальная секция… Уже много людей, включая правительство Мадраса (оно дает ссуду) хотят открыть промышленные предприятия — они будут на особом базисе. Это индустриальная секция будет к востоку от центра, она будет очень большой: есть много пространства, и эта секция должна спускаться к морю. В действительности, к северу от Пондишери есть довольно большое пространство, совершенно незаселенное и необрабатываемое; это участок возле моря, тянущийся по побережью на север. Так вот, эта индустриальная секция будет спускаться к морю и, если возможно, будет нечто вроде дебаркадера (не в точности порт, а место, где могут причаливать суда), и все промышленные предприятия будут иметь прямую возможность экспорта. И там будет большой отель, план которого сделал R (мы хотели построить отель здесь, вместо компании «Морские Перевозки», но собственник, сказав сначала «да», теперь говорит «нет» — что же, очень хорошо, тем будет лучше), большой отель для приема приезжающих посетителей. Уже немало предприятий записались в эту секцию; я не знаю, будет ли достаточно место, но все устроится. Затем, на севере (там, естественно, будет больше всего места), на пути в Мадрас, будет культурная секция. Там будет большая аудитория (аудитория, сделать которую я грезила уже давно: планы уже есть), аудитория с концертным залом и большим органом, самым лучшим, какие делают сейчас (кажется, они делают восхитительные вещи). Я хочу большой орган. Там будет также театральная сцена с кулисами (вращающаяся сцена и т.п., все лучшее, что можно сделать). Таким образом, чудесная аудитория, там. Будет библиотека, музей, выставочные залы (не в аудитории: в пристройке), будет киностудия, киношкола; там будет планерный клуб: мы уже почти получили разрешение правительства и обещание — как бы там ни было, дело уже достаточно продвинулось. Затем, по направлению к Мадрасу, там, где много места: будет стадион. И мы хотим самый современный и самый совершенный стадион, с идеей (эта идея пришла ко мне давно), что через двенадцать лет (Олимпийские игры проходят раз в 4 года), спустя двенадцать лет после 1968 г. (в 1968 г. Олимпийские игры пройдут в Мехико), спустя двенадцать лет Олимпийские игры прошли бы в Индии, здесь. Так что нужно место. Между секциями будут промежуточные зоны, четыре промежуточные зоны: одна для публичных служб (почта и т.д.), одна зона для транспорта (железнодорожная станция и, если возможно, аэродром), одна зона для снабжения питанием (эта зона будет ближе к озеру, и она будет включать в себя молочное хозяйство, птицеферму, фруктовый сад, земельное хозяйство и т.д. — распространяясь и включая в себя “Lake estate” : то, что они хотели сделать отдельно, будет сделано в рамках Ауровиля); затем четвертая зона (я перечислю: публичные службы, транспорт, снабжение питанием), и четвертая зона: магазины. Не надо много магазинов, но потребуется несколько, чтобы иметь то, что мы не производим сами. Это будет как квартал, ты видишь.

И ты будешь там, в центре? H надеется на это! [Мать смеется]. Я не сказала ей ни «да», ни «нет»; я сказала ей: «Господь решит». Это зависит от состояния моего «здоровья». Переселяться — нет: я здесь из-за Самадхи, я остаюсь здесь, это совершенно точно; но я могу приезжать туда с визитом (это не так далеко: пять минут на машине). Единственно, Н хочет быть в покое, молчании, далеко от мира, и это вполне возможно в ее парке, окруженном дорогой, когда кто-то будет стоять на воротах — можно быть действительно в покое — но если я буду там, этому придет конец! Там будут проходить коллективные медитации и т.д. Так что, если будут знаки (прежде всего, физические знаки), а затем — внутренняя команда выйти, я поеду туда на машине на часок после полудня — я могу делать это время от времени… У нас еще есть время, потому что пройдут годы, прежде чем это будет готово.

Значит, ученики останутся здесь.

А! Ашрам останется здесь — Ашрам остается здесь, я остаюсь здесь, это ясно. Ауровиль, это…

Город-спутник.

Да, это контакт с внешним миром. Центр моего рисунка — это символический центр. Но такова мечта Н: она хочет иметь дом, где она была бы совсем одна рядом с моим домом, где я была бы совсем одна; вторая часть – это утопия, потому что, чтобы я стала «совсем одна»… увидишь, что произойдет! Так что быть «совсем одной» не выйдет. Уединение должно быть найдено внутри, это единственный способ. Но, что касается жизни, я точно не буду жить там, потому что Самадхи находится здесь; единственно, я могу приезжать туда с визитом. Например, я могу поехать туда на какое-то открытие или на определенные церемонии — посмотрим, это будет только через годы. Потребуются годы, чтобы построить все это.

Таким образом, Ауровиль больше нацелен на внешнее окружение.

О, да! Это же город, так что там будет контакт с внешним миром. И это попытка реализовать на земле чуть более идеальную жизнь. В старой формации, которую я делала, должен был быть холм и река. Холм был необходим для того, чтобы дом Шри Ауробиндо стоял на вершине холма. Но место Шри Ауробиндо было там, в центре. Все было устроено согласно плану моего символа, то есть, центральная точка с Шри Ауробиндо и всем, что касается жизни Шри Ауробиндо, затем четыре больших лепестка (они означали не то же самое, что на этом рисунке, было что-то другое), затем еще двенадцать лепестков вокруг них (собственно город), затем жилые кварталы учеников (ты знаешь мой символ: вместо разграничительных линий там полоски; так вот, последняя кольцевая полоска и представляет жилые кварталы учеников), и у каждого свой дом и сад: маленький дом и сад для каждого ученика. И будут средства коммуникаций; я не была уверена, будут ли это индивидуальные или коллективные транспортные средства (как эти маленькие открытые трамваи в горах, ты знаешь), которые проходили бы по городу во всех направлениях, доставляя людей к центру города. И вокруг всего этого была стена со входными воротами и охранниками на каждых воротах, так что люди входили бы только по разрешению. И не было бы денег: внутри, за стенами, нет денег; возле входных ворот находилось бы что-то вроде банков или касс, где люди сдавали бы деньги и получали взамен билеты, на которые они могли бы получить жилье, питание, то, это. Но нет денег. И внутри совершенно ничего, никто не имел бы денег — билеты были бы только для посетителей, которые входили бы только по разрешению. Это грандиозная организация без денег, я не хотела денег! О! На своем плане я забыла одну вещь: я забыла сделать квартал для жилья рабочих. Но он должен быть частью индустриальной секции (возможно, расширением края этой секции). И в моей первой формации, вне стен, с одной стороны был промышленный поселок, с другой — поля, ферма и т.д. для снабжения города продовольствием. Но это действительно было селение — не большое селение, но поселок в сельской местности. Сейчас план сильно уменьшен; это больше не мой символ, есть только четыре зоны, и нет стен. И не будет денег. Тогда как другая формация была попыткой создать действительно идеальный город… Но я прекрасно понимала, что пройдут годы, прежде чем мы начнем реализовывать это: в то время я рассчитывала начать только через двадцать четыре года. Но теперь мой план гораздо более умеренный, это попытка перехода, и этот план гораздо более реализуем — другой план был… Я почти что получила новые земли: это было время сэра Акбара (ты помнишь?) из Хайдарабада. Мне прислали фотографии государства Хайдарабад, и я нашла среди них мое идеальное место: отдельный холм (довольно большой), и внизу, под ним, текла большая река. Я сказала ему: «Я хотела бы иметь это место», и он все устроил (все было устроено, они прислали мне планы, бумаги все прочее для передачи этих земель Ашраму), только они выдвинули одно условие (это был девственный лес, необрабатываемые земли): они дают нам это место при условии, естественно, что мы будем обрабатывать его, но вся продукция должна использоваться на месте, не должна вывозиться из государства Хайдарабад. Был даже N, бывший моряк, и он сказал, что раздобудет в Англии парусное судно, чтобы подниматься вверх по реке, собирать всю продукцию и доставлять ее нам — все было очень хорошо устроено! Затем они поставили это условие. Я спросила, нельзя ли его убрать, а затем сэр Акбар умер, и с этим было покончено. Ничего не вышло. Потом я была довольна, что это дело не вышло, потому что, после того, как ушел Шри Ауробиндо, я не могла больше покидать Пондишери — я могла оставить Пондишери только с ним (при условии, что он согласится жить в этом идеальном городе). В то время я говорила с Антони Реймондом, построившим «Голконду», и он с большим энтузиазмом воспринял это, он сказал: «Как только вы начнете строить, позовите меня, и я приеду.» Я показала ему свой план (имевший вид моего увеличенного символа), и он был в большом энтузиазме, он нашел это великолепным. Этот план провалился. Но другой план — это только маленькая промежуточная попытка, можно попробовать. Я не тешу себя иллюзией, что этот план останется в своей чистоте, но… попробуем.

Многое будет зависеть от тех, кому ты доверишь финансовую организацию этого проекта.

Сейчас финансовой организацией занимается N, потому что это он получает деньги через “Sri Aurobindo Society” [«Общество Шри Ауробиндо»], и это он купил земли — уже куплено немало земли. Все в порядке. Конечно, трудность состоит в том, чтобы найти достаточное количество денег, но, к примеру, что касается павильонов, то это каждая страна понесет расходы за свой павильон; что касается промышленности, то это каждое предприятие вложит деньги в свое дело; что касается жилья, то это каждый житель даст деньги на свою землю. И правительство (Мадрас уже обещал нам это) даст от 60% до 80% (часть – как дотацию, то есть, просто так, без возврата; другую часть – как беспроцентную ссуду сроком на 10, 20, 40 лет – долгосрочную ссуду). N знает толк в этом , он уже достиг неплохих результатов. Но, в зависимости от того, будут приходит деньги быстро или мало-помалу, дело будет идти быстрее или медленнее. С точки зрения строительства это будет зависеть от пластичности R… Детали меня совершенно не заботят, я только хочу, чтобы этот павильон был миленьким — я его вижу. Поскольку я видела его, я имела видение, то я попробую заставить его понять, что я видела. И парк я тоже видела — все старые видения, которые повторялись. Но это не трудно. Самая большая трудность состоит в воде, потому что поблизости нет реки; но они уже пытаются отводить реки; есть даже проект отводить воду из Гималаев и переправлять ее через всю Индию (L составил план и обсуждал его в Дели; конечно, я ему возразила, что это, очевидно, будет несколько накладно!). Но, как бы там ни было, и не полагаясь на столь грандиозные вещи, надо сделать что-то, чтобы доставлять воду; это будет самая большая трудность, именно это займет самое большое время. Что касается всего остального: освещение, энергия — это будет вырабатываться в индустриальной секции, но вода не вырабатывается! Американцы серьезно думают над тем, чтобы найти способ использования морской воды, потому что на земле не достаточно питьевой воды для людей (воды, которую они называют «свежей»); количество воды недостаточно для потребности людей, так что они уже начали проводить химические опты на большом масштабе, чтобы сделать морскую воду пригодной для людей — очевидно, это будет решением проблемы.

Но это уже есть.

Это есть, но не в достаточной пропорции.

Да, в Израиле.

Они делают это в Израиле? Они используют морскую воду? Очевидно, это будет выход — море там есть. Посмотрим. Затем надо сделать так, чтобы вода поднималась.

Яхт-клуб тоже не помешает [смех].

А! конечно: в индустриальной секции.

Возле твоего порта, там.

Это будет не «порт», но как бы там ни было…. Да, отель для посетителей с яхт-клубом рядом, это идея. Я добавлю его [Мать делает пометку].

Это наверняка будет иметь большой успех (!)

Да! ты знаешь, поток писем, мой мальчик! Отовсюду, из всех стран мне пишут: «Наконец-то! Этого проекта я ждал!» и т.п. Лавина писем. Есть также планерный клуб. Нам уже обещали инструктора и планер — это обещано. Это будет в культурной секции, на вершине холма. Яхт-клуб будет, естественно, у моря, не у озера; но я думала (потому что было много разговоров об углублении озера, оно почти забилось илом), я думала о гидросамолетной станции там, на озере.

По озеру также можно пустить катер.

Нет, если будут гидоросамолеты. Озеро не так уж велико, чтобы пускать по нему катер. Но оно очень подойдет для гидросамолетов. Но все будет зависеть от того, будет ли у нас аэродром: если да, то гидросамолеты не потребуются; если же у нас не будет аэродрома… Но в проекте “Lake estate” был аэродром… S, ставший командиром эскадрильи, также прислал мне план аэродрома, но для маленьких самолетов, тогда как нужен аэродром для регулярных сообщений с Мадрасом: аэродром для перевозки пассажиров. Об этом уже много говорили, были разговоры между “Air India” и еще одной компанией, но они не пришли к соглашению — из-за всевозможных мелких глупых трудностей. Но все будет происходить совершенно естественно по мере роста Ауровиля — жителям надо будет только очень захотеть иметь аэродром. Нет, есть две трудности. Мало денег; деньги у нас есть (то, что может одолжить правительство, то, что люди дают на участки земли — это приходит), но нужна очень большая сумма: для строительства города нужны миллиарды!… Американцы стали разоряться… Странное явление: кажется, что деньги поглощаются где-то, исчезают из обращения — в Америке доллар падает, они уже начали сетовать. Здесь же, люди разоряются… Есть один промышленник, у которого была великолепная индустрия (кажется, она была великолепной), и своими налогами правительство задавило его — он закрылся. Затем он частично открылся и сделал новые бумаги для своей новой компании и своих новых предприятий; ну так вот, у него есть собака, и он подписал все бумаги кличкой своей собаки! И поместил фотографию собаки… [смеясь] Затем, естественно, к нему пришли письма, в которых его спрашивали, не считает ли он их идиотами. Он ответил: «Нет, только собака может принять ваши условия.» Неплохо, а?

Да, они сами считают людей идиотами.

Они разоряют страну. Было только одно место, где было еще легко: это была Африка — сейчас же с этим покончено; сейчас африканцы [смеясь] хуже кого угодно! Ты знаешь, сколько друзей было у нас там, сколько вещей мы получали оттуда — все кончено. И они разорены. Так что они приезжают сюда, и здесь они встречают все те же самые трудности.

Действительно, люди усложняют все!

Конечно!

Можно подумать, что это доставляет им удовольствие!

Ты помнишь, я писала несколько строчек по поводу правительства. Куда я их дела? [Мать ищет]. Я добавила кое-что (это на будущее, это будет началом моей «политической серии»):

Вы развязываете руки бандитам и принимаете меры, оскорбляющие честнейших людей. Так будет до тех пор, пока страной правят не самые мудрые люди. Самые мудрые люди — это те, что умеют свободно и правильно читать сердца и умы людей.

Это было в форме беседы. Я сказала правительству: — Вы развязываете руки бандитам и принимаете меры, оскорбляющие честнейших людей. Мне ответили: — Но как мы отличим бандитов от честнейших людей, пока не увидим, как они работают? Я сказала: — Да, всегда будет так, вы всегда будете допускать подобные глупости… пока страна не будет управляться мудрейшими людьми. — А! но как распознать мудрейших людей? — Мудрейшие люди — это те, что умеют свободно и правильно читать сердца и умы людей.

* * *

Спустя некоторое время, 7 сентября Мать была подведена к тому, что определить место проекта Ауровиля:

Ауровиль хочет быть всеобщим городом…

Всеобщим городом — не международным: всеобщим.

… где мужчины и женщины всех стран смогут жить в мире и нарастающей гармонии над всеми верованиями, над всей политикой, над всеми национальными вопросами, стремясь реализовать человеческое единство.

26 июня 1965

(Суджата показывает Матери нечто вроде кисты, образовавшейся у нее на шее. Этот банальный случай послужил отправной точкой для важного открытия: «клеточное утолщение»)

Это опухоль. Вероятно, свернулся волосок, и организм покрыл его слоем кожи, а затем, по привычке, он продолжил наращивать кожу вокруг этого места: один слой, другой, затем… Это идиотская добрая воля. И так происходит почти со всеми болезнями.

* * *

Немного позднее

У меня есть маленькая проблема. Я хотел бы, чтобы ты дала мне указание или попросила указание у Шри Ауробиндо. Речь идет о переводе некоторых слов на немецкий язык: слов «ум» и «дух».

И что же?

Все немецкие переводчики спорят между собой, не могут придти к соглашению.

Да, я знаю!

Долгое время я находился в контакте с C.S., переводившим на немецкий язык эту книгу [«Шри Ауробиндо или путешествие сознания»]. Он много думал над этим (я тоже) и, наконец, Р предложил кое-что. Немецкое слово “Geist”, употребляемое для «духа», используется очень неопределенно, в том числе, и для обозначения «ума» — как и французское слово “esprit”, оно используется очень расплывчато. Тогда Р предложил использовать слово “Geist” для обозначения ума и его градаций: думающий ум, озаренный ум и т.д. Но тогда для слова «дух» нет эквивалента в немецком языке. В немецком есть несколько прилагательных, возникших от латинского “spiritus”, но нет ничего для “esprit”. Р предложил использовать слово “der Spirit”, выведенное из латинского языка. C.S. колеблется. Поэтому я хотел бы спросить тебя, какое твое впечатление. Можно ли ввести на немецком языке слово “der Spirit”? Это то, о чем спорят все немецкие переводчики.

Но неизвестно, примут ли они это.

Если это слово войдет в перевод этой книги, и книга разойдется достаточно широко, то это послужит базисом для принятия этого слова. Я не знаю.

Какое слово на санскрите означает «дух»?

Это Пуруша, в противовес Природе, Пракрити.

И ты говоришь, что C.S. не хочет использовать “Spirit”?

Он колеблется. Он возражает: говорит, что это латинское слово, а не немецкое.

Какое слово он использует? То же самое, что и для «ума»?

Да: “Geist”.

Так не пойдет. “Geist” совсем не подходит. Для «ума» оно подойдет.

Да, я тоже так чувствовал, и также для надразума очень хорошо “Ubergeist”.

[Мать одобрительно кивает головой] На каком языке будут говорить люди в будущем!… Все это очень бедно. Все языки бедны. Взять только Индию, где люди из разных провинций не понимают друг друга — без английского они вообще не поняли бы друг друга. Нет ничего лучшего чем “Spirit”?… «Пуруша» совсем не подходит, слишком длинное слово, три слога… Скажем это C.S. Только если ему это не понравится, это будет сильно ему докучать… Это крайнее средство. Но и на французском тоже так: все, что мы говорим, очень приблизительно! То есть, если вы принимаете свой язык, очень хорошо, но только вы по-настоящему его понимаете.

Если мы вводим новое слово, это должно быть слово с силой, вот что важно.

Такие слова, как Тат, Сат, Чит, сильны, но Пуруша… Остается только предложить “Spirit”.

* * *

(Мать просит Сатпрема прочесть ей письмо, которое только что пришло из США. В этом письме сообщается, что одному человеку, находившемуся при смерти, вдруг вернулся рассудок и дар речи :)

Да, это очень интересно, дети мои! Потому что когда я получила телеграмму, в которой говорилось, что он умирает… Для начала надо сказать, что когда у него обнаружили рак, Е попросила меня вмешаться; я ответила ей: «Я принимаю, но с ним произойдет то, что будет лучше с ДУХОВНОЙ точки зрения (а вовсе не согласно человеческому представлению).» Он отказался от медицинского ухода, и ему становилось все хуже; затем, еще позавчера, я получила телеграмму. И когда я получила эту телеграмму, извещавшую, что скоро конец, я вдруг сказала: «Хорошо, он начнет выздоравливать.» И я ничего никому не сказала. Затем Е написала мне письмо, спрашивая, что ей следует делать со всеми вещами, которые перейдут ей по праву наследования. Но настоятельно было: «Теперь пойдет все лучше и лучше…», и все уже ожидали телеграмму с извещением о смерти. И теперь вот вам! Это интересно. Это был рак МОЗГА.

(молчание)

Он снова начал говорить, думать… Это действительно интересно. Но идея (не «идея» — о, ты видишь, об этом невозможно сказать, мой мальчик!)… Видно было вот что: этот человек никогда не верил ни в божественную силу, ни в реальность, превосходящую ту, что проявляется в человеке, ничего такого, и «идея» состояла в том, что он должен был почувствовать вмешательство (он мог называть это как угодно), превосходящее все, что известно на земле. Распознал ли он это? Что она говорит?

Нет-нет! «Признает ли пациент Вашу роль в своем явно чудесном выздоровлении? Я задала ему этот вопрос. — “нет, я не признаю”, такой был его ответ. И ни доктора, ни все, наблюдавшие за ним, не признают этого. Пусть будет так.»

Так что же он думает, что это было? Это странно.

(молчание)

Примечательна та точность, с которой я знала, что это будет [что ему станет существенно лучше], только я ничего не сказала — я никогда ничего не говорю, конечно же. Я не говорю ничего по оккультной причине: разговоры, произнесенные слова во многом расстраивают действие. Это основывалось на действии ПРИРОДЫ — Природы, отвечающей на давление свыше. И это было видимо: это было не что-то выдуманное, а видимое. Жизнь забавна, ты не представляешь, как она забавна! Я нахожу это интересным. Ясно, что это был всевышний Приказ, данный материальной Природе, и она подчинилась… Я не знаю, полностью ли он выздоровеет — я не уверена. Но, что важно, к нему вернулось понимание и речь.

30 июня 1965

(По поводу кисты)

Что следует делать Суджате?

Что говорит доктор?

Они собираются оперировать ее завтра.

Он сказал, что надо срезать?

Да, но с тех пор, как она сказала тебе об этом, киста стала намного меньше!

[Мать смеется и осматривает кисту Суджаты :] Еще болит?… Лучше ее удалить, потому что, если там останется маленький кусочек, все начнется снова. Но она действительно уменьшилась.

[Суджата :] И продолжает уменьшаться.

Скажи доктору, что она уменьшается, он посмотрит — может быть, он скажет тебе подождать несколько дней?… Это верно [смеясь], она стала гораздо меньше.

(молчание)

На днях я виделась с «глазным доктором», потому что то был его день рождения. Он пришел (я не знала, что это был доктор: он попросил увидеться со мной по случаю своего дня рождения, и я сказала «да»), он пришел и, должно быть, кто-то сказал ему, что у меня есть проблемы с глазами (!) или что-то в этом роде, я не знаю; так что он подготовил капли для глаз! Он пришел сюда, сел, и затем я посмотрела на него (как я смотрю на всех). Тогда… он выглядел очень удивленным [Мать улыбается], я не знаю почему, и он очень робко сказал: «Я принес Вам капли, но думаю, что они Вам не нужны.» [Мать смеется]. Он выглядел очень удивленным!

(молчание)

О! позавчера ночью со мной произошло кое-что любопытное. Я была со Шри Ауробиндо, это была комната… о! комната… да, она была великолепной, с очень высоким потолком, очень большая, и внутри нее ничего не было; но это была очень большая комната, и там было нечто вроде застекленных дверей, открывающихся на балкон или террасу (это возвышалось над городом, и эти двери-окна, снизу-доверху, составляли одно большое стекло: это давало великолепный свет. Он был там; затем, не знаю почему, у меня возникло впечатление, что он хочет чашку чая. Так что я пошла искать чай; я проходила через комнаты, залы, даже строительный площадки (!) в поисках чашки чая для него; и там были большие комнаты — все комнаты были большими — но, в противоположность той комнате, где он находился и которая была светлой, все другие комнаты были темными. И там была одна большая комната, похожая на столовую со столом и всем, что обычно бывает в столовых, но она была темной — и там больше ничего не было. Были люди (которых я знаю), которые сказали: «А! [огорченным тоном] все кончилось.» — Все кончилось, все было съедено! [Мать смеется] Они поглотили все, больше ничего не осталось. Наконец, в какой-то комнате вроде кухни, ниже, я нашла кое-кого (я знаю кого, но не назову), кто сказал мне: «Да-да! Я сейчас вам принесу, сейчас», и она принесла мне горшок и сказала: «Вот.» Я вышла с этим горшком, затем у меня возникло какое-то подозрение, я подняла крышку и… первым делом я увидела землю! красную землю. Я покопалась в земле пальцем и внизу [смеясь] обнаружила кусок хлеба! Как бы там ни было, это длилось долго, были всевозможные приключения. Затем я посмотрела, действительно ли Шри Ауробиндо нужна эта чашка чая… потому что это казалось трудным! Я увидела его, чудесная застекленная дверь, такая светлая, и затем, словно в углублении в стене, я не знаю, возвышалось что-то вроде дивана, место, чтобы сидеть, но оно было очень милым, и он там сидел или полулежал, и ему было очень удобно. И он позвал мальчика (или мальчик сам к нему пришел, чтобы спросить у него что-то), и было нечто вроде ступеней, ведущих к дивану; мальчик стоял на этих ступенях и задавал ему вопросы, и Шри Ауробиндо объяснял ему что-то. Я узнала этого мальчика… Я подумала: «А! [смеясь] к счастью, он больше не думает о чае!» Затем я пробудилась. Но я подумала: «Если это так, как он нас видит!»… проедающими все, ты понимаешь.

Но несколько лет тому назад ты рассказывала мне о почти таком же видении, где ты тоже искала пищу для Шри Ауробиндо и не могла найти ничего: люди, которые должны были готовить пищу, не приготовили ее, или не знали, как приготовить…

Это так, это то же самое. Но это было очень конкретным, очень материальным, и было ощущение, что БЫЛО ощущение пищи — все было роскошным — но ничего не осталось. Все было съедено. Я встретила кое-кого (я не называю имени, но я знаю его), кто мне сказал: «О! да, это было прекрасное пиршество, но мы все съели», не осталось больше ничего, мы все съели.»

Что это значит?

Я пробудилась — не «пробудилась», но, как бы там ни было, когда я вышла из этого и размышляла над этим утром, я сказала себе: «А! что же, если это так, как он нас видит! все съедено…» И я принесла ему немного земли в горшке! Я раздумывала над этим несколько часов.

(молчание)

Но он был словно окутан очень податливой тканью (ты знаешь, эти вещи характерны для витала, это особая ткань, которая не ткется), и она была прекрасного фиолетового цвета — фиолетовый цвет великого могущества. Но комната, в которой он был… Я еще помню это ощущение света, такого ясного, ясного, такого ЧИСТОГО, через окно — виден был только свет.

(молчание)

Так что мы все проедаем. Я даже не знала, что были пиршества; я узнала это, только войдя в те комнаты. Впрочем, я не была голодна и не хотела ничего; у меня не было впечатления, что мне чего-то не хватает: мне не нужно было ничего, мне и так было очень хорошо. И это вовсе не из-за какой-то недоброй воли, о! было большое желание служить… [Мать смеется], но: «Ничего не осталось.»

Что же было съедено?

Я не знаю… Я говорила [в этом видении] с двумя людьми (они из Ашрама) и несколькими (одним-двумя) не из Ашрама, и у них действительно была добрая воля, они хотели служить, но ничего не осталось. И та, что дала мне горшок, она не колебалась, она сказала мне: «Да-да! я дам это вам», и затем она вернулась с этим! Вероятно, сама не сознавая, что то, что она давала мне как чай, было только землей — хлебом и красной землей. Но чай, в моем представлении, был очень золотым — светлым и золотым; и я хотела дать ему с чаем еще что-то, не помню, что. Вероятно, все это символично. Но…

* * *

Перед уходом Сатпрема и Суджаты Мать снова осматривает кисту Суджаты и заключает:

Ты знаешь, трюк (есть трюк) состоит в том чтобы говорить клеткам, что это совсем не то, что ожидается от них; как я сказала тебе на днях, ожидается от них совсем не то, что они должны сгруппироваться вот так; они не должны делать это — надо их убедить. Это довольно любопытно. Это источник привычек, конечно же; у них такое впечатление: «Вот что нам надо делать, вот что нам надо делать, это…» [Мать вращает пальцем по кругу]. То же самое происходит и со мной, но я им говорю. Только надо сознавать движение и, затем, очень спокойно, он очень УВЕРЕННО, очень авторитетно сказать, как говорят детям: «Но вы не обязаны делать это; это не ваша обязанность.» Все хронические болезни возникают из-за этого. Может произойти какой-то несчастный случай (что-то происходит, просто какое-то происшествие), и затем, есть нечто вроде послушной несознательной доброй воли, которая вызывает повторение этого: «Надо повторить, надо повторить, надо повторить…» [жест по кругу]. И это прекращается только в том случае, если есть сознание, находящееся в контакте с клетками, которое может заставить их понять, что «нет, в этом случае не следует повторять!» [Мать смеется]. Есть случаи, в которых эта сила повторения чрезвычайно полезна. Я даже думаю, что именно это придает стабильность форме, иначе мы меняли бы форму или видимость, либо стали бы жидкоподобными. Это то, что работает на сохранение формы. Есть эта привычка повторения, затем, есть ощущение фатальности. Например, если вы получаете удар или что-то не в порядке, сразу же возникает это ощущение фатальности: «А! теперь это так, теперь это так…» [тот же жест по кругу]. Так что здесь тоже (все это происходит в сознании клеток), здесь тоже им надо сказать: «Нет! Это не неизлечимо: если вы делаете так (например, что-то случайно искривилось), то если вы сделает движение в противоположном направлении, то это исправится.» Это вовсе не какая-то блестящая демонстрация великих воль или сил, это не так: эта сила убеждения очень-очень спокойная — очень милая и неторопливая, но действующая несомненным и очень настоятельным образом. Все витальные вещи здесь не проходят — они оказывают временное воздействие, которое затем кончается. О! это очень интересно. Но надо быть очень непритязательным в этой работе, не нацеливаться на громкие результаты — очень непритязательным. И очень спокойным.

Июль 1965

3 июля 1965

После того, как Сатпрем прочел последние «Комментарии к Афоризмам»:

Это было так скучно, что мне было тошно.

(Сатпрем протестует)

Как бы там ни было, это ничего не значит. Для меня это совсем по-другому: вещи всегда кажутся мне старыми, принадлежащими далекому прошлому. Особенно в эти последние дни… Например, этот насморк [у Матери был насморк], я ясно видела, почему подхватила его (внешняя причина очень проста: у человека, готовившего для меня карточки, был насморк, и через эти карточки я и подхватила насморк), но почему я в действительности подхватила его? Что же, это соответствовало молниеносному движению в сознании клеток, и тогда, естественно, произошло расхождение: все, что отказалось (отказалось или было неспособно — это производит впечатление скорее чего-то вялого, не очень склонного делать прогресс), отстало, и тогда, естественно, это проявилось как расстройство. Хорошо.

7 июля 1965

(По поводу недавнего насморка. После прослушивания английского перевода комментариев к «Афоризмам», принесенного Нолини, Мать начинает говорить по-английски :)

Я не знаю, как у других, но в течение очень долгого времени в моей жизни, когда было заболевание (заболевание любого рода), то клетки автоматически забывали все, всю свою садхану и вообще все, и только медленно, по мере выхода из заболевания, клетки начинали вспоминать. И тогда я хотела, стремилась к тому, чтобы клетки помнили во время болезни — что абсурдно, потому что лучше стремиться к тому, чтобы не иметь болезни! Но в то время было так. В первый раз, когда клетки помнили, о! я была очень рада. Но теперь наоборот: то есть, как только наступает расстройство, клетки сначала… сначала они немного обеспокоены: «О, мы так плохи, что еще подхватываем заболевание» — такой был период; затем стало появляться впечатление: «О, Ты хочешь преподать нам урок, мы должны чему-то научиться» — это было уже гораздо лучше: нечто вроде рвения. А сейчас есть интенсивная радость и некая сила; сила стремления и реализации, приходящая с ощущением: «Мы выигрываем, мы одерживаем победу…» Таково мое состояние в эти последние дни. Я знала, как пришел этот насморк, он пришел только из-за пренебрежения — не точно… люди беспечны.

(затем разговор возобновляется на французском языке)

Например, у доктора был насморк, и я сразу же знала об этом; я сразу же сделала все необходимое, и ничего не случилось; но когда у того другого человека был насморк, я не придала этому внимания, и, обращаясь с вещами, которые он мне передал, я и подхватила насморк — я заметила, когда он входил, но было уже слишком поздно. Я сказала «хорошо», и заболевание пошло своим ходом. Оно было особенно сильным из-за того, я думаю, что клетки почувствовали: «А! (сначала радость), а! сейчас мы будет делать прогресс», затем некая сила, мощь трансформации пришла вот так, с болезнью: вот почему болезнь развилась в полную силу. В какой-то момент она превзошла определенный предел, так что это стало бы стеснять работу, и тогда я сказала себе: «Нет-нет! Обрати внимание, потому что я не хочу прерывать свою работу подобным образом.» Как если бы говорилось: «Поигрались и будет! Я не хочу больше болеть.» Тогда пришла сила, нечто… как боксер. Это было очень-очень интересно. И игра воли в клетках, тот способ, каким клетки подчиняются воле, это очень интересно. Потому что, само собой разумеется, сейчас это не индивидуальная воля (это не личная воля, здесь нет ничего, что напоминало бы старые прошлые истории), но это… Воля Гармонии в мире: Господь в своем аспекте гармонии. Есть Господь в своем аспекте трансформации, и есть Господь в своем аспекте гармонии. Но Господь в своем аспекте гармонии имеет волю гармонизировать; так что, когда приходит эта воля гармонии, она в свою очередь говорит: «Не все для Воли Трансформации! Не следует идти слишком быстро, потому что можно все разрушить! Должна быть воля гармонии, чтобы вещи следовали своим ритмическим и гармоническим движениям», и тогда все устраивается. По правде говоря, (я изучала это в эти последние дни), я не знаю, что такое болезнь! Они [ученые] говорят о вирусах, они говорят о микробах, они говорят… но мы целиком составлены из этих вещей! Это только их взаимодействие, их способ прилаживаться друг к другу и гармонизировать составляет всю разницу. Нет ничего, что не было бы «микробом» или «вирусом» — они дают неприятные названия тому, что им не нравится, но это точно то же самое!… На уровне клеток это не так — дело не в этом, а в том, чтобы следовать либо Воле Трансформации (иногда немного грубой — грубой на масштабе этой совсем маленькой вещи, которой является тело), либо Воле Гармонии, которая всегда приятна и всегда есть, даже когда внешние вещи разлагаются. Это более правильное объяснение, это объясняет лучше, чем все представления о болезни. Я не очень-то верю в болезни. Нет двух одинаковых болезней. Я уверена (я не ученый, но я знаю), я уверена, что нет двух одинаковых микробов.

* * *

Затем Мать переходит к «Савитри»: Спор Любви и Смерти

Она [Смерть] продолжает? Что она еще предлагает Савитри?

«Дочерей», «сыновей»!

О! она низка [смеясь], она низка и вульгарна. [Мать читает :]

Daughters of thy own shape in heart and mind Fair hero sons and sweetness undisturbed… “Savitri”, X.III.637 Дочерей по образу твоего сердца и твоих мыслей Достойных сыновей-героев и невозмутимую сладость…

Посмотри на эту радость! О!… как вульгарно это существо! Нет, действительно ли есть люди, кого можно искусить этим? Я думаю, что Шри Ауробиндо намеренно сделал Смерть очень вульгарной, чтобы обескуражить всех иллюзионистов и нирванистов. Но даже когда я была совсем маленькой, пяти лет, это казалось мне банальным, тогда как если бы мне сказали: «Пусть в мире больше не будет жестокости», а! вот что показалось бы мне стоящим. «Пусть не будет больше несправедливости, не будет больше страдания из-за злобы людей», вот что-то, чему можно себя посвятить. Но производить дочерей и сыновей… Я никогда не ощущала себя физически очень материнской. Есть миллионы и миллионы людей, которые делают это, так что снова начинать делать это? — Нет, действительно, не для этого я рождена.

10 июля 1965

(По поводу «идиотского» туберкулеза :)

Все в порядке?

Не очень.

Что не в порядке?

Здесь, там [жесты].

О! мой мальчик, все ощущения лживы! Это переживание я имею дюжину раз на день, во всех деталях. Мы чувствуем, что нам не хватает того, сего, чувствуем боль здесь, там… но все это ложно. В действительности это означает, что мы вышли из состояния Гармонии, этой Гармонии, которая всегда есть; но мы вышли из нее, так что мы нуждаемся в этом, нуждаемся в том, у нас болит здесь, болит там. Чего-то не хватает, и не хватает Того. Можно было бы сказать, что есть три состояния: состояние Гармонии — это то, к чему мы стремимся все время, и иногда хватаем это на несколько секунд, и тогда все устраивается словно чудом; затем есть привычное состояние Беспорядка, в котором мы постоянно находимся на грани чего-то неприятного, в неустойчивом равновесии; и когда беспорядок становится все более видимым, происходит то, что мы называем «заболеванием», но это не реально. Ведь мы считаем, что тело было в добром здравии, в равновесии, и что «что-то внесено снаружи, что вызвало заболевание», но это не так! Тело никогда не находится в состоянии равновесия, оно ВСЕГДА выведено из него (что более или менее выражено), и это что-то другое, свыше, Воля или Сознание удерживает его и заставляет его работать. Так что если мы можем призвать эту Волю — эту Волю Гармонии — и если мы можем иметь Пламя внутри, это Пламя стремления, и установить между ними контакт, тогда мы выходим из этой так называемой «болезни», которая нереальна, это нереальное и лживое ощущение, и это только один из способов общего Беспорядка, и мы входим в Гармонию, и тогда все в порядке. Прошлой ночью у меня снова было это переживание, и поэтому я могу уверенно утверждать: все чувства ложны.

А когда есть явные внешние знаки, например, кровотечение?

Что же, да, это беспорядок! Но беспорядок везде! Если это тебя утешит, мое тело тоже в беспорядке… Это не точно беспорядок, а почти полная потеря гармонии — это постоянное состояние жизни; это результат усилия, сопротивления, терпения, а также напряжения поиска чего-то, что вы надеетесь достичь, но что ускользает от вас все время — и то, что от вас ускользает, это ТО, это Гармония (Гармония, которая в своем совершенстве является Анандой, это очевидно). И это постоянное состояние. В действительности, это то, что вызывает усталость, напряжение и т.д. Я провела всю прошлую ночью, глядя на это и спрашивая себя: «Как это так?… Мы все время находимся в этом состоянии, напрягаясь в стремлении достичь чего-то, что от нас ускользает.» И тогда чувства, вся область чувств кажется постоянно находящейся в ложном состоянии, и они используют это состояние напряжения, чтобы производить впечатление, что и то плохо, и се плохо… И если, к несчастью, есть маленький намек на ментальное сотрудничество (небезызвестного физического ума), тогда это принимает плохой оборот, становится действительно чем-то неприятным. Но это не неизбежно. Это не неизбежно и не реально — я называю «реальным» то, что приходит от всевышней Воли, напрямую. Это истинно; все остальное не истинно, является продуктом всей этой путаницы [жест: зигзагообразный спуск] и всего беспорядка человеческого сознания — заболевание не истинно. Я не думаю, что на одно заболевание из ста (о! возможно, из тысячи) найдется одно истинное. Есть заболевания, являющиеся выражением Воли к тому, чтобы что-то, что не в порядке, было хорошенько встряхнуто, снесено, так чтобы в этом хаосе могло сформироваться что-то более истинное — но это исключительное состояние. Я имею очень широкое поле переживания. Я получаю поток писем от одних, от других, и каждый пишет о своем маленьком беспорядке, о своей маленькой болезни, о своих маленьких неприятностях и просит, естественно, привести все это в порядок. Так что это приводит меня в контакт с вибрацией (все люди здесь: это много), что же, я могу сказать, что действительно не найдется и одного случая и ста, который был бы выражением прямой Воли — это что-то [жест зигзагообразного падения], что идет вот так и что в человеческом сознании начинает путаться как проволока, которая так изогнулась, что вы уже не можете распрямить ее. И из-за этого вы находитесь на грани, да, недомогания (почти постоянно), заболевания, беспорядка. И содействие пораженческого ума (потому что особый характер ума — быть пораженческим), совместное действие пораженческого ума и ложных чувств приводит к той жизни, которую мы ведем, что не забавно. Прошлой ночью в течение двух часов я видела примеры, подтверждающие это. Я смотрела, я почти ужасалась, видя, до какой степени чувства искажают — они искажают… (я не знаю, может быть, есть люди, искажающие к лучшему [смеясь], это не мой случай! но они должны быть чудесными оптимистами), чувства искажают все вибрации, и они постоянно превращают их в противные вещи, в не приятные, во всяком случае, или даже в «индикаторы опасности», «предупреждения о катастрофах». Это было довольно отвратительным. Но я позволила развернуться этому движению, чтобы ясно все увидеть, и тогда все клеточные и прочие организации начали стонать-стонать-стонать… как если бы они говорили: «Но эта жизнь не-тер-пи-ма, нетерпима.» И я на мгновение прислушалась к этому: стон был везде, он был всеобщим. И в конце [жест нисхождения Воли]: в одну секунду это было убрано!… Это была целая комедия, которую чувства разыгрывали для самих себя. Мы сме-хо-твор-ные существа, вот так [Мать смеется]. Таким было мое наблюдение в эту ночь. Естественно, люди не так открыты и не так постоянны, потому что есть другое сознание, которое понемногу присутствует там и которое контролирует, но если «отпустить поводья»… Я провела эксперимент, ты видишь, я предоставила полную свободу полю клеточного сознания и обнаружила там стенания. Но позади, в глубине, в самой глубине клеток было это нечто вроде веры, абсолютной потребности в Ананде; и они стали жаловаться: «Мы обмануты, мы здесь только для Того, почему же нам оно не дается?» (Я добавляю к этому слова, но это были не слова: это были ощущения). Конечно, мы не замечаем этого, потому что в жизни управляет не это — к счастью! Мы смотрим на это чуть свысока и не хотим видеть это — но это ЕСТЬ ТАМ. И это ужасно пораженческое. Ты не знаешь… Я тоже, если бы мне сказали это некоторое время тому назад, я бы ответила «нет»!

Да, но когда день за днем повторяется определенное расстройство, тогда говоришь себе, что что-то не в порядке.

Но это не «что-то» не в порядке! Нет ничего, что было бы в порядке — все идет неправильно. Ты знаешь эту пьесу Jules Romains, в которой доктор заявляет, что здоровый человек — это тот, кто не знает, что он болен? Что же, это производит такое же впечатление; беспорядок постоянный, и только благодаря тому, что мы живем в другом сознании, мы не видим этого; но если мы начинаем наблюдать, мы наверняка обнаруживаем это. Я наблюдала под этим углом зрения и видела, что нет ничего, совершенно ничего и нигде, что шло бы гармонично — ничего. Все так [тот же зигзагообразный жест], это хаос, и это продолжает так работать просто из-за того, что не предоставлено самому себе, потому что есть всевышняя Воля, которая использует все это, насколько возможно. Но только насколько возможно. Я рассматривала все случаи (потому что это очень меня интересует), я рассматривала твой случай, я рассматривала ее случай, я рассматривала все случаи, но нет ни одного случая, о котором можно было бы сказать, что это истинная болезнь. Обычное представление о болезни таково: тело (словом, физическое существо) живет по определенным законам, затем вдруг происходит расстройство, что-то вносится в него, устанавливается там и вызывает беспорядок; но это не так! Это не так: это само тело не в порядке, и это только какая-то доминанта появляется в сознании: преобладает либо та часть, что соприкасается с беспорядком, либо та, которую не затронул этот беспорядок. И я провела то же самое изучение с так называемыми здоровыми людьми: то же самое. Так что вывод состоит в том, что надо дать полную силу, то есть, вся эта беспорядочная смесь должна управляться всевышней Волей, которая накладывает себя — она накладывается. Тогда, если порядок и не полностью восстанавливается, то, по крайней мере, он удерживается в определенных пределах, и тело может продолжать служить инструментом Воли, инструментом проявления. Я очень ясно вижу это, и не только в связи с этим телом — с другими тоже; но, что касается этого тела, я вижу все это в самых мельчайших деталях, потому что наблюдаю за ним более постоянно: тело уже имело бы сотню причин, по крайней мере, чтобы умереть, и если оно не умерло, это не его вина. Оно здесь ни при чем, это потому что было что-то (к счастью, это не личная воля), что говорило: «Нет! Иди! Продолжай, не обращай на себя внимание.» Иначе тело развалилось бы на куски. Я говорю тебе все это не затем, чтобы ты поступал, как я; если ты хочешь воспринимать это под обычным углом зрения и считать, что это «болезни», тогда сходи покажись доктору и прими лекарства; я не возражаю, но это только один из способов смотреть на вещи. Сейчас скажи мне, на что ты жалуешься! Да, что ты видишь не в порядке?

(Сатпрем указывает на грудь в нескольких местах)

Я могу тебе сказать, что ментальные искажения докторов ужасны: они приклеиваются к вашему мозгу, остаются там, а затем возвращаются через десять лет. Я знаю этого из своего опыта, это возвращается все время: «Доктор сказал, что это так, доктор сказал, что это так, доктор сказал…» Не со словами, но это приходит. Но это ничего не значит, мы можем воспринимать расстройство под тем углом, и затем видеть.

Но я не верю в их лекарства! Их лекарства не действуют на меня.

Они на тебя не действуют? На меня тоже! Но это не важно, я все равно принимаю их!

Я прохожу курс лечения.

О! ты проходишь курс лечения.

Да, принимаю таблетки.

О, это бесполезно!

Так я чувствую. В конце концов, я не знаю ничего.

Ты не знаешь ничего. Как это бедный Павитра, перепробовавший все лечения, а затем… Так что не в порядке? Тебе трудно дышать?

Да, немного. И, кроме того, жарко-жарко.

Да, [смеясь], это горячо!

Да, это тоже! Особенно вечером: тело напоминает кипящий котел. И небольшое кровотечение.

А ты не пробовал так? Надо установить связь с клетками тела, а затем сказать им, что совсем не обязательно, чтобы выходила кровь — [смеясь] это не является частью игры! Ты можешь немного позабавиться над ними: «Вам не нужно делать это!» Я тебя уверяю, это так гротескно, что единственный способ — смеяться над этим.

Да, не следует обращать внимания.

Нет, не так! Если ты не будешь обращать внимания, клетки будут продолжать свой танец и будут думать, что, напротив, ты одобряешь их действие. Надо притягивать Волю, надо схватить Волю — волю, я накладываю ее на тебя, мой мальчик! Я не прошу тебя использовать что-то иллюзорное: я накладываю ее на тебя, гран-ди-оз-ную Волю. И мирную, ты знаешь, что-то, что не использует насилие, что вот так [жест массивного, невозмутимого нисхождения]. Во всяком случае, я могу тебе сказать, что это столь же эффективно, как лекарства! И при этом нет нежелательных последствий лекарств, которые лечат одно, но добавляют другое. С каких пор ты принимаешь лекарства?

С тех пор, как я был в больнице в Велоре. Курс лечения рассчитан на два года.

Они сказали: два года! Тогда надо проходит его два года! Надо делать так, как они говорят. Они, о!… они обладают гипнотической силой воздействия на материальное сознание, что несколько… тревожит. Я могла бы рассказать тебе массу разных историй, но истории с докторами не так уж забавны; это всегда смехотворные детали. И это возвращается: вы вышвыриваете их внушения, не думаете о них, считаете, что с этим покончено, но они уходят в подсознательное; и вдруг, в один прекрасный день, происходит маленький инцидент, и это возвращается, грандиозным образом: «Доктор говорил это… доктор говорил это — Доктор, с большой буквы ‘Д’, говорил это» или «Медицинская Наука говорила это», и тогда клетки начинаю паниковать — это ужасная гипнотическая мощь. Нет, это интересный предмет… [смеясь] Кажется, что я не принимаю всерьез твоего несчастья! Но этот предмет, уверяю тебя, очень интересен. Для меня это полностью принадлежит миру Беспорядка, это не имеет глубокой истины — нет. И, следовательно, если позволить действовать силе Истины, это должно уступить. Я не говорю, что это уступит добровольно, я не говорю, что это уйдет словно чудом, нет, но это ДОЛЖНО уступить. О! я могу болтать часами!

Тебе надо присесть [Мать стояла все это время].

Нет. Я не особенно-то расположена сидеть!

(молчание)

И какой у тебя курс лечения?

Этот курс предписывается в таких случаях.

Да-да, классически… Могу тебе сказать (если это поможет твоему физическому уму), что в Японии у меня было что-то вроде кори (которая имела свои достаточно глубокие причины), и японский доктор (который, возможно, учился в Германии; как бы там ни было, это был Доктор «до мозга костей») со всей серьезностью мне сказал, что я должна принять все меры, что я нахожусь на начальной стадии этой чудесной болезни, что, в особенности, я не должна никогда жить в холодном климате, то и это… Я худею и т.д. Это было в Японии; затем я приехала сюда и рассказала об этом Шри Ауробиндо, он посмотрел на меня и улыбнулся; и с этим было кончено, мы никогда больше не говорили об этом. Мы больше об этом не говорили, и этого больше не было! [Смеясь] С эти было полностью покончено. Когда спустя год я встретилась с доктором S., я спросила его. «Совсем ничего, все прекрасно», — ответил он, — «совершенно ничего, ни следа.» И я ничего не делала, не принимала никаких лекарств, не проходила никакого лечения. Я только сказала об этом Шри Ауробиндо, и он посмотрел на меня и улыбнулся. Что же, я убеждена, что это так, вот и все. Но физический ум не верит в это. Он верит, что все такое очень даже может быть в высших областях, но когда мы находимся в Материи, вещи подчиняются закону Материи, что там все материально и механистично, что есть механизм, и когда механизм… и т.д. и т.п. (не с этими словами, но с такими мыслями). Так что надо все время работать над этим, все время говорить ему: «О! Перестань городить все свои трудности, успокойся!» Единственно, должно быть Пламя — Пламя внутри — пламя стремления и пламя веры; и, затем, должно быть что-то, что бы хотело, чтобы это прекратилось. Ведь, будь вещи так или эдак, мне не нужно представлять их моему мышлению, и моему мышлению принимать их; потому что это очень опасная игра: когда ищешь ровность, спрашиваешь себя: «Что же, если произойдет это, какой будет моя реакция?», и вся эта игра продолжается, пока не скажешь: «Мне все равно.» Это очень опасная игра. Это еще способ кружить вокруг цели вместо того, чтобы войти внутрь проблемы. Есть только одна вещь: некое пламя — пламя, которое сжигает всю эту ложь. Мне нечем здесь хвалиться, ты знаешь! Я молюсь за это тело так же, как и за другие тела. Я должна быть пряма, сильна, прочна… Почему я так согнута? — Я знаю, почему, но это не комплимент. Я знаю это: это из-за того, что все это еще подвержено всем внушениям мира, всей этой медицинской мысли и всему тому, что следует из нее, а также всем внушениям жизни. И привычкам. И все эти люди здесь… Так что здесь нечем хвалиться. Единственно, я знаю (преимущество в том, что я знаю), что это должно быть по-другому. Я знаю это, и клетки тоже знают это; и, как я тебе рассказывала, вчера вечером они жаловались на это там, на моей постели; они охали и стонали: «Я рождена не для этой жизни тьмы и беспорядка, я рождена для Света, Силы и Любви» — «А! Тогда возьми ее!». А клетки все стонали: «Почему я вынуждена быть такой?…» И вдруг, вместо того, чтобы позволить им свободную игру: возникло полное Присутствие — и в одну секунду все это ушло. Но коллективное внушение, коллективная атмосфера такая… гнилая, можно сказать, что это действует все время. Но ты [обращаясь к Суджате], ты одна из тех, кто может сказать, что когда я прихожу ночью, я высокая и сильная. И клетки продолжают стонать! Это глупо. И не только глупо, но есть еще и эта само-жалость [Мать гладит себя по щеке], что самое отвратительное: «О! Моя бедная малышка, как ты устала. О! Моя бедная малышка, как люди тебя утомляют, как тяжела жизнь, как это трудно…» И затем идиотские стенания и стоны. Если бы это зависело только от меня, я дала бы им хороший шлепок! Но меня просят не делать этого, так что я не делаю это. Но я действительно чувствую, что перед глазами этой чудесной Милости — этой великолепной божественной Любви и этой всемогущей мощи — мы глубоко смехотворны, это все.

(молчание)

Есть также зловредные духи. Зловредные духи, приходящие, чтобы внушать всевозможные вещи. Есть зона там, совсем рядом с физическим, очень близко — зона червей, мой мальчик! Все скверные внушения всевозможных катастроф, всех зловредных воль, всех желаний… Это липнет. Все это кишит, как если бы вы сунули свой нос в вазу, полную червей. Это причиняет беспокойство. Что же, да! Я попробую сделать кокон для тебя. Перед отходом ко сну, когда ты ложишься спать, тебе надо призвать белый Свет, мой белый свет, и тогда я обращу внимание. Ты будешь обернут вот так: кокон, милый маленький кокон, совершенно белый. Вот так можно спать спокойно.

Ночи ужасные.

Да, конечно. Вот почему я говорю, чтобы ты призывал мой свет. Да, это ужасно. У тебя бывают кошмары?

Это даже не кошмары — это отвратительно. Три четверти вещей, о которых я помню, это всевозможные канализации, отвратительные места. Это… это ужасно.

Да, это так. Если бы ты знал, что мне показывают!…

Две-три ночи тому назад у меня был символический сон. Ты знаешь, что твоя старая противомоскитная сетка установлена в моей комнате?

Да.

Мне приснилось, что маленькое существо пробило в ней дыру. Это существо достаточно близко мне, потому что я поймал его как ребенка и отчитал: «Раз ты сделал дыру, то все москиты могут через нее войти.» Затем я заметил, что дыра была большая.

Ах!

И я сказал себе: «Все враги через нее войдут» или «все москиты влетят через нее». Большая дыра.

Ты ее заделал?

Нет, я был очень раздосадован, из-за чего и пробудился.

[Мать концентрируется, затем спрашивает: ] Твой брат, медик, ничего тебе не говорил? Не давал тебе советов?

Да, давал указания по поводу того, сколько таблеток принимать. Это все.

Он верит в эти таблетки?

Он говорит: «Если уж начал курс лечения, надо пройти его наилучшим образом.»

А, да, я полностью согласна, потому что это представляет формацию. По крайней мере, 90% докторов имеют добрую волю, они хотят вас вылечить (некоторым все равно, но их немного — 90% хотят вас вылечить), так что их формации надо придавать полную силу. Не надо противоречить формации, потому что тогда она теряет свою силу и становится бесполезной.

(бьют часы)

Я проболтала целый час? Это ли не постыдно! Подожди, я отложила для тебя цветок, он очень мил. Воля к победе, мой мальчик, вот что! Не воля здесь, там или там [жест к различным точкам тела], не это, не личная победа над болезнью: победа над миром. В конце концов, мы находимся здесь для этого; я не знаю, будет ли это достигнуто на этот раз, но, во всяком случае, это то, что от нас ожидается. Мы здесь для этого — чтобы бороться. Так что мы предназначены для борьбы, и поскольку это (как сказать?) самый сокровенный способ, то затрагивается тело.

(молчание)

Думаю, что на сегодня достаточно! Ты хорошо питаешься?

Да-да!

Действительно хорошо или убеждаешь себя в этом?

Я хорошо питаюсь.

Хорошо ли то, что дают тебе есть? Я имею в виду: питательно ли это?

О, да, это очень питательно.

У тебя проблемы с пищеварением, но ты усваиваешь?

Я думаю, что да.

Тогда этого достаточно. Проблемы с пищеварением, мой мальчик, не мешают дожить до 86-87 лет. Это не помеха. Так стало с момента рождения Анрэ; это значит (тогда мне было только двадцать), значит, шестьдесят семь лет. Что же, я даю тебе 67 лет жизни! И, затем, ты знаешь, я всегда говорила это: что касается врагов, которые хотят нагнать на вас страха или опечалить вас, либо обеспокоить вас, то единственное, что стоит делать с ними, это смеяться им в лицо. Ты в гневе? Они довольны, они говорят: «Он в гневе» — нет-нет. Ты наносишь удар? Они ускользают, они как медузы, это не затрагивает их. Но когда смеешься им в лицо, они сильно раздражены! Это единственная вещь: смеяться над ними. Их рассказы могут испугать детей, но не нас. Мы же живем в вечности. И, говорю тебе (это обычное, естественное состояние сознания), это не длилось и минуты прошлой ночью: потребовалась одна секунда, бррф! кончено. И затем я вошла в нечто вроде спокойной радости, вот так, что длилось три часа без перерыва. Затем работа возобновилась. Но, прежде чем заснуть, сделай так: вообрази себе (вообрази, если ты не видишь этого), вообрази себе белый свет. Это не кристальный свет, заметь, он не прозрачный: он белый — бело-белый, очень яркий белый свет, кажущийся твердым. Представь его таким (он действительно такой, но ты представь): белый свет. Это свет Творения, как он называется?… Махешвари? [Смеясь] Всевышняя Дама там, наверху.

Да, Махешвари.

Свет Махешвари. Но, кажется, я всегда имела его, потому что когда Мадам Теон увидела меня, первым делом она сказала мне это; она не говорила о «Махешвари», но она сказала: «У Вас есть белый свет», который автоматически растворяет все злые воли. И я действительно переживала это: я видела существа, распадающиеся в прах. Так что ты бери это, представляй это, и тогда ты сделаешь кокон вокруг себя — ты знаешь, как насекомые строят свои коконы — сделай кокон, прежде чем уснуть. Я буду делать его для тебя, но твое «воображение» поможет лучше приспособить его к тебе, подогнать. Ты делаешь кокон, и когда ты достаточно обернут этим белым коконом, так что враги не могут проникнуть, ты позволяешь себе уснуть. Тогда не сможет пройти снаружи все, имеющее злую волю. Это точно. Естественно, есть еще то, что каждый несет в своем подсознательном… это надо устранять собственной волей, мало-помалу. Но этот Свет, он всемогущ, мой мальчик! [Обращаясь к Суджате :] Ты тоже можешь делать это, если ночью тебя донимают враги.

[Суджата :] Я вижу его, ты знаешь, этот белый свет.

Ты его видишь?

Да, вижу.

Это очень хорошо. Ты хорошая ясновидящая, так что, конечно, ты это видела. Но я видела это так, как если бы это был свет кого-то другого — это моя природа. Я использовала его даже до того, как встретилась с Теоном: я не знала ничего, конечно же, но я его видела. И это мадам Теон сказала мне: «Это твой свет.» Мадам Теон первой сказала мне, кем я была, что она видела: корона из двенадцати лепестков над моей головой. И, что касается меня, я имела этот свет в переживании и могла использовать его просто по воле: мне достаточно было просто призвать его. И я видела его так, как я вижу тебя, совершенно объективным образом. А рассказывала ли я тебе историю I, которая была с Дилипом? До встречи с Дилипом у нее был гуру, саньясин или что-то в этом роде, и он совершенно взбесился из-за того, что она оставила его, так что он проклял ее. Его проклятие вызвало у нее нечто вроде тромбоза (ты знаешь, то когда кровь перестает циркулировать и свертывается); как бы там ни было, это было на шее, с правой стороны, помнится, и было очень болезненно — это было даже опасно. Она рассказала мне об этом. Я, в свою очередь, рассказала об этом Шри Ауробиндо, и Шри Ауробиндо сказал мне защитить ее. Я послала свой свет этому господину. И с ним произошли ужасные вещи! Он умер от страшной болезни. I ходила проведать его в то время, и этот человек (он был сознательным) сказал ей: «Вот что ваша Мать сделала со мной.» Он был сознательным. Тогда я увидела, что все произошло самым объективным образом, потому что я не сказала ни слова, ничего, никому. И, в особенности, этот свет прошел через Шри Ауробиндо… Я сделала просто вот что: направила свой свет, и господин ушел… чтобы снялось проклятье. И поскольку он не был очень-очень чистым, то это привело к страшному заболеванию. А сейчас до свидания, дети мои. Так что, если ты хочешь мирно спать, сделай себе маленький кокон перед сном. До свидания, мой мальчик. И я тебе рекомендую: нереальность человеческих представлений о болезни.

14 июля 1965

Мать держит в руке несколько листков бумаги:

Этим утром я была в некой зоне — зоне или жиле… Ты знаешь о золотых жилах в земле? Это было примерно так. В ментальной банальности мира было нечто вроде светящейся жилы, в которую я была погружена — это было хорошо, это было очень удобно. И я стала записывать вещи, но затем стали приходить люди со всеми их обычными глупостями, и каждый спрашивал что-то, каждый был вот так зажат [жест – шоры], так что это ушло. Я назвала это так: «Несколько определений.» Первое было написано по поводу одного человека, который уезжал отсюда и хотел взять с собой что-то [благословленное Матерью] для своей семьи. Я сказала ему: «О! но они не восприимчивы.» Тогда он спросил: «Что значит быть восприимчивым?» (Он не спросил меня прямо, но когда он выходил из комнаты, он почесал голову и спросил своего друга: «Что же Мать имеет в виду? Что значит быть восприимчивым?»). Я ответила по-английски, и ответ принял множество форм, а сегодня это оказалось одной из тех вещей, что пришли в той «жиле». И, что особенно в таком переживании, когда приходит фраза, слова принимают в ней очень точный смысл; я совсем не уверена, что это их обычный смысл, но они приходят с вибрацией своего смысла, с нечто вроде маленькой кристальной вибрации. И это приходит без дальнейшей переделки. Я написала:

«Быть восприимчивым – это значит чувствовать необходимость давать и находить радость в отдаче божественной Работе всего, чем обладаешь, всего, чем являешься, всего, что делаешь.»

Это первое, что пришло. Затем пришла извечная история с «быть чистым» — что значит быть чистым? Это не связано ни с какими моральными представлениями, нет.

«Быть чистым – это значит отказываться…

Иными словами, было ощущение чего-то очень активного — очень активного: не достаточно быть пассивным, надо быть очень активным.

…отказываться от всякого другого влияния, отличного от влияния всевышней Истины-Любви.»

Затем пришло третье определение:

«Быть искренним – это значит объединять все свое существо вокруг всевышней внутренней Воли.»

Объединять все свое существо вокруг всевышней внутренней Воли. И эта всевышняя Воля была видимой, как пламя, принявшее форму меча; и позволено действовать только тому, что управляется Тем. Затем последнее определение (оно стало последним из-за того, что мне принесли мой завтрак, и я вынуждена была остановиться):

«Быть интегральным – это значит делать гармонический синтез всех своих возможностей.»

Эти определения пришло вместе с вибрациями, которые и содержали их. И это еще могло продолжаться, это было здесь, но меня прервали. Во всяком случае, это забавнее, чем выслушивать все их рассказы.

Вдохновением всего этого служила та золотая жила?

Да. Но она была светящейся, не золотой. Как полоса света [жест]. Можно было купаться в ней и быть очень довольным. И это принесло мне (то, что я только что сказала, это ничто, это было в самом конце) ясное видение того, что необходимо для мира, видение трансформаций в ментальной атмосфере земли, необходимых для того, чтобы больше не было войн, например. Это «больше не было войн» было одним из следствий. И каждая вещь занимала свое место в связи с другой [Мать очерчивает нечто вроде шахматной доски], и было такое ясное видение — ясное видение всех связей, всех позиций, всего этого. Это очень забавно. Я имею в иду, что это было приятное развлечение. Это дает впечатление очень ясного видения всего, что должно произойти в области… не точно в области идей, а в области психологических реакций. И это не зависит от меня, я не делаю усилия: это приходит, просто так. Это что-то, что приходит, а затем получается так, как если бы меня погрузили в это, и мне остается только смотреть. Это приходит совершенно готовым, без усилия. Это СОСТОЯНИЕ, в котором я оказываюсь, с видением, например, земного ментального прогресса, способ, каким организована человеческая ментальность [тот же жест – как шахматная доска]; и это очень интересно, потому что жизненные условия обусловлены состоянием мышления, так что я вижу, как надо изменить состояние мышления, чтобы изменилась жизнь [Мать прочерчивает потоки силы на шахматной доске]. И я нахожусь там так, как если бы я сидела в театре и смотрела на разыгрывавшееся передо мной действие. Если бы меня оставили в покое, я записала бы все это (потому что это приходит полностью сформулированным), и это могло бы быть интересно. Должно быть, это принадлежит области откровения. Это как проходящая мимо светлая полоса, и в ней все организовано. Только надо оставаться в покое (последнюю заметку я черкнула, когда готовили мой завтрак, а после…). Но, в конце концов, в этом нет ничего трансцендентного; это только очень ясное, очень точное и, очевидно, это не носит характера обычного человеческого мышления: это совершенно готово, это приходит совершенно готовым. В этом состоянии, например, все клетки, все тело держится спокойно — больше нет тела, больше нет клеток, больше нет всех этих расстройств, всех этих трений: все это уходит. Это исчезает, и доминирует то сознание. Тогда понимаешь, что то, кто мог бы оставаться в этом, смог бы жить сколь угодно долго. Но, вероятно, это обусловлено в том смысле, что и другие должны иметь свое поле деятельности, иначе прогресс не был бы общим. Но, как бы там ни было, в этом нет ничего действительно трансцендентного, это просто интересно.

* * *

(Немного позднее Сатпрем предлагает Матери опубликовать несколько коротеньких отрывков из последней очень интересной беседы о болезнях в «Заметках на Пути», новой рубрике «Бюллетеня» Ашрама, открытой по настоятельным просьбам Сатпрема. В действительности, Сатпрем хотел, чтобы Ашрам извлек хотя бы немного пользы — по крайней мере, получил несколько капелек — из богатства переживания Матери. Именно эти «Заметки на Пути» после ухода Матери были переименованы в «Агенду Матери» руководством Ашрама, надеявшимся, украв название, посеять путаницу в умах и помешать любой ценой публикации настоящей «Агенды», которую они осмелились объявить «не подлинной» — настолько они боялись ясного восприятия Матери людей, окружавших ее, и всего Ашрама в целом. Сатпрем помнит, как он должен был упорно добиваться того, чтобы Мать разрешила публиковать «Заметки на Пути». Ее сдержанность стала сейчас понятнее.)

Я спрашиваю себя, а не может ли последняя беседа пригодиться для «Заметок на Пути»?

Это нельзя публиковать. Это пойдет в «Агенду».

Почему? Это вызовет смятение среди медиков?

О, да! Будет много шума.

Жаль, что это нельзя опубликовать.

Это слишком вызывающее для них. И, кроме того, это очень личное, о! это вызовет бесконечные пересуды, начнут распространяться бесчисленные легенды; и в Америке, Африке, Англии, где угодно, начнут плести всевозможные истории по поводу всевозможных болезней, имеющихся у меня — это будут нескончаемые россказни. Это невозможно. Я не могу ничего рассказывать о себе, кроме, возможно, одной фразы — даже одна фраза, появляющаяся в «Бюллетене», вызывает такую болтовню! Это порождает непрекращающуюся болтовню по поводу меня.

Я понимаю, но как жаль!

Позже, позже. Не сейчас.

Ведь вопросы болезней занимают такую важную часть этой йоги.

О! Я прекрасно это знаю, я знаю, но не сейчас: позже. Люди делают всяческие истории из того, что я говорю; ты знаешь, это как «любопытные случаи из жизни гуру», о чем любят читать в книгах.

Они глупы!

Да, но [смеясь], что ты хочешь сделать? Они глупы, и это не скоро лечится! Я согласна, это ужасно глупо, но… А! перейдем к «Савитри».

17 июля 1965

(По поводу последней беседы, в ходе которой Сатпрем жаловался на скверные ночи.)

Но я не понимаю, почему я всегда помню именно эту сторону, всегда это сточные канавы, грязь… Ведь все же должна быть другая сторона, нет?

[Мать смеется] Причина простая: эта сторона очень-очень близка к обычному сознанию, так что ты ее и помнишь; другая же сторона… с ней нет достаточной «связи», и поэтому ты забываешь ее, когда просыпаешься.

Кроме того, это обескураживает, потому что всегда помнишь плохую сторону, не остальное!

Возможно, это для того, чтобы посмотреть, не обескураживает ли это нас. Еще этим утром…

(молчание)

Должно быть, дело вот в чем: посмотреть, выдержим ли мы — даже не так: выдержит ли наша ВЕРА.

(молчание)

Если посмотреть на этот вопрос с достаточной высоты, то для проявления Силы Истины требуется отклик, не так ли, и Она не хочет иметь предпочтений: ее мало заботит, та или эта точка, то или это сможет проявить Ее. Она делает вот так [жест массированного, общего давления], Она накладывает себя на атмосферу земли, и то, что способно откликнуться, откликается. И тогда Сила проявляется в той точке, которая откликается. Это не так, что Сила выбирает точку (не знаю, понятно ли я говорю): это глобальное действие, и то, что способно откликнуться, откликается. А мы, мы хотим Ее, стремимся к Ней, мы даже знаем о Ней; и, естественно, поскольку мы знаем, у нас есть нечто вроде убеждения, что мы должны откликаться… Но дело не в убежденности: этот отклик должен быть фактом. И для этого… что же, надо держаться.

(молчание)

Напротив, у меня такое впечатление, что с тех, кто знает больше и может сделать больше, с них и спрашивается больше — с них спрашивается не меньше, а больше. А тело еще почти полностью принадлежит старому творению. Оно склонно говорить: «О, это не любезно! Мы имеем добрую волю, и чем больше ее у нас, тем больше требуется от нас.» Но это очень человеческие представления, очень человеческие… Чем больше у нас доброй воли, тем больше спрашивается с нас — не из-за того, что кто-то так решил: спонтанно, совершенно естественно. Мы говорим о трансформации, даже о преображении, но при этом происходит переход от старого движения к новому движению, из старого состояния в новое состояние, и это нарушает равновесие; и всегда, для всего, что еще принадлежит старому движению, это опасное нарушение равновесия производит такое впечатление, что все выскальзывает, теряется точка опоры. Тогда и требуется прочная вера. И эта вера не должна уподобляться ментальной вере, опирающейся на саму себя: это должна быть вера ощущения. И это [Мать качает головой], это очень трудно.

(молчание)

Всегда одно и то же. Старая система уединения относительно легка: вы ложитесь, обрезаете все связи и остаетесь в глубоком созерцании, ожидая, когда пройдет кризис. Это длится более или менее долго, вы не знаете, сколько. Но когда вы вот так окружены людьми, работой, ответственностью (не моральной: материальной), вещами, материально зависящими от вас, тогда… надо найти способ продолжать делать все это, но без опоры на прежнее привычное равновесие. Это немножко тяжело. Но, очевидно, если мы говорим: «Я здесь из-за Тебя, для Тебя и на Твоей службе», что же, надо, чтобы это действительно было так, вот и все.

* * *

(Сатпрем возвращается к старой просьбе: просит у Матери разрешения опубликовать часть последней беседы в «Заметках на Пути») Нет.

Я мог бы сделать какие-то сокращения в тексте.

О, но это больше, чем сокращения!

Надо все сократить? Хорошо.

Нет, но можно брать отдельные фрагменты — если они не касаются меня лично.

Да, но если брать «отдельные фрагменты» (это возможно), тогда это будет носить догматический характер. Это превратится в голые заявления. Если опустить случай, по которому что-то было сказано, высказывание становится догматическим.

Да, но я не хочу давать никаких высказываний. Это категорично.

Я все понимаю. Однако, опасность таких выдержек состоит в том, что они принимают вид учения: Мать заявила, что «это так и вот так» — тогда как это не так!

Да-да! [Мать больше не хочет говорить на эту тему]

* * *

(Чуть позже Сатпрем предлагает попросить E купить магнитофонную ленту для записи этих бесед :)

Бедная Е! Она нянчилась со своим мужем, она даже почти воскресила его, и когда к нему вернулась речь и сознание, то первым делом он отказался от ее помощи и стал чернить ее! В «знак благодарности» он стал говорить, что больше не отвечает за нее. Вот так, «такова жизнь». Хочешь прочесть ее письмо?

(выдержка из письма Е, написанного по-английски :)

«… Я всегда буду помнить очень живо тот момент, когда Ваша Сила возобладала и привела к такому быстрому улучшению состояния больного, что даже доктор не мог ничего понять; это улучшение держалось еще несколько дней. Можно ли рассказать Вам маленькую историю? Больной был охвачен судорогами; вся правая сторона его тела ужасно тряслась, он не мог говорить. Затем наступило временное облегчение, и я помню, как я подумала: «Почему этот мозг сигналит телу, чтобы оно вот так билось — почему?» И я взяла Монти за правую руку, я сидела возле его кровати. И две наших руки словно образовали контакт телефонной линии — вы знаете, как соединяются длинные кабели. И через этот контакт я звала. Я взывала к Божественной Матери, точнее говоря, к Вам, если мне можно так сказать, по моему обыкновению. И Вы появились, но не над моей головой, как обычно, а над головой больного. И к этому «Вы» я взывала три раза: «Мать», как вы меня когда-то учили. И все. Я больше ничего не делала. Вы были там, занимая стратегическое положение, и я трижды произнесла ваше Имя. И через этот, так сказать, телеграфный контакт, пошел поток Силы, преодолевший огромное расстояние от Вас до больного мозга этого маленького человека и идущий затем вниз по его успокоившейся правой руке и затем вверх по моей правой руке до моей мыслящей машины. И в этом был большой мир и покой и знание. В тот момент мисс Картер сидела с другой стороны кровати, но она не заметила ничего, даже того, что я на некоторое время спокойно закрыла свои глаза. Необычно, не так ли? Это кажется мне даже еще более необычным, когда я пишу об этом. Но это было таким нормальным, когда происходило. И столь же нормальным было то, что на следующее утро исчезли все следы тремора, и дар речи вернулся к обрадованному больному. И еще больше радовались те, кто наблюдал за ним…»

(11 июля 1965)

Что скажешь об этом?

Это интересно.

Со своей стороны я сознавала это, находясь здесь. Наши письма пересеклись на почте… В тот день, когда это произошло там, я имела переживание здесь, и я воспринимала Волю к действию: «Теперь он пойдет на поправку, к нему вернется дар речи и сознание.» Это длилось два дня, а затем, хлоп! [жест резкого обрезания] прекратилось. Это было как раз в тот момент, когда она имела там то переживание, которое ты только что прочел. Затем, спустя несколько дней, я получила первое письмо, в котором она писала, что он поправился, и первым делом он стал поносить ее и тех, кто доверял ей. Тогда я написала ей: вот мое переживание, а она ответила мне тем, что ты только что прочел. И все заглохло, с ощущением: теперь доказательства получены, на этом достаточно. Он снова впал в кому — я не думаю, что теперь он долго проживет… Как раз достаточно, чтобы доказать человеческую неблагодарность.

* * *

Сатпрем встает, собираясь уйти

Надо держаться. Впрочем, это единственное, что мы можем делать — что еще можем мы сделать?… [Смеясь] Держаться спокойными.

21 июля 1965

Есть маленькая надежда, что материальный ум, ум клеток трансформируется.

Хорошая новость!

Конечно! Я была изумлена. Я заметила это вчера или позавчера. Ситуация была не очень-то хорошей, во всяком случае, она была неприятной, и вдруг весь этот ум стал совершать молитву. Молитву… ты знаешь, как я совершала молитвы раньше, в «Молитвах и Медитациях»: теперь сам Ум стал делать молитву; он имел переживания и молился: что же, вот так, теперь это переживание всех клеток: интенсивное стремление, и вдруг все это начинает выражаться в словах. Я заметила это. И, затем, это довольно интересно… Было время обеда; была (это всегда есть) усталость, напряжение, потребность в более гармоничной атмосфере… это становится несколько утомительным; я и сидела в таком состоянии, когда вдруг все это поднялось как пламя, о! в великой интенсивности, и затем было так, словно ум клеток, от имени тела (это было тело, начавшее ментализироваться) стал совершать молитву… [Мать ищет запись]. И было очень большое ощущение единства Материи (оно было очень сильных с давних пор, но теперь оно становится более сознательным: некое тождество); так что было ощущение тотальности Материи — земной, человеческой Материи, человеческой Материи — и она сказала:

«Я устала от нашей недостойности. Но тело стремится не к покою…

И это чувствовалось во всех клетках:

…тело стремится не к покою, а к великолепию Твоего Сознания, великолепию Твоего Света, великолепию Твоей Силы, и, особенно…

Здесь стремление стало еще более интенсивным:

…к великолепию Твоей всемогущественной вечной Любви.»

И все же слова имели такой конкретный смысл! Я быстро записала все это и оставила. Но и этот ум, как и тот другой… [Мать ищет вторую запись] у него есть что-то вроде заботы о совершенстве выражения; и на следующий день после полудня (обычно такое происходит после того, как я приму ванну; в это время происходит какая-то особенная деятельность), после того, как я приняла свою ванну, он пришел в то состояние, и я должна была написать это (это стало совсем как молитва):

«ОМ, всевышний Господь, Бог доброты и милосердия, ОМ, всевышний Господь, Бог любви и красоты…

Когда дошло до «красоты»… все клетки словно раздулись.

…Я устала от нашей недостойности. Но тело стремится не к покою, оно стремится к полноте Твоего Сознания, оно стремится к сиянию Твоего Света, оно стремится к великолепию Твоей Силы; и больше всего оно стремится к величию Твоей всемогущественной вечной Любви.»

В этих словах есть конкретное содержание, не имеющее ничего общего с умом. Это нечто живое — не только ощущаемое: живое. И затем, после полудня, это было уже не молитвой, а это была констатация [Мать ищет третью запись]… Я нашла, что это стало интересным. Тело сказало:

«Другие уровни бытия…»

Если бы ты знал, с каким презрением, с каким чувством превосходства оно говорило!

«Другие уровни бытия – витальный, ментальный – могут наслаждаться промежуточными контактами…

Иными словами, все промежуточные уровни бытия, затем – боги, существа и все прочее. И тело говорило с силой и неким достоинством — да, это было достоинство, почти гордость, но не было надменности, ничего подобного. Это ощущение благородства.

«…Только всевышний Господь может удовлетворить меня.»

И тогда внезапно появилось такое ясное видение того, что только всевышнее совершенство может дать полноту этому телу [жест соединения Верха и Низа]. Я нашла это интересным. Это начало чего-то.

(молчание)

Это переживание началось с отвращения — отвращения… тошнотворного отвращения — ото всей этой бедности, всех этих слабостей, всей этой усталости всех этих недомоганий, всего этого дерганья, всего этого скрипа, уф!… И это было очень интересно, потому что было это отвращение, и наряду с ним пришло как бы предложение Аннигиляции, Небытия: вечного Покоя. Но оно смело все это, как если бы тело выправилось: «Но это не то! Это не то, что я хочу… (и тогда возникла слепящая вспышка света — слепящего золотого света)… я хочу великолепия Твоего Сознания.» Таким было переживание.

(молчание)

Еще есть немного трения, но, как бы там ни было, уже лучше. Только что… Ты знаешь, их тут двое-трое, кто сбрасывает на меня просьбы и требования всех людей, работу, которую надо сделать, ответы, которые надо дать, чеки, которые надо подписать; эта работа… это мучит, царапает словно когтями. И есть эта усталость, которую я чувствую каждый день, всегда, и из-за которой мне нужно оставаться совершенно спокойной (это как если бы вас царапали); и я увидела, что это происходит из-за того, что вся работа, которую должно сделать тело, приходит не от Того, к кому оно устремляется — эта работа приходит не свыше: она приходит отсюда, от всего вокруг — вот почему это скрипит, словно что-то доведено до изнеможения. Затем, этот материальный ум призвал к этому стремлению и к ровности, клеточной ровности: «Что же, настал момент побыть в ровности», и сразу же установилась какая-то спокойная неподвижность, и стало лучше, я смогла доделать все до конца. У меня такое впечатление, словно пойман хвост решения. Сейчас, естественно, нужно разработать его. Как бы там ни было, есть надежда. Я всегда находилась под впечатлением того, что сказал Шри Ауробиндо: «Этот инструмент [физический ум] ни на что не годится, можно только избавиться от него…» Было очень трудно избавиться от него, поскольку он так тесно вплетен в физическое тело и его сегодняшнюю форму.. это было трудно; так что, когда я пыталась отбросить его, и хотело проявиться более глубокое сознание, то это приводило к обмороку. Я не знаю, что делать. Сейчас же этот физический ум начал сотрудничать, и сотрудничать сознательно (и, кажется, с большой мощью ощущения), так что, возможно, все начнет меняться. Все, что было ментальным… Я очень ясно помню то состояние, в котором я была, когда писала «Молитвы и Медитации», особенно, когда я писала их здесь (все те, что я написала здесь в 1914 г.): теперь это кажется мне холодным и сухим… да, сухим, без жизни. Это светло, это мило, это приятно, но это холодно, это без жизни. Тогда как это стремление здесь [клеточного ума], о! оно обладает мощью — мощью реализации — совершенно необыкновенной. Если это организуется, кое-что может быть сделано. Там есть собранная мощь.

(молчание)

В прошлые две ночи, активности, происходящие под утро — то, что происходит в тонком физическом со Шри Ауробиндо и всеми людьми отсюда — вдруг стали касаться питания! Но совсем под другим углом. Это всегда происходит для того, чтобы дать мне указания, касающиеся людей, вещей. Позапрошлой ночью произошел забавный случай. Ты знаешь, что Мридоу, очень толстая женщина, которая обычно готовила еду для Шри Ауробиндо, теперь находится в тонком физическом. Когда она умерла (я даже не знала, что она умерла), Шри Ауробиндо пошел за ней в ее дом, доставил ее ко мне и поместил ее возле моих ног! Я была ошеломлена, я видела, что это Мридоу, и я побежала за Шри Ауробиндо, чтобы спросить его: «Что это значит?!» Тогда все исчезло. На следующий день мне сказали, что она умерла. И она живет там, в тонком физическом, я вижу ее очень-очень часто, очень часто (она чуть лучше, чем была физически, но не стала заметно более понятливой!). И на следующую ночь она принесла мне большие сливы (вот такие большие), я съела несколько, и они показались мне очень хорошими; затем пришел Павитра, посмотрел на эти несчастные сливы и сказал мне: «О, не надо их есть, они с плесенью!» Я помню это, потому что это меня позабавило. Я посмотрела и сказала [смеясь]: «Я не вижу плесени и, более того, они очень хороши!» А на следующую ночь был один человек (я очень хорошо его знаю, но больше не помню, как его зовут), который сказал мне, что мне надо обязательно пить молоко! (Я не пью молоко уже очень давно.) Он показал мне молоко и сказал мне: «Вы видите, надо добавлять молоко в бульон, в то, в се.» Я спросила себя: «К чему бы это? Почему вдруг…» Мне никогда-никогда не снилась пища! (впрочем, это не сны: я не сплю, я совершенно сознательна). Две последние ночи подряд: сначала я ела сливы — вот такие большие сливы — затем, на следующую ночь, мне сказали, что надо пить молоко! И это было сказано так настоятельно, что утром я на мгновение задалась вопросом, а не нужно ли мне начать пить молоко! Это тоже новое. Серия таких ночей началась с того видения (всегда в одной и той же области), когда я пошла поискать чай для Шри Ауробиндо, а вместо него мне дали землю с куском обычного хлеба! Начинает открываться целый мир. Увидим. Хорошо. Ты принес мне что-нибудь?

Но это верно, у меня возникло впечатление, что атмосфера стала более приятной в последние один-два дня.

А!

Я не знаю, касается ли это только меня лично, но атмосфера, да, более удовлетворительная…

Да, это так.

… она менее скрипучая.

Да, так и должно быть. Посмотрим… Если правильно то, что я воспринимаю, вещи должны пойти в этом направлении.

Вообще, когда ты «не в порядке», у в ужасно плохом настроении.

Да… О! но я скажу тебе это по-другому, мой мальчик! [Смеясь] Я не говорила тебе этого, чтобы не быть нелюбезной, но мне хотелось сказать тебе: «Боже мой! В каком ты плохом настроении, мне становится нехорошо от этого!» [смех] Это верно, это идет ни в том, ни в другом направлении [Жест от Матери к Сатпрему и от Сатпрема к Матери]: это все едино. Вот почему я ничего не говорю об этом. У нас есть привычка смотреть на это так [жест перехода от одного к другому], но это не верно, это не так: это общее целое, которое в каждом находит свое выражение. Хорошо.

* * *

Чуть позже, по поводу «Савитри», диалога Любви со Смертью:

Он говорил, что хочет переделать весь этот отрывок, но так никогда и не переделал его. А когда его спросили (не знаю, был ли это Нирод или Пурани), он ответил: «Нет, позднее.» И он очень хорошо знал, что не будет этого «позднее». В то время он уже знал это. «Нет, позднее.» Я не знаю…

* * *

Сатпрем поднимается, чтобы уйти:

Так что не надо быть в плохом настроении. [Смеясь] А ты мне скажешь, что не надо болеть!… Хорошо-хорошо.

24 июля 1965

(Сатпрем писал Матери, спрашивая ее, что означает сон, в котором его брат вошел к нему в комнату и объявил о смерти своего сына. Это был чрезвычайно живой сон. Потрясение от этого сна разбудило Сатпрема)

Я получила твое письмо… Не думаю, что оно о чем-то то предупреждает. Ты не получил новостей оттуда? Если бы что-то случилось, он послал бы телеграмму.

Не обязательно… Но что это за конструкция или воображение?

Сейчас расскажу. У меня было аналогичное переживание три дня тому назад — я скажу, в чем оно аналогично. Как ты помнишь, в прошлый раз я тебе говорила, что физический ум начал трансформироваться; три-четыре дня тому назад, то есть, перед нашей последней беседой, я вдруг резко пробудилась посреди некоего видения или активности, и оказалась прямо в этом физическом уме. Это совсем не привычно для меня. Я была здесь, в этой комнате, все было точно так, как это есть физически, и кто-то (думаю, что это был Чампаклал) внезапно открыл дверь, говоря: «О, я принес плохие новости.» И я слышала звук физически, то есть, это было очень близко к физическому. «Он упал и проломил себе голову.» Но это было так, как если бы он говорил о моем брате (который давно уже умер), и в ходе этой активности я сказала себе: «Но мой брат давно уже умер!» И это вызвало некое напряжение [жест к вискам], потому что… Это сложновато объяснить. Когда Чампаклал принес мне эту новость, я была в своем обычном сознании, так что я сказала себе: «Как это вышло, что Защита не сработала?». И я смотрела на это, пока не пришло нечто вроде далекого воспоминания, что мой брат давно уже умер. Тогда я посмотрела (это трудно объяснить на словах), я посмотрела на мысли Чампаклала, чтобы узнать, что он имел в виду — кто это упал и проломил себе голову. И я увидела голову А. И все это вызвало напряжение [тот же жест к вискам], так что я пробудилась и посмотрела. И я увидела, что это переживание было для того, чтобы я ясно увидела, что этот физический ум ЛЮБИТ («любит», так сказать) любит катастрофы и притягивает их, и даже создает их, потому что ему нужно эмоциональное потрясение, чтобы пробудить свое несознание. Всему, что несознательно и тамасично, требуются резкие эмоции, чтобы встряхнуться и пробудиться. И эта потребность создает нечто вроде напряжения или болезненного воображения — он все время воображает всевозможные катастрофы, открывая тем самым дверь плохим внушениям маленьких злобных существ, которым как раз и нравится создавать возможность катастроф. Я ясно видела это, это было частью садханы физического ума. Затем я отдала все это Господу и перестала думать об этом. И когда я получила твое письмо, я сказала себе: «То же самое!» Это то же самое, это та же болезненная потребность физического ума, который ищет сильной эмоциональной встряски и катастроф, чтобы пробудить свой тамас. Только, в том случае, когда А якобы проломил себе голову, я подождала два дня, говоря себе: «Посмотрим, не произойдет ли это.» Но ничего не произошло, А не проломил себе голову! И в твоем случае я тоже сказала себе: «Я не пошевелюсь, пока не придут новости», потому что, возможно (один шанс на миллион), что это верно, так что я ничего не говорю. Но этим утром я посмотрела и увидела, что это в точности то же самое: это чтобы мы поняли восхитительную работу этого ума.

О, действительно, стоит появиться малейшей царапине, как сразу же что-то в существе видит ужасные болезни — сразу же.

Да, это так. Но Шри Ауробиндо говорил мне об этом. Я спрашивала его несколько раз, как такое происходит, что люди (которые сознательно, внешне хотят приятных вещей и благоприятных событий) все время притягивают и притягивают и притягивают неприятные вещи, даже ужасные катастрофы. Я знала женщин (мужчин тоже, но их меньше), которые проводили свое время, воображая худшее: у них были дети — они воображали, что их дети попадут в ужасные катастрофы; кто-то поехал на поезде — о! поезд сойдет с рельс и т.д. Что же, это так. Это то, что Шри Ауробиндо так хорошо объяснил: все эти части существа ужасно тамасичны, а сильное потрясение пробуждает в них что-то, так что они притягивают такие вещи почти инстинктивно… Например, у китайцев чрезвычайно тамасичный витал и нечувствительное физическое: его ощущения полностью притуплены — как раз китайцы изобрели самые изощренные пытки. Ведь им требуется что-то экстремальное, чтобы почувствовать, а иначе они не чувствуют. У одного китайца было что-то наподобие сибирской язвы, я думаю, в середине спины (вообще-то это очень чувствительное место), и из-за его сердца они не могли усыпить его, чтобы прооперировать — из-за этого они немного беспокоились. Его стали оперировать без анестезии — он был в пробужденном состоянии, не шевелился, не кричал, ничего не говорил, так что врачи были восхищены его мужеством; потом его спросили, что он чувствовал: «О, да, я чувствовал, как что-то немножко царапало меня по спине»! Это так. Это то, что порождает необходимость катастроф — неожиданных катастроф: то, что дает потрясение, чтобы пробудить вас. То, что я говорила здесь об этих болезненных и нездоровых воображениях, я говорила самой себе не так уж давно: это воображение непосредственно пораженческое, катастрофическое.

Да, оно ужасное.

Вся работа с очень давнего времени была направлена на то, чтобы вылечить это: изменить это. И обычно моя ночная деятельность никогда не проходит в материальной области, она всегда идет в тонком физическом, в самой плотной его части, если можно так сказать. Возможно, за всю мою жизнь у меня не было и полудюжины видений, которые имели бы такую материальную реальность: я видела комнату такой, как она есть, и ясно слышала звук голоса Чампаклала. Тогда я поняла, что это был сон физического ума, это была его деятельность, и все это происходило для того, чтобы показать мне это притяжение… Дверь внезапно открывается, входит человек и говорит мне [Мать переходит на драматический тон]: «Я принес очень плохие новости», и, затем, в напряженной атмосфере: «Он упал и проломил голову.» Тогда я попыталась понять, кто этот «он», и постепенно… и так далее. В виду работы по установлению совершенной ровности я никогда не отталкиваю сразу же что-то, говоря: «Нет, это невозможно.» Надо быть спокойным перед лицом всех трудностей. Я была спокойной, говоря себе: «Посмотрим, подождем еще два дня, и если он действительно проломил себе голову [смеясь], я узнаю об этом!». Естественно, ничего не произошло. И когда я получила твое письмо, у меня возникло впечатление, что это то же самое, но я сказала себе: «Посмотрим, подождем…» Я смотрела, но ничего не увидела. Я смотрела через твое письмо и твои слова, и ничего не увидела. И у меня было впечатление, что это опять же физический ум вступил в контакт с той формацией — злобной формацией, потому что такова привычка физического ума. Сейчас, когда идет работа по исправлению нашего способа бытия, мы начинаем понимать, что это такое!… Это действительно отвратительно. Это все время идет, и все время оно пораженческое. Как ты и сказал, чуть где небольшая боль — о! а если это рак?

И можно подхватывать это по десять раз на день.

Да-да, это состояние почти постоянное. Но сам этот ум делает усилия, в конце концов, он начал отдавать себе в этом отчет, он заметил; он понял, что это не очень-то похвально (!), и теперь пытается изменить это. Как только проблема обозначилась, дело пошло довольно быстро. Только трудность состоит в том, что большая часть наших материальных движений механическая; мы не занимаемся ими, и поэтому они всегда остаются такими, как и были. Но с некоторого времени я взяла себе привычку заниматься ими. Это не забавно, но это надо делать, надо исправлять это. Надо исправить это. Это постоянная, постоянная работа, для буквально всего. Это забавно: если речь идет о питании, он [физический ум] думает, что пища отравлена или что она не будет перевариваться, то, се, либо произойдет расстройство всего пищеварения; если вы собираетесь лечь спать — сразу же приходит внушение, что вы слишком возбуждены, что вы не сможете отдохнуть, что у вас будет плохой сон; вы говорите с кем-то — приходит внушение, что вы не сказали того, что надо было сказать или что это принесет ему вред; вы пишите что-то — приходит внушение, что вы пишите не точно то, что надо. Это ужасно, ужасно. Надо изменить это. Шри Ауробиндо говорил мне, что это не так сильно у индийцев, как у европейцев, потому что европейцы гораздо более сосредоточены на Материи и гораздо больше связаны ей. Как бы там ни было… И те молитвы, о которых я тебе говорила в прошлый раз, возникли после этого; не сразу же после, а день спустя. Словно сам факт этого переживания в физическом уме и точное видение того, что было, природы этого ума, позволил двинуться вперед в этом направлении. И указание на ложность этого сознания и его деятельности, когда я сделала то усилие — громадное усилие — чтобы вспомнить, что мой брат уже давно умер; через это я увидела расстояние между моим истинным сознанием и сознанием, в котором я была во время этого сна. Я видела дистанцию ложности этого сознания. Это для меня очень ясное указание. Вместо спокойного и мирного сознания, подобного волнообразному движению — волнообразному движению света, которое всегда идет вот так [жест больших крыльев, взмахивающих в Бесконечности], очень широкого, очень мирного движения сознания, которое очень спокойно следует вселенскому движению — вместо этого было что-то съежившееся [жест к вискам], это было жестким как дерево или железо и съеженным, напряженным, о!… Тогда я узнала, до какой степени это ложно. Это дало мне точную меру.

(долгое молчание)

В эти последние дни у меня было очень сильное впечатление, что… Не знаю, помнишь ли ты (родился ли ты уже тогда?), когда Эмиль Золя сказал: «Истина на пути». Ты тогда еще не родился. Он высказал на военном совете свои четыре истины, и из этого вышла целая история, так что ему посоветовали покинуть Францию, потому что его могли упечь в тюрьму. Прибыв в Англию, он сказал: «Это ничего не значит, Истина на пути.» Это наделало немало шума. И я еще помню впечатление — я была молодой, и все же мне уже было двадцать лет… У нас с тобой разница в возрасте больше двадцати лет, сколько тебе? Сорок лет?

Сорок один.

Да, сорок лет разницы — даже больше: 45 лет… Мне было двадцать лет, и это произвело на меня очень сильное впечатление. Это дело имело большой резонанс. И это вернулось ко мне как раз в эти последние дни со всем восприятием этой катастрофической и пораженческой привычки. Я давно знала об этом, но это казалось мне совершенно вне моего контроля; но сейчас это под контролем. И не только под контролем, но это и не одобрено и умышленно отброшено. Тем, что сказало: «Я устала от нашей недостойности.» Так что вывод: Истина на пути.

(молчание)

Еще много чего предстоит сделать, много. Но это может идти относительно быстро. Когда наблюдаешь, то замечаешь, что больше всего времени занимает то, чтобы осознать, что надо изменить, иметь сознательный контакт, который допускает это изменение. Именно это занимает больше всего времени. Само изменение… Бывают рецидивы, но их сила становится все меньше и меньше. Все зависит от количества несознания и тамаса в существе; по мере уменьшения этого растет понимание.

* * *

Мать переходит к переводу «Савитри», диалогу со Смертью:

…И со вселенской точки зрения именно эта инерция, это несознание вызвало необходимость существования смерти — «существования» смерти!

28 июля 1965

(Сатпрем предлагает опубликовать среди цитат в «Бюллетене» Ашрама и текст ответа Матери одному ребенку. Мать проявляет минимум интереса к этому делу :)

Эти вещи очень мощны, когда они приходят; они обладают преобразующей силой — это оказывает давление на Материю. А когда они заканчивают свою работу, все кончено — отсортировано, занимает свой уголок. Это больше не важно. Это действия. Это не мысли: это действия. И как только действие кончается, все кончается. Я не собираюсь говорить о том, что сделано!

* * *

Чуть позже

Помимо того, все в порядке? Не очень?

Да, физически все в порядке.

Да, это так… Совершенно очевидно, что от нас хотят, чтобы мы были как тот монсиньор, который сталкивается со всем, никогда не уставая. Это очевидно. Потому что как только что начинает стонать, я вижу улыбающегося Господа, я вижу его улыбку (я не вижу его лица, для меня у него нет лица!), но я вижу его улыбку, и он улыбается, он, кажется, говорит: «Все еще там! Ты еще не превзошла это!» Мы всегда находим себе оправдание, но это глупо.

(молчание)

Спокойная и настоятельная воля, совершенно никоим образом не затрагиваемая тем, что происходит — в сущности, вот что ожидается от нас… — О, что за детские реакции! Такова жизнь. Она такова и будет такой, пока не изменится. — О, с меня довольно! — С тебя довольно? Значит, ты не годишься для такого большого дела. Тогда ты забираешь свои стоны. И примеры приходят, такие точные, чтобы продемонстрировать: «Ты видишь, когда ты так, внешние вещи таковы [жест в плохом направлении]; а когда ты так [жест в хорошем направлении], внешние вещи вот так.» И остается только потрепать себя за ухо и сказать: «Вот так, всегда одна и та же глупость.» Я не знаю, понятно ли я говорю, но сама себя я понимаю! [Мать смеется].

31 июля 1965

Есть одна проблема.

Какая?

Практическая проблема, не йогическая! Она касается Италии, N и публикации книги о Шри Ауробиндо [«Путешествие Сознания»]. N перевел ее и дал перевод своему другу S, чтобы он поискал издателя в Италии. S встретился с издателем, который попросил прочесть книгу на французском языке, и она показалась ему интересной. А затем, не знаю, исходит ли это предложение от издателя или от S, они спросили, не лучше ли сначала опубликовать какую-нибудь работу Шри Ауробиндо, например, «Руководство по Йоге».

Но такой работы не существует!

Да, но, ты знаешь, можно взять фрагменты писем, как это было сделано при издании «Основ Йоги», объединить их и выпустить все вместе под одним заглавием «Руководство по Йоге».

Таков сборник, сделанный М для начинающих.

Это так.

Это не очень-то хорошо.

Да.

Это не очень-то хорошо. [Смеясь] Это как “English without tears”! [«Английский без слез»].

Это кажется мне довольно ограниченным.

Эта книжечка вот на этом уровне [жест на уровне земли]. Трудно сделать книгу, которая передавала бы идею Шри Ауробиндо.

Потому что всегда выбирается один маленький аспект.

И, особенно, выбирается с тем представлением, чтобы было «легче понять». Приведу пример; вчера я разговаривала с одной голландкой: я объясняла ей разницу между старой духовностью, которая отвергала Материю и хотела полностью от нее избавиться, и новой духовностью, духовностью завтрашнего дня, которая принимает Материю, завладевает ей и трансформирует ее. Для меня это просто, конечно же — но она ничего не поняла! Так что, если ставишь какие-то рамки, чтобы люди легче могли понять, тем самым ты искажаешь все.

Но, что касается Италии, это как бы тактический вопрос. Поскольку в Италии еще ничего не опубликовано из Шри Ауробиндо, то было бы лучше, с тактической точки зрения, начать с публикации какой-нибудь работы, маленькой работы Шри Ауробиндо, а затем опубликовать эту книгу.

Но это не его работа! Это «Руководство по Йоге» не является работой Шри Ауробиндо! Никогда он не говорил этого. Как раз это и искажает сразу же. Хорошо было бы заранее подготовить к публикации какую-нибудь книгу Шри Ауробиндо, потому что люди попросят почитать Шри Ауробиндо после прочтения твоей книги — это, да, я согласна, надо иметь что-то уже подготовленным, но это «Руководство»…

Но их идея состоит в том, чтобы опубликовать что-то перед изданием моей книги.

Нет, все наоборот! Все наоборот! Это ставить телегу впереди лошади. Разве что если итальянцы ходят вниз головой!… Тогда возможно. Нет, если они хотят показать что-то своим читателям перед изданием твоей книги, то это должно быть что-то вроде биографической и библиографической заметки: Шри Ауробиндо родился там-то и т.д., и привести список его работ, всех написанных им книг. Вот это, да, было бы хорошим введением. Библиографическая справка — не маленькая книга, которая искажает все. Практически полная библиографическая справка, что-то цельное и мощное! [Мать смеется] Так что ты можешь сказать N, как я смотрю на это: сделать нечто вроде биографической и библиографической справки, говоря читателям: «Вот Господин, о котором пишет Сатпрем.» Это можно было бы опубликовать в газетах для анонса книги (это практический вопрос — смотря что им больше нравится). Это можно опубликовать в определенных газетах или журналах перед изданием книги, чтобы объявить о ней.

Книги… Какой книги?

Твоей книги, как введение к твоей книги. А потом — после прочтения твоей книги — если люди попросят: «А теперь мы хотели бы прочесть то, что написал Шри Ауробиндо», тогда и надо начать переводить. Но, я думаю, N уже переводит «Синтез Йоги»?

Он сказал мне, что спросит об этом у тебя.

Но это само собой разумеется. Я думала, что он уже начал переводить. Для серьезных людей надо взяться за «Синтез Йоги» и «Жизнь Божественную». Так что скажи ему так: биографическая и библиографическая справка в «словарном стиле», которая бьет вас по голове — это самое лучшее (!)

Анонсируя мою книгу.

Анонсируя твою книгу. Да, как введение к книге.

А затем переводы.

Затем надо будет посмотреть, как будут настроены люди. Можно начать сразу же с «Синтеза» — «Синтез Йоги» и «Жизнь Божественная» — две самые важные вещи.

Да, не маленькие искажающие книги.

О, нет, цитаты искажают. Когда мы хотели «маленькую книгу», мы перевели «Мать», но это касается, главным образом, Индии, поскольку индийцы поклоняются Матери; а вне Индии это не имеет того же значения. Хотя кого-то, как Т, именно книга «Мать» может больше всего затронуть — а ведь он американец, чистый американец. Он сказал, что эта книга явилась ему откровением, что были всевозможные вещи, которые он не понимал и которые он понял через эту книгу. Сейчас итальянцы много поклоняются Деве Марии, это в их духе, и благодаря этому они поймут (те, кто понимают и видят символ за рассказами). Был Папа (не нынешний и не предыдущий, а тот, что был еще раньше ), который делал замечательные вещи, потому что он был в связи с Девой Марией; он поклонялся ей, и это действительно направило его на путь истинный. Так что, я думаю, если они захотят маленькую книгу (это маленькая книга, ее можно положить даже в карман — люди боятся толстых книг, у них нет времени), есть множество вещей в этой маленькой книге «Мать», множество вещей. Но часть о «четырех аспектах Матери» могут почувствовать только индийцы; тем, кто получил христианское воспитание [смеясь], она должна показаться пугающей (!). Но можно опустить эту главу. Ведь эта книга составлена из писем, так что в ней каждая часть представляет собой целое; все вместе не является одним целым: мы составили книгу, следуя указаниям, данным Шри Ауробиндо. И последняя глава (самая большая, кроме того) предназначена, главным образом, для Индии. Ее можно опустить. Так что ты можешь сказать N так: можно сделать биографическую справку в словарном стиле, чтобы анонсировать издание твоей книги.

Август 1965

4 августа 1965

(Сортируя старые записи Матери, Сатпрем наткнулся на следующий текст :)

«Всегда прислушивайся к тому, что Господь Истины сказал тебе, и пусть твои действия направляются Им.»

Это хорошо.

Я часто спрашиваю себя… Нам действительно говорится, что мы должны предоставлять свое действие Господу, но разве нам не следует помогать ему чуть-чуть?

[Мать смеется] Ему, конечно же, нужна помощь! Нет, это звучит как шутка, но истина состоит в том, что Он ХОЧЕТ, чтобы мы ему помогали. Он хочет, чтобы мы помогали ему, чтобы мы не были пассивными и инертными. Он хочет, чтобы мы ему помогали.

Потому что, когда остаешься неподвижным там вверху, у меня возникает ощущение пустоты, в которой ничего не происходит.

Нет! Это чудесно. Но это чудесно при условии, что вы живете не в мире, что вы уединились в пещере или в лесу. Потому что в мирской жизни постоянно приходят всевозможные воли, поползновения, побуждения, желания от всего окружения; и тогда, если вы пассивны, вы воспринимаете все это. А чтобы защищать себя от всего этого, надо быть активным — этим и помогать Господу. Но эта записка предназначалась одному человеку, которому надо прислушиваться. Это не — эти записки НИКОГДА не были чем-то универсальным, применимым во всех случаях.

То, что кажется мне очень трудным, это найти линию разделения…

Да, да!

… между личным намерением, волей, которая хочет что-то сделать, и тем, что должно придти, как мне кажется, в абсолютном молчании.

Я сейчас достигла такого состояния, в котором… Я не слышу Его, но я воспринимаю Его самым конкретным образом: «Делай. Делай это, делай то, делай се…» Так что…

То, что нужно.

До этого все время спрашиваешь себя, то ли ты делаешь. Но это стало так: «Делай». И когда нет ничего, я ничего и не делаю. Но я заметила, что когда это необходимо, это приходит, и постоянно, даже ночью! Даже когда я «сплю», это стало так: «Сделай это, сделай то…» — не словами, но это очень ясно, невозможно обмануться. Потребовалось долгое-долгое время, чтобы стало так. Но то состояние, о котором ты говоришь, я знала его годы: когда спрашиваешь себя… Потому что, как я об этом сказала, чтобы быть совершенно чистым и неподвижным, надо отойти от мира, не видеть ничего, не делать ничего; тогда можно ясно воспринимать; а иначе, когда находишься в мире и когда все время приходят все эти внушения, надо позволять вторгаться тому, что называют «личной» волей, когда не воспринимаешь очень точный Приказ. Но всегда стремление было к тому, чтобы воспринимать истинную вещь. И это приходит, наступает момент, когда это приходит ясно — ясно, очень ясно — для всего, даже для мельчайших вещей повседневной жизни: «Делай это, делай то…»

Да, это то, что нужно.

Но я должна сказать, что это результат многолетнего усилия — не усилия: бдительности. Бдительности: не забывать, что хочешь ТОГО, и что другой способ — это только от неимения лучшего, в ожидании истинного способа. В любом случае, совершенно ясно (Шри Ауробиндо писал об этом, я снова читала это два-три дня тому назад), совершенно ясно, что Господь не хочет автоматов, которых Он приводил бы в действие. Он хочет не этого: Он хочет сознательного сотрудничества. Единственно, приходит время, когда ощущение личности полностью исчезает; просто продолжаешь говорить «я», ведь как еще можно сказать? Но когда говоришь «я», возникает ощущение (не мысль — для мысли это слишком долго), нечто вроде ощущения, что всевышняя Воля проявляется здесь, в этом месте, этими средствами. Это приходит спустя годы.

* * *

Чуть позже, по поводу другой записи:

«Но Она могла частично и временно проявляться в каком-нибудь индивиде, как обещание или пример.»

Это ответ тому, кто спрашивал меня, проявлялась ли раньше на земле супраментальная Сила.

* * *

(Перед уходом Сатпрем сообщает Матери, что он получил письмо из больницы Велора, в котором его спрашивают, когда он приедет на следующий цикл процедур :)

Что ты собираешься ответить?

…О, нет! Я никогда не вернусь туда. Мне запомнился там только кошмар.

Я понимаю!

Там хуже, чем в больнице Пондишери.

О! Здесь было отвратительно.

Да, было отвратительно, но здесь у меня не было ощущения, что я болен. Тогда как там это ощущение постоянно преследовало меня.

Но как только попадаешь в больницу, сразу же становишься больным! Это так; я так и говорю: это медицинская атмосфера. Jules Romains сказал об этом так: «Здоровый человек — это тот, кто не знает, что он болен.» Так что вы больны априори — это само собой разумеется, что вы больны. И если они сразу же не обнаруживают то, что у вас не в порядке, значит, вы ловко скрываете то, что у вас не в порядке! Но, о! сколько маленьких переживаний, подобных этому, я имела, и таких интересных! Что-то где-то не в порядке в теле, пустяк; пока вы не придаете этому значения — особенно, когда никому об этом не говорите — и отдаете это Господу (если, вдруг это доставляет боль, вы отдаете это Господу), все в порядке — все в порядке, вы не болеете: это «беспорядок где-то». Если же, к несчастью, вы говорите хоть слово об этом кому-то, особенно доктору, то это недомогание, каким бы оно ни было, сразу же переходит в болезнь. И я знаю, почему: потому что у клеток, находящихся в состоянии беспорядка, вдруг возникает ощущение, что они очень важные, очень значительные персоны! И тогда, поскольку они важные персоны, то они должны стать еще более важными. И если у них не гармоничное движение, они раздувают его — в погоне за самоутверждением оно становится еще менее гармоничным. Это выглядит шуткой, но это так! Так и происходит, я знаю это. Я внимательно наблюдала за своими клетками. Так что, когда им говоришь [Мать хлопает по подлокотнику своего кресла]: «Что за дураки! Это совсем не ваша обязанность, вы смехотворны», тогда они держатся спокойно. Как комедия это восхитительно. Такое и произошло с моим глазом . Это происходит и с другими вещами (маленькими вещами, совсем маленькими вещами: недомогание где-то, что-то пошло не так по той или иной причине): пока не обращаешь на это внимания, оно идет своей маленькой дорогой; как только кто-то замечает этот или вы показываете это доктору (о! особенно когда показываете доктору), это перерастает в болезнь: это раздувается, еще как раздувается! «О! Я важная персона, мною занимаются.» Вот так. Тем самым подчеркивается неправильное движение. И вы счастливчик, если это не переходит во что-то действительно серьезное. Им надо немедленно сказать: «Нет-нет и НЕТ! Вы на ложном пути, вы выставляете себя в еще более смешном виде — держитесь спокойными.» Тогда все налаживается. Это очень интересно. Доктор кристаллизует болезнь, делает ее конкретной, жесткой. И затем его заслуга будет в том, чтобы вылечить ее… если он сможет.

* * *

(Перед уходом Сатпрем кладет свою голову на колени Матери и получает массу силы. Вероятно, он выглядит ошеломленным этой «лавиной», и Мать замечает :)

Это приходит вот так [Мать делает жест: словно обрушивает кулак на Материю]. Но это довольно интересно, потому что это приходит прямо свыше, и когда оно достигает земной атмосферы, то собирает все энергии земли и затем входит [тот же жест]. Сейчас это стало так. Довольно сильный золотой свет, который приходит в массовом масштабе, затем касается атмосферы земли и ПРИТЯГИВАЕТ и собирает вместе витальные земные энергии, а затем делает вот так [тот же жест удара кулаком]. Я вижу это — я вижу все это — и это проходит через мои руки, мои ладони… [С озорной улыбкой :] Ты чувствуешь что-то или нет?

О, да, я чувствую Силу!

[Мать смеется над тоном Сатпрема] Хорошо, тогда все в порядке! Но это очень интересно. Это становится все сильнее и сильнее, сильнее и сильнее… день за днем, месяц за месяцем.

(бьют часы)

Хорошо, так что не будем считаться с докторами. До свидания, мой мальчик!

7 августа 1965

Этим утром у меня был долгий разговор с тобой. Я много чего тебе сказала. Ты слышал?

Нет, ничего.

Этим утром, о! по крайней мере, на добрый час, приходило переживание: истинная позиция и истинная роль материального ума — живое, не надуманное. Живое. Это было интересно. Нечто вроде спокойного блаженства… Это касалось связи между постоянным состоянием и действием, которое все время приходит снаружи и прерывает (или имеет привычки прерывать, тогда как не должно делать это) это постоянное состояние. Тому были примеры, и первый пример касался тебя, связи с тобой, средства выйти из «состояния болезни», если можно так сказать, а затем полного расцвета сознания, гармонии всего существа — того, что эта новая реализация может сделать, чтобы изменить все это. Это длилось добрый час. Должно быть, ты еще спал: это было между 4:30 и 5 часами утра — ты спал… [Мать лукаво смеется] Так даже лучше, так эффект будет большим!

Но никогда ничто не приходит с другой стороны! Досадно. Я не сознателен.

Ты более сознателен, чем ты думаешь. Все в порядке. Но это было действительно интересно! Я поняла; я сказала себе: «Если жизнь станет постоянно такой, тогда… тогда мы не будем ни на что жаловаться.» И все расстройства не только стерлись в своем неприятном эффекте (то есть, говоря их обычным языком, боль исчезла), но сознательно УЧАСТВОВАЛИ в прогрессе существа. Это было изумительно! Но я тебе «сказала» (ты видишь, как это!), что я не буду говорить с тобой об этом, потому что, когда говоришь о переживании, это останавливает само переживание, и тогда надо ждать некоторое время, чтобы переживание возобновилось — оно никогда не возобновляется одинаковым образом. То есть, что касается переживания, которое я имела сегодня, сейчас оно кончилось. Я говорю об этом, и это кончено; надо двигаться вперед к чему-то лучшему. Если не говорить о переживании, то можно сохранить его еще на некоторое время, пока эффект не угаснет. Когда говоришь, с переживанием покончено; оно становится принадлежащим прошлому, и надо идти к чему-то новому. Что-то всегда-всегда-всегда толкает меня к новому — еще на шаг вперед. Это хорошо.

Но чего касалось переживание? Действия материального ума?

Позиции.

Позиции материального ума?

Позиции, но… о! не умышленной и не конкретной, ничего подобного: просто ум понял. Он учился молчать и действовать. Молчать и действовать. О, это было мило!

(молчание)

Всякий раз, когда я выражаю что-то, оно отходит еще дальше в прошлое. А, думаю, что надо перейти к «Савитри»… [Мать смотрит на Сатпрема :] У тебя есть вопрос? Спрашивай.

Нет, у меня нет вопросов, я просто погружен в то, что ты говоришь.

Это переживание проделало длинный путь… Оно началось с глубокого отвращения его [материального ума] привычной активности; я начала с того, что стала ловить (не сейчас: это шло неделями), ловить его рутинные и почти автоматические активности — я говорила тебе об этом несколько раз: этот ум пораженческий, всегда пессимистический, суется во все, ворчит, брюзжит, ему не хватает веры, не хватает доверия... Даже когда он склонен быть радостным и довольным, что-то приходит и говорит: «А! прекрати, ведь ты получишь еще один шлепок.» Подобные вещи. Это продолжалось неделями, это непрерывная, постоянная работа. Она всегда кончалась приношением [этого ума Господу]. Прогресс начался, когда… Нет, надо сначала рассказать, что предшествовало этому. Для начала, к примеру, джапа, мантра расценивались как дисциплина; затем из состояния дисциплины это перешло в состояние удовлетворения (но еще с ощущением обязанности); затем это перешло в нечто вроде состояния постоянного удовлетворения с желанием (не с «желанием», а с волей или стремлением), чтобы это стало более частым и более постоянным. Затем было нечто вроде отвращения и отвержения всего, что приходит и расстраивает, всего смешанного с чувством обязанности по отношению к работе, людям и т.д., и всего, что порождало эту кашу и большую путаницу. И все время это кончалось передачей всего этого Господу со стремлением, чтобы это изменилось. Долгий процесс развития. Недавно было нечто вроде воли ровности по отношению к активностям, которые были поддержаны или приняты только как результат признания и в подчинении всевышней Воли. И затем вдруг это переросло в нечто очень позитивное, с чувством свободы и спонтанности состояния, и с началом понимания позиции, в которой должно происходить действие. Все это пришло очень-очень постепенно. И затем этим утром было переживание.

(молчание)

Об этом можно сказать так: способность молчать и вмешиваться только под воздействием Побуждения свыше. Вмешиваться только тогда, когда приводишься в движение всевышней Мудростью, для любого действия. И это дало точное значение полезности этого материального ума; потому что на заднем плане сознания всегда была эта фраза Шри Ауробиндо, в которой он говорил, что это невозможный инструмент, от которого, вероятно, надо избавиться. Это оставалось. И я видела, что что-то не так: несмотря на все осуждения, все подношения, все отвращения, даже все отвержения, этот материальный ум оставался. Он только медленно-медленно трансформировался, и сейчас сделан первый шаг, шаг на пути трансформации, с переживанием прекращения его автоматической активности. Таким было переживание этим утром. Я не говорю, что это окончательно, далеко от этого, но он стал гораздо более контролируем. Это прекращение активности длилось один-два часа, я точно не помню, но его активность больше не та же механическая. Ты знаешь это ментальное молчание, когда все замолкает [горизонтальный жест неподвижности], что же, это сейчас можно проделать с материальным умом — он замолкает, поворачивается к высотам. Но это начало, только начало. Только есть уверенность. Даже если это было всего лишь несколько минут, можно быть уверенным, что это будет — и будет гораздо дольше. Следовательно, этот материальный ум составляет часть того, что будет трансформировано. И это дает грандиозную мощь! Когда это останавливается, Вибрация Любви может проявляться в своей полноте. Это было видно этим утром, во всем великолепии. Это на будущее.

* * *

(К концу беседы Сатпрем спрашивает у Матери совета: у него во второй раз настойчиво просят, чтобы он написал статью для журнала)

Ты знаешь, что меня попросили написать статью?

Да, ты ее пишешь?

Скажи мне, что делать. Я не знаю.

В первый раз я сделала блокировку; я даже не позволила, чтобы их предложение дошло до тебя. Затем пришло письмо от М, и мне его прочли; тогда, вместо того, чтобы думать о тебе, я подумала о других людях и сказала себе, что, очевидно, это было бы очень хорошо для них. Тогда я позволила этому пройти.

Да, я почувствовал, что ты позволила этому пройти, потому что это начало вращаться вокруг моей головы — но все же это мне довольно неприятно!

Они просят «личных воспоминаний».

«Как и почему меня захватил Шри Ауробиндо?»

Ты знаешь это?

Да, но я никогда не пытался объяснить себе это ментально.

Нет-нет, я спрашиваю, ЗНАЕШЬ ли ты это. И они просят написать несколько страниц…

Двенадцать!

Двенадцать страниц… Я сказала бы одну фразу, и на этом все.

Какую фразу?

«Потому что это было истиной моего существа.» Или законом — можно сказать «истиной» или «законом». Эти вопросы глупы, не так ли? Они спрашивают у вас только то, во что ваш ум верит или воображает — это бессмысленно. Можно еще сказать (но они примут это за дерзкую грубость): «Потому что так должно было быть.» Но истинный ответ такой: «Потому что таким был закон моего существа.» Я пришел на землю, чтобы встретить его или встретить то, что он представляет, и, естественно, поскольку я пришел для этого, что же, это меня захватило — я схватил это, это меня захватило, на этом все. Можно наделать много фраз! Но они понимают, только когда это становится ментальной болтовней. Так что, если хочешь, я предлагаю тебе (им это не понравится, но это будет для них хорошо!) сказать им: «Вот что я могу ответить на ваш вопрос, и на этом все.» И это будет одно-два предложения, полстраницы и все. Ты не скажешь им «нет», но и не уступишь их невежественной настойчивости. Я не собиралась говорить тебе все это, но, как бы там ни было, вот как я вижу эту проблему. Начать писать страницу за страницей по этому поводу — пустая болтовня (конечно, все их дело — только пустая болтовня , но нет причины действовать так же, как и они). И, в то же время, это хороший урок: мы показываем добрую волю — «Хорошо, я скажу вам правду; это не то, что вы ожидаете услышать, тем хуже для вас.» Это очень хороший урок. Если у них хватит духа, они опубликуют это. И если они это опубликуют, это будет хорошо для всех… Я не рассказывала тебе об одной маленькой истории, напоминающей твою: пару лет тому назад журнал “The Illustrated Weekly” задавал вопросы о положении Индии, и они просили отвечать по возможности короче. Очень хорошо. Я отвечала одним-двумя-тремя словами, потому что вещи можно умещать в очень малое количество слов. Они опубликовали мои ответы маленьким абзацем среди других ответов, занимавших целые колонки! Мой мальчик, кажется, это имело больше эффекта, чем все остальное. Они сказали себе: «Это заставляет нас задуматься.» То же самое касается и тебя, если ты отважишься написать то, что нужно, используя как можно меньше слов: сказать как можно точнее. Если они осмелятся опубликовать это, это будет очень хорошо, очень. И это не вопрос уплотнения, нет: дело в том, чтобы сказать существенное — уловить существенное за всем этим и сказать. Сделай это, это будет забавно. Шри Ауробиндо доволен.

* * *

ПРИЛОЖЕНИЕ

ПОЛОЖЕНИЕ ИНДИИ

Мать отвечает

(Вопросы из “The Illustrated Weekly of India”, выпуск 1964 г. по случаю Дня Независимости.)

1. Если бы Вас попросили подытожить в одном предложении Ваше видение Индии, что бы Вы сказали?

Истинное предназначение Индии — быть Гуру всего мира.

2. Аналогично, если бы Вас попросили прокомментировать реальность, как Вы ее видите, что бы Вы ответили одним предложением?

Сегодняшняя реальность — это большая ложь, скрывающая вечную истину.

3. Что по-вашему является тремя главными препятствиями, стоящими между видением и реальностью?

Неведение. Страх. Ложь.

4. Удовлетворены ли Вы в целом прогрессом, проделанным Индией с момента Независимости? (да или нет).

Нет.

5. В чем заключается наше самое выдающееся достижение за последнее время? Почему Вы считаете его таким важным?

Пробуждение к необходимости Истины — потому что без Истины нет настоящей свободы.

6. Аналогично, можете ли Вы назвать самый прискорбный провал? Почему Вы считаете его таким прискорбным?

Неискренность. Потому что неискренность ведет к краху.

* * *

Почему Шри Ауробиндо? (статья Сатпрема)

Ранним декабрьским утром, почти двадцать лет тому назад, на платформе Северного Вокзала стоял молодой человек, готовый отправиться… куда угодно, по возможности подальше и порисковеннее — пока что это была Южная Америка. И под огромными привокзальными часами, весившими несколько тонн и казавшимися ему столь же тяжелыми, как западное время, этот молодой человек повторял странную мантру в своем сердце: Шри Ауробиндо — Маутхаузен. Для него остались только это два слова. Позади был мир, рухнувший раз и навсегда под австрийскими сторожевыми башнями. Хотя этими башнями вполне мог бы быть бульвар Монпарнас, это одно и то же; другой прожектор так же совершенно высветил бы декорации. И в этом слове была вся сила человека, вышедшего из мертвых. Затем это имя, Шри Ауробиндо, которое не имело очень точного смысла, но, само собой разумеется, «сезам, откройся» никогда не говорится голове — эти слова открывают дверь. И в этом была вся сила человека, которому требовалась единственная маленькая истинная вещь, чтобы жить. Потому что мы можем развлекать наши умы, как захотим: наши библиотеки забиты; мы можем скопить всевозможные объяснения, но мы ничего не сделаем, не продвинемся ни на шаг, если мы не притронемся к тайной пружине позади шумихи ума. Ибо Истина — это не то, что заставляет нас думать, а то, что заставляет нас идти. А куда идти? Мы точно знаем, куда мы идем. Это место не больше, чем два на два метра, и мы окажемся там после того, как произведем своих потомков, которые будут делать то, что мы делали, и что до нас делали наши праотцы, с некоторыми техническими улучшениями и даже с множеством телевидений — но без одного видения, которое меняет все. Ибо мы ничего не изменим в мире, пока мы не изменимся внутри. Вот почему мистики отсылают нас к небесам, а реалисты — к вечно ожидающемуся совершенному обществу и автоматическим развлечениям. Шри Ауробиндо открывает дверь в этот мир, задыхающийся от своих материальных или небесных излишеств. Он говорит нам, прежде всего, что есть нечто, что мы можем открыть, и что мы богаты, богаче, чем мы можем об этом подумать нашими головами — мы как нищие, сидящие на золотой шахте. Но надо спуститься в эту шахту. И он говорит, что у нас есть сила для этого, если только мы достаточно чисты, чтобы взяться за это. Сила над Смертью и над Жизнью и над Материей, ибо Дух находится в нас и именно здесь, внизу, Он хочет одержать победу:

Прикосновение небес исполняет, а не перечеркивает землю.

И он говорит нам, что мы не перестали быть людьми только из-за того, что изобрели несколько ракет и взрастили несколько мозговых пирамид. Еще более великое приключение ждет нас, божественное и сверхчеловеческое, если мы только отважимся ступить на путь. И он дает нам средства. Ибо «то, что Шри Ауробиндо представляет в мировой истории, это не учение, даже не откровение: это действие.» Шри Ауробиндо — не мыслитель и не мудрец, не мистик и не мечтатель. Он — это сила будущего, которая хватает настоящее и ведет его к:

Чуду, для которого наша жизнь была создана.

ОМ Сатпрем, Пондишери, 11 августа 1965

P.S. Возможно, есть определенная тщетность в том, чтобы говорить: «Почему Шри Ауробиндо? — Потому что то-то и то-то»; это еще наш ум, пытающийся завладеть вещами, чтобы навесить на них свое объяснение, как если бы ничего не могло быть без «разъяснений». И все же самые действенные события в нашей жизни — это те, которые мы не объясняем, потому что их сила продолжает работать в нас, не будучи замороженной ОДНИМ объяснением — есть много других уровней объяснений, и есть среди них объяснение, которое не говорит ничего, а остается спокойным в глубине как вечно спокойная вода, ясная, как взор ребенка. И есть еще большая тщетность в том, чтобы сказать, что Шри Ауробиндо — это то-то, а не то-то — он и то, и это, и еще множество других вещей; он с «да» и с «нет», с «за» и с «против», и со всем, что ищет, не зная, потому что все ищет Радость, через «да» и «нет», через тьму и свет, медленно и через спотыкающиеся века или сразу же в свете, охватывающем все. Из века в век этот Свет нисходит на землю, чтобы помочь ей скорее стать тем, чем она всегда была и что она ищет в своем обеспокоенном сердце; и этот Свет облачается в то или иное слово, принимает сладкий или ужасный вид, либо обширный и всемогущественный, как всеохватывающее море, и это всегда один и тот же Свет, и душа, открывающаяся под этим лучом, тайно распознает Лицо, которое она любила так много раз. Из века в век она открывает саму себя — один и тот же ребенок со сложенными руками, смотрящий на мир с любовью.

14 августа 1965

По поводу секретарей Ашрама:

…Я распекаю его каждый день, говоря, что он попусту тратит мое время. Кажется, он удивлен! Вчера опять было то же самое: одна вещь была полностью улажена, я ответила парой слов (мне потребовалась секунда, чтобы решить; я сказала ему: «Надо сделать то-то и то-то — на этом все», и все), а он продолжал мне зачитывать все аргументы всех писавших мне людей! Я ему сказала: «Но почему ты тратишь все мое время!» Это совершенно сбило его с толку, как если бы я сказала ему что-то, о чем он никогда не думал.

С ним все простое становится сложным.

Я думаю, что это было особенное переживание, припасенное для меня!… Я думала, что это из-за скрупулезности: что он хотел, чтобы я знала все, что люди пишут — но это абсурдно! Когда мне читают письмо, я устанавливаю контакт, я улавливаю несколько слов, а затем все устанавливается. Оттуда приходит или не приходит решение — оно приходит. И как только я объявила решение, все установлено. Но они продолжают читать письмо! Я говорю: «Боже мой, к чему это? Это все слова и фразы.»

Он думает, что вещи должны проходить свой полный курс, точка за точкой, и он еще добавляет к этому!

Но так мир никогда не изменится!

В течение лет, всякий раз, когда я приближался к нему и вступал в контакт с вещами подобного рода, я ужасно уставал.

Он ужасно меня утомляет, но я думала, что это касается только меня.

Нет-нет!

Когда мои глаза хорошо видели, у меня не было секретарей, я не позволяла никому касаться моих дел, и все делалось за минуту. Что касалось, к примеру, письма, я просто смотрела туда [Мать обозначает маленькую вспышку света в различных местах письма], и затем я знала, что надо прочесть здесь, а затем здесь и здесь. Так все шло хорошо. Я читала все письмо только в том случае, если оно было написано кем-то, кто имел четкий ясный ум и действительно мог что-то сказать. Ну а если видно, что это только болтовня, к чему это? Что касается меня, моя работа стала, возможно, в сотню раз труднее с тех пор, как я перестала хорошо видеть. И, конечно, то, что мне читают, проходит через мышление читающих — что обычно добавляет тумана, мешающего видеть вещь. Когда мне читают Шри Ауробиндо, даже те, кто хорошо его понимают, всегда есть туман. Так что иногда я теряю терпение, беру лупу и читаю, и как только я начинаю читать, я вижу [жест чего-то, бросающегося в глаза]: «А! вот что.» Я сразу же вижу вещь, все светло, ясно. Должно быть, это большое наказание — я не знаю, кто меня наказывает! [Смеясь] Вероятно, я сама, потому что я слишком утомляю свои глаза. Но работа занимает, по меньшей мере, в десять раз больше времени.

(молчание)

Это немного отупляет. Нет, я заметила, что единственно утомляющая вещь — это время. То есть, если можно было бы работать, сохраняя свой вечный ритм, это было бы совершенно — не важно, что делаешь (всегда что-то делаешь), это не имеет никакого значения; но, что ужасно, это находиться все время под давлением — люди давят на вас, время давит на вас; так что вы вынуждены делать больше вещей, чем следовало бы в отведенное время, и тогда это очень утомляет. Я не знаю… Это трудно.

18 августа 1965

(Два американца принесли Матери фотографию бывшего ученика, уехавшего в США :)

Ты помнишь С? Он стал там великим гуру, у него есть группа, и, кажется, он гипнотизирует людей… И два американца (очень милые люди: один – художник, другой – скульптор) пришли сюда; один из них был в лапах С, а другой спас его, держа его, почти грубо, материально, далеко от С в течение трех дней — на третий день он освободился (что и доказывает, что это действительно было гипнотическое воздействие) — и сказав затем: «Теперь мы поедим в Пондишери, вам не нужен посредник между Матерью и вами.» Потому что С выставляет себя великим «посредником» между Шри Ауробиндо и бедной публикой.

(Мать смотрит на фотографию)

Что же, вот так! О! взгляни на это…

(Затем Мать читает письмо, с которым была прислана фотография)

«… Мы с Z встречались с ним несколько раз. Поскольку я увидел в нем дьявольское зло, мы разорвали контакт. Теперь я передаю это в ваши руки.» Z живет в лесу со своим другом S, в бревенчатом доме. Я видела фотографии некоторое время тому назад. Этот лес — чудо. Но, что касается меня, я знала, конечно же… Он просил визу как «проповедник! (!), и, кажется, в таком случае можно оставаться в стране сколько угодно; ему не нужно уезжать — это очень хорошо, я очень довольна, что он там! Потому что когда люди чем-то пойманы, это их судьба, и они должны были быть пойманными. И, более того, можно идти к Цели через дьявольское, как через ангельское — иногда это лучше! [Мать смеется] Но это было видно, когда он был здесь: фантастическая гордыня и амбиция должны были кончиться этим. У него скверный облик, очень скверный.

Все же неприятно, что он называет себя «посланником» Ашрама.

А, но я сразу же написала доктору Сунилу, и он передал мой ответ всем, кого знал. Но этот S [американец], друг C, находится в совершенно блаженном поклонении ему — но это очень хорошо, это должно было с ним произойти.

У американцев так мало способности различать. Они устремляются к кому угодно.

Совершенно никакого различения. Он [C] должен что-то иметь, но я не чувствую ничего! [Мать делает жест, обозначающий тонкость сигаретной бумаги] Это что-то, не имеющее силы. Но и К, когда она была в Америке, находилась полностью под его влиянием. И она говорила, что имела чудесные медитации с ним!… Но я писала К, поскольку он давал ей советы по поводу ее жизни и по поводу того, что ей следует и не следует делать; так что она написала мне и спросила: «Чему я должна верить?». Я ответила: «Никому!»… Он запретил ей уезжать в Ашрам; он сказал ей, что это не место для нее, что она — слишком большая персона, чтобы приезжать сюда! Что Ашрам хорош для тех, кто ничего в себе не имеет, кто нуждается быть в каких-то рамках, тогда как способные люди должны жить независимо. Вот на чем он ловит их. Нет, это очень хорошо! Это комично. Если иметь амбиции, то довольно легко притянуть к себе существо [тонкое], которое, естественно, приходит под очень обманчивыми масками, а затем поверить, что являешься инкарнацией великой личности. Но когда люди искренни, это не может длиться долго.

* * *

Чуть позже

Вчера я подписала 200 фотографий…

Это не разумно!

А, мир не разумен. Он никогда не претендовал на это, я думаю!… И это не считая всех людей, которые хотят, чтобы я устроила все их дела и «выстирала грязное белье» их семьи! тех, что просят моего совета по любому поводу, в связи со всем, что они делают, начиная со своего «бизнеса» и заканчивая замужеством своей дочери. Я больше не отвечаю, я говорю: «Это меня не касается.» — «О! Как так?» — «Советуйтесь с внутренним Руководителем.» [Мать смеется]

* * *

Сатпрем готов уйти:

Здоровье в порядке? Ночи стали лучше, не так ли?

Да, с тех пор, как ты стала делать этот кокон, мне больше никто не досаждает. Но если бы ты дала мне немного сознания, я был бы доволен!

Нет, если бы я видела тебя каждую ночь, я бы сказала. Но почему ты не приходишь? Я очень редко вижу тебя.

Да, почему? Как так выходит?

Думаю, что в ходе последних нескольких ночей я приблизилась к тому месту, куда ты ходишь. Потому что в ходе двух ночей, когда я занималась подобными вещами, у меня было сильное впечатление, что я скоро тебя найду. Это очень интересные вещи, но они очень интеллектуальные, вот что досадно! Я же больше заинтересована в действии, чем в мышлении. Есть места (довольно интересные, я не говорю, что они без интереса), где вырабатывается точное выражение идей, которые должны править миром. Это в том направлении, это там. В течение двух-трех ночей я ходила в то место. Оно казалось мне довольно серым и тусклым, но, как бы там ни было… оно не без определенного вкуса. Несколько человек видели тебя где-то там. Это как большие залы с грандиозными коридорами, и это очень ясно — атмосфера очень ясная. Но это скрупулезная работа, о! как если бы тысячи писарей очень мудро писали. И это грандиозно, грандиозно — столь же широко, как и земля. Если я пойду туда, я найду тебя там.

Но я являюсь ТОЛЬКО ЭТИМ?

О, нет! Но это твое активное сознание, мой мальчик, не физическое: сознание, которое сознательно в твоих снах… Что же, это лучше, чем твои прогулки в витальный мир, ты знаешь, гораздо лучше. Потому что там я должна была вмешиваться. Когда я пойду туда, его аспект, вероятно, внезапно изменится; будет ураган силы и света [жест выметания], и затем это станет интересным.

Но это не особенно меня интересует!

Я не знаю. Но тебе надо было любой ценой выбраться из витала, где ты получал тумаки, это не было хорошо. Здесь гораздо лучше, чем там. Это светлое, очень мирное — это очень широкое, очень широкое; как если бы не было слов, не было стен.

Стеклянная тюрьма.

Это так. [Насмешливо] Но это большая тюрьма, не маленькая! Это придет. Не беспокойся, это придет. Кое-что более интересное: в мантре есть очень точные вибрации твоего сознания. Я заметила это, это очень хорошо. Очень точные и интенсивные вибрации. Значит, все придет. Да, это уже кое-что. Надо быть терпеливыми. Я очень терпелива. Надо быть терпеливыми. Это составляет часть необходимого покоя. Ведь мир и покой совершенно необходимы, чтобы что-то могло реализоваться. И терпение составляет часть необходимого покоя. Нервы немного нетерпеливы, и это плохо для них, очень плохо.

21 августа 1965

(По поводу старой беседы на Плэйграунде от 17 марта 1951, опубликованной в последнем «Бюллетене», где Мать говорила, что, возвращаясь из Японии, она почувствовала атмосферу Шри Ауробиндо за две морских мили от Пондишери :)

Кажется, в 1958 г. мы сказали что-то другое, так что меня спросили, что же верно. Это касается атмосферы Шри Ауробиндо, которую я почувствовала, находясь на море. В 1958 г. (вероятно, я помнила тогда лучше) я говорила о десяти морских милях (я специально спросила на корабле, какое расстояние до берега), и, кажется, на этот раз я сказала «две мили». Так что мне говорят…

Какая разница!

Они таковы, они глупы.

Да.

Это изнуряющее. Так что я ответила…

Ты ответила, что это было в девяти и восемьсот семидесяти пяти тысячных мили?

[Мать смеется] Точно! Я ответила не так, я просто сказала (потому что я помню), что берег еще не был виден. Но сейчас это кажется мне словно происходившим в другой жизни…

Но не все ли равно ?!

Кончено! они глупы. Так они и читают все, что я пишу. Берут лупу и замечают несоответствие здесь, ошибочку там…

(Мать дает Сатпрему цветок: розу)

Она прекрасна. Гораздо милее человеческих существ.

О! да, это точно.

[Мать держит другой цветок, называемый «молитвой»] Смотри, это молитва, чтобы они изменились. Нет, никогда нельзя давать таких деталей, чтобы они не могли бросать их нам под ноги.

Но это кажется мне таким глупым!

Да, но они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО глупы — это не их вина. И если им сказать, что это не важно, они скажут: «А! это чтобы замять ошибку»…

* * *

Мать выглядит уставшей. Она входит в долгое созерцание, затем начинает говорить:

15 августа Шри Ауробиндо был на балконе. Он пришел и вышел на балкон вместе со мной. Я ничего никому не говорила, совсем никому. Здесь есть девочка, ей сейчас четырнадцать лет, которую считают здесь плохой ученицей, неровно учащейся, с причудами (даже ставился вопрос о том, чтобы выслать ее из Ашрама), но я попросила, чтобы она пришла ко мне на свой день рождения, и я нашла ее хорошей девочкой (!) И она написала мне спустя два-три дня после Даршана 15-го августа, она видела Шри Ауробиндо справа от меня. И она спросила меня [смеясь]: «Это правда?» Это меня позабавило. Я сказала себе: «Вот их моральные суждения об учениках!» Но теперь я больше не встречаюсь с детьми; раньше я видела их ежедневно или, во всяком случае, регулярно раз в месяц. Когда я ходила на Плэйграунд, я видела их ежедневно. Но теперь я больше не встречаюсь с детьми, за исключением того, что принимаю некоторых по случаю их дней рождений. Но это меня заинтересовало. Возможно, что и другие видели его, но ничего мне не сказали. Но она мне написала: «Я видела Шри Ауробиндо, стоящего рядом с тобой, это верно?»

(молчание) Начиная с 15-го шла целая работа по подготовке трансформации… Как можно назвать это?… Смена власти. Клетки, все материальное сознание подчинялось внутреннему индивидуальному сознанию — чаще всего психическому, чем ментальному (но ум уже давно смолк). Но сейчас этот материальный ум учится организовываться, как другие умы, как ум всех состояний существа — представь себе, он обучается! Он учится вещам и организует обычную науку материального мира. Например, я заметила, что когда я пишу, он очень старается не делать ошибок; но он не знает, так что он осведомляется, учится, он заглядывает в словарь или спрашивает. Это очень интересно. Он хочет знать. Ведь память, приходившая из ментального знания, уже давным-давно ушла, и я воспринимала только указания вот так [жест свыше]. Но сейчас внизу строится нечто вроде памяти, и со старанием маленького ребенка, который учится и хочет знать, не хочет делать ошибок — который совершенно сознает свое неведение и хочет знать. И, что действительно интересно, он знает, что это знание совершенно… более, чем относительно, оно просто обусловлено, но это как инструмент, который не хочет делать ошибок, как машина, которая хотела бы быть совершенной. Это недавнее пробуждение. Это как обращение сознания. И ночью это соответствует очень странной деятельности: совершенно новому способу видения, чувствования и наблюдения людей и объектов. Например, прошлой ночью в течение двух часов было ясное видение — активное видение (то есть, через действие) — способа, каким человеческие сознания усложняют и делают трудными самые простые вещи. Это было фантастически — фантастически. И тогда это сознание было спонтанно изменено божественным Присутствием, но оно следовало за человеческими движениями с ясным восприятием простой вещи и способа, каким эта вещь усложнилась. Это было символичным, образным; это была образная активность в том смысле, что она не была чисто материальной, физической, какой мы знаем ее здесь, а в символичном, образном физическом (там, где материальный мир как глина). Это было очень интересно. Единственно, была очень большая интенсивность трансформации, и (как сказать?)… Это как смещение направляющей воли. И там, материально, физически, было нечто вроде изумления, и потребность отождествиться с новым направлением — это несколько трудно. Это трудно объяснить тоже… Это больше не то же самое заставляет вас действовать — «действовать» или что-либо подобное: шевелиться, ходить, не важно что. Это больше не тот же самый центр. И тогда, если по привычке попытаться прицепиться к старому центру, о! это вызывает большой беспорядок, и надо быть достаточно осторожным, чтобы не позволить привычке, старой привычке, выразиться и проявиться. Трудно говорить об этом. Это еще в значительной степени только действие.

* * *

(Мать переходит к переводу «Савитри». Один-два раза она отмечает, что не слышит ничего, что говорит Сатпрем)

…Это очень странное явление. Бывает, что я вижу с гораздо большей точностью, чем видят обычно, с такой точностью я никогда раньше не видела; и бывает, что возникает ощущение плотного тумана между мной и миром. Я вижу (я скорее ЗНАЮ вещи, чем вижу их), и это видение словно через вуаль. Со слухом то же самое. Бывает, что малейший звук отчетливо слышен; но звук больше не там [в ухе], это… где-то [жест вокруг и выше головы]. А бывает, что я не слышу вообще ничего. В течение долгого времени это было связано с людьми, со временем, с местом — тебя, например, я слышу тебя очень хорошо. Но теперь больше не так, это… Я пробудилась с, да, как с покровом тумана между мной и миром, когда я встала этим утром, когда я выходила из всего этого, о! два часа ужасной, ужасной деятельности (и в то же время такой интересной, было множество людей и фантастических вещей). В прошлую ночь я провела больше двух часов вместе с Шри Ауробиндо… Мы сидели, не садясь (это странные вещи, но такие конкретные) и правили предложения (!), то есть, уточняли выражения. Он даже (я спросила его что-то), он держал во рту свой карандаш или ручку, как ребенок, почти с лицом ребенка, и спустя некоторое время он сказал мне: «Нет, поставь это вот так»… Затем я спросила себя: «Ба, как это мы сидим?» Не было сидений, но мы не стояли, и все же было удобно! Мышление здесь, в этом мозге, имеет трудность с адаптацией. Потому что в течение двух дней (я имею в виду: два дня непрерывно) все время было стремление: «Каким будет это новый мир, когда он станет материальным здесь? Каким будет этот новый мир?…» И тогда это настолько погрузило меня «внутрь», что я была… Я была не далеко, но был этот покров тумана между мной и миром, каким он сейчас является. Это было еще сегодня.

(молчание)

Этим утром, например, несколько раз на определенное время (я не знаю, как долго, но это не на очень короткое время: на четверть часа, полчаса, я не знаю) клетки тела, то есть, форма тела имела переживание того, что останутся ли они вместе или распадутся, зависит от определенной позиции — позиции или воли; от чего-то, связанного с волей и позицией. И с восприятием (иногда с почти двойным и одновременным восприятием: одно как воспоминание, другое — как переживаемое) того, что заставляет вас двигаться, действовать, знать; старый способ был как воспоминание, и был еще новый способ, в котором не было, очевидно, никакой причины для распада, кроме как по выбору — это не имеет смысла, это бессмысленно: зачем распадаться? Это было немного вчера и в большей степени сегодня утром. И если в момент, когда снова впадаешь… Это не точно так: когда старое сознание снова приходит на поверхность, то если не быть очень внимательным, это, естественно, ведет к обмороку. В течение… о! это было долго, все время между пятью часами и без четвертью шесть было так. Это дает, В ТО ЖЕ ВРЕМЯ, ощущение нереальности жизни и реальности, которую можно назвать вечной : ощущения смерти нет, это ничего не значит. Это только выбор. И распад не имел смысла, у него не было больше причины для существования: это каприз. И тогда весть старый способ видеть, чувствовать, воспринимать остался позади как под покровом — покровом тумана — который делает контакт ватным, неточным. Сейчас, конечно же, ко мне вернулось обычное сознание, так что я могу это выразить; иначе это было бы трудно выразить. И контраст или противоречие тяжелое, болезненное; оба способа жалуются: у старого возникает впечатление, что он падает в обморок, а у нового — что его не оставляют в покое. Когда находишься в том или ином состоянии, все в порядке, но когда оба состояния вместе… это не очень-то приятно. И есть какое-то ощущение неопределенности: не очень-то хорошо знаешь, где находишься, здесь или там; знаешь не очень-то хорошо. Хорошо. И, затем, глупость людей и вещей становится жестокой, потому что, даже в обычном сознании все эти вещи бессмысленны для меня; но тогда, из-за необходимости сохранять вместе эти два противоречивых состояния (это переходный период, конечно же), если добавить к этому еще и кучу идиотских штучек, это не приятно. Это как тот «Господин» [Смерть в «Савитри»], все глупости, которые он говорит!

25 августа 1965

(Мать читает отрывок из «Очерков о Гите», который она хочет опубликовать в следующем «Бюллетене» :)

«Настоящего мира не будет, пока сердце человека не станет достойным мира; закон Вишну [бога любви] не может восторжествовать, пока не оплачено по долгам Рудры [бога разрушений]. Обойти это и проповедовать еще не развитому человечеству закон любви и единства? Должны быть учителя любви и единства, ибо этим путем должно придти окончательное спасение. Но пока дух Времени в человеке не готов, внутренняя окончательная реальность не может восторжествовать над внешней непосредственной реальностью. Христос и Будда приходили и ушли, но именно Рудра все еще держит мир в углублении своей ладони. А тем временем неистовый труд человечества, терзаемый и угнетаемый Мощностями, спекулирующими на эгоистической силе и ее служителях, взывает к мечу Героя и слову пророка.»

Это точный портрет ситуации. В прошлый раз я говорила, как близки вещи, а затем… [жест: как подсечка у основания] сразу же поднялось все противоположное: все люди стали наперекор, одни – больны, другие – злы, третьи – разъярены… о! И все скрипит и кричит и… Всякий раз, как что-то приближается: «А! вот оно, мы ухватили вещь», сразу же, вррм! Хорошо. Мы еще не уплатили по своим долгам, как говорит Шри Ауробиндо. Что делать?… Продолжать. Быть более терпеливыми, чем противники. Более терпеливыми. Шри Ауробиндо сказал: «Победа — за более терпеливыми.» Это очевидно. Надо только терпеть.

28 августа 1965

(По поводу беседы от 21 августа и переживания «смены власти» в клеточном сознании :)

На днях я говорила тебе, что этот агрегат клеток сменил инициирующую силу. Это было уникальное переживание, переживание чего-то, чего раньше не было. К сожалению, это не длилось долго. Но это переживание оставило некую уверенность в теле: оно теперь менее неуверенно в будущем. Как если бы переживание приходило для того, чтобы сказать телу: «Вот как будет.» Если это останется, это, очевидно, бессмертие. Помню, когда я говорила об этом переживании, оно больше совсем не было чем-то личным: если ты можешь ухватить это…

31 августа 1965

(По поводу бесед от 21 и 28 августа о «смене власти»)

Как ты определяешь этот физический ум, тот, что стал объектом смены власти?

Это не физический ум. Физический ум уже давно… Это материальный ум — даже не материальный ум: ум МАТЕРИИ. Это ментальная субстанция, принадлежащая самой Материи, клеткам. Это то, что раньше назвали «духом формы», когда говорили, что мумии сохраняют свои тела нетронутыми, пока сохраняется этот дух формы. Это этот ум, совершенно материальный ум. Другой ум — физический — уже давно организован.

Тогда в чем же разница между этим материальным умом и физическим умом? Как отличить физический ум от материального ума?

Физический ум — это ум физической личности, образуемый через тело. Он растет с телом, но это не ум Материи: это ум физического существа. Именно этот ум определяет, например, характер: телесный характер, физический характер, который по большей части формируется атавизмом и воспитанием. Все это называется «физическим умом». Да, это результат атавизма, продукт воспитания и формирования тела; это то, что составляет физический характер. Например, некоторые люди терпеливы, другие – сильны и т.п.; физически, то есть, не по витальным или ментальным причинам, а чисто физически у каждого человека есть свой характер. Это физический ум. И это составляет часть интегральной йоги: дисциплина этого физического ума. Я делала это в течение более шестидесяти лет.

Но тогда, к примеру, тот ум, что спонтанно пораженческий, который имеет всевозможные страхи, опасения, видит самое худшее, все время повторяет одно и то же, это физический ум или материальный ум?

Это самая несознательная часть физического ума, и это то, что связывает физический ум с материальной субстанцией. Но это уже организованный ум, ты понимаешь? Это самая материальная часть, та, что касается ума… (как можно назвать этот ум?)… его нельзя назвать даже «телесным умом»: это ум клеток, это клеточный ум. Этот клеточный ум есть у животных, и даже в растениях есть слабые зачатки (но очень слабые, как обещание) этого ума: они отвечают на ментальное действие. Они отвечают. Как только Жизнь проявилась, уже было начало, как обещание, ума, ментального движения. И в животных это очень ясно. Тогда как физический ум по-настоящему начал существовать только в человеке. Это то, что уже имеют совсем маленькие дети: у них уже есть физический ум; то есть, нет двух одинаковых детей (даже совсем маленьких), их реакции не одинаковы, уже есть разница. И это, главным образом, то, что дается вам с особой ФОРМОЙ вашего тела, через атавизм, а затем полностью развивается в ходе воспитания. Нет, физический ум, как только вы начинаете делать интегральную йогу, вы вынуждены им заниматься, тогда как этот материальный, клеточный ум, уверяю тебя, это совершенно новое! Это совершенно новое. Именно этот ум был подобен не скоординированной субстанции, которая имела постоянную, не организованную активность [Мать делает жест постоянного дрожания]. Именно этот ум начал организовываться. И это очень важно, потому что Шри Ауробиндо говорил, что этот ум невозможно организовать и его можно только отбросить. И у меня тоже было такое же впечатление. Но когда трансформирующее воздействие на клетки происходит постоянно, этот материальный ум начинает организовываться, вот что чудесно! он начинает организовываться. И затем, по мере организации, он учится МОЛЧАТЬ — вот что прекрасно! Он учится оставаться спокойным, молчать и позволять действовать всевышней Силе, не вмешиваться в ее действие. Самое трудное связано с нервами, потому что они так привыкли к этой обычной сознательной воле, что когда она останавливается, и вы хотите прямого Действия свыше, тогда нервы словно сходят с ума. Вчера утром у меня было такое переживание, длившееся больше часа, и это было трудно; но это научило меня множеству вещей — множеству. И все это можно назвать «сменой власти»: это старая сила сдает свои позиции. И тогда, пока тело не приспособилось к новой силе, есть критический период. Когда все клетки находятся в состоянии сознательного стремления, это идет относительно быстро, но все же… минуты долгие. Но все больше и больше в клетках есть эта уверенность, что все, что происходит, происходит в виду этой трансформации и этой смены направляющей силы. И в тот самый момент, когда это материально болезненно (даже не физически: материально болезненно), клетки хранят эту уверенность. И тогда они сопротивляются, они терпят страдание, не впадая в депрессию и никак не затрагиваясь, с уверенностью, что это происходит для подготовки трансформации, что это все тот же процесс трансформации и смены направляющей силы. Как я сказала, это переживание наиболее болезненно в нервах (естественно, потому что эти клетки самые чувствительные, у них самое острое ощущение). Но у них есть очень значительная восприимчивость, очень спонтанная, спонтанно сильная — и без усилия — к гармоничной физической вибрации (что очень редко, но, по крайней мере, эта восприимчивость существует у определенных индивидов), и эта физическая вибрация… то, что можно было бы назвать физической СИЛОЙ, гармоничной физической вибрацией (спонтанно гармоничной, конечно же, без необходимости ментального вмешательства — как вибрации цветка, например; есть такие физические вибрации, которые несут в себе гармоничную силу), и нервы чрезвычайно чувствительны и восприимчивы к этой вибрации, которая сразу же приводит их в порядок. Это очень интересно, это объясняет много-много вещей. Настанет день, когда все это будет объяснено и займет сове место. Еще не время раскрыть все это, но это очень интересно. У меня действительно такое впечатление, что это начинает организовываться, работа начинает организовываться. Естественно, надо позаботиться, чтобы не позволять вмешиваться ментальной организации, вот почему я не пытаюсь слишком объяснять. Ум приходит, и тогда это больше не то.