Мать, "Адженда", Том IV, 2 января 1963

Год начался для меня ужасно. Боюсь, что так пойдет и дальше.
Новые трудности?
Нет, просто все хотят меня видеть! Они утомляют меня — я от них сильно устаю. Я могла бы только… О! Бывают моменты, когда я полностью отхожу от действия — под «действием» я подразумеваю разговор и, особенно, получение массы вибраций… ужасных, ужасных вибраций! Я чувствую, что работа идет довольно быстро внутри, есть интересные вещи (как выразиться?)… как обещания. Но чувствительность [тела] и возможность дисбаланса обострились в том смысле, что простой пустяк, который при других обстоятельствах не имел бы никакого значения и просто бы прошел, нарушает баланс тела — тело стало ужасно чувствительным. Например, скверная реакция в ком-то, напряженность или реакция самого обычного порядка, вызывает в моем теле внезапную усталость, как если бы оно было истощено. Тогда мне надо снова собираться, чтобы погрузиться в Источник, так что…
Сейчас трудные дни.

У людей есть ужасная привычка — этакий демократический дух, ты знаешь: если я делаю что-то для одного, то почему бы не сделать это и для другого? Они легко принимают, что я больна и поэтому ни с кем не вижусь (!), они говорят: «Бедная Мать, надо ее поберечь и не докучать ей», но как только у меня появляются силы и я не даю кому-то что-то, что дала тому-то и тому-то, этого они не могут принять! Уравниловка сейчас в моде; иерархия или просто различное обращение в разных случаях — теперь уже устарело. Как бы там ни было, не хочу начинать объясняться, я сделаю это позже. Но предстоят нелегкие деньки.

Ты не должна позволять, чтобы тебя заваливали.

Нет. Я им не ПОЗВОЛЯЮ, но…

9 января 1963

…Как люди любят суетиться! Будто им надо суетиться, чтобы чувствовать себя живыми! Разве не так?

* * *

(Мать ссылается на «Бюллетень» и, в особенности, на беседу от 3 июля 1957, где она рассказывала о своем символическом видении «Большой Гостиницы» в стадии вечного сноса:)

Но все это видится мне на внешней стороне. Я понимаю, это может интересовать людей, но все же заставляет меня улыбаться. Вот так мне кажется. Даже это видение. Каждую ночь у меня три-четыре таких видения, больших видения, со всеми усложнениями , всеми символами, всеми объяснениями, и я встречаю людей… которые не таковы, какими представляются себе. Но это грандиозно! Потрясающе, сколько можно сделать за несколько часов ночью… (Молчание)

И там все, что мы должны знать, но не знаем (я не имею в виду внешние вещи)… (Долгое молчание)

Но телу очень трудно измениться. Потому что оно живет только по своей привычке жить. И всякий раз, когда проникает нечто из истинного способа жить, тогда без мысли, без рассуждения, без чего-то, что напоминало бы идею, почти без ощущения, почти автоматически, в клетках появляется смятение от новизны этого. Тогда понимаешь, что ВСЕ надо изменить. Это больше не сердце должно перекачивать кровь и получать Силу; не желудок должен переваривать пищу, это все больше не так — все функционирует другим образом. База должна сместиться, функционирование должно полностью измениться — и, затем, все эти клетки, которые так внимательны к тому, чтобы все шло СОГЛАСНО ПРИВЫЧКЕ…

(Молчание)

Ужасно. Странная трудность. Если правит внутренне существо — истинное существо — тогда мощь внутреннего существа заставляет тело действовать автоматически; но при этом тело не сознает свое изменение, оно не сотрудничает в деле своего изменения, и для нужного изменения, потребуются, вероятно… быть может, тысячелетия. Надо, чтобы истинное существо было вот так [жест – на заднем плане] и тело САМО все делало, то есть, содержало Господа, воспринимало Господа, отдавало себя Господу, БЫЛО Господом. Есть стремление — о! оно интенсивное, пламенное — это очень хорошо. Но Господь [смеясь] не входит в обычную привычку! Поэтому, как только Он просто пытается завладеть той или иной функцией, даже частично (не тотально), то все эти привычки, все эти связи, все эти движения мгновенно меняются, вызывая смятение. Смятение в точке. В результате: обморок или состояние на грани обморока, либо нестерпимая боль, либо, в конечном счете, то, что ВНЕШНЕ выглядит полностью расстроенным. Тогда что же делать?… Терпеливо ждать, пока это малое или большое число клеток, этот маленький уголок сознания не усвоит свой урок. На это уходит день, два дня, три дня, и затем это «великое» хаотическое, бурлящее событие успокаивается, объясняется, и клетки сами себе говорят (как бы говорят): «Боже, как мы глупы!…» Требуется немного времени, и они понимают. Но их тысячи, тысячи и тысячи! И нельзя увеличить дозу, поскольку можно вызвать их разобщенность! Недавно я видела это; в последний раз, когда ты приходил, я была в полном расстройстве. Сознание там [жест – сзади], но… оно вмешивается только когда это совершенно необходимо. Оно лишь пытается локально заставить клетки… (не понять, это не «понимание», потому что там нет ментала) иметь верное ощущение, верное переживание — истинное переживание — покуда клетки не начинают говорить: «О!О!...». Некоторые клетки в смятении. Другие уже имели переживание, знают лучше и видят яснее, они работают, чтобы адаптироваться к новой вибрации. Но необходимо и остальным клеткам это понять. Они ощущаются такими глупыми, такими глупыми! И наверху есть нечто, что видит все и одновременно (и то, и другое вместе) забавляется, глядя на это, потому что это действительно безумно смехотворно, но и одновременно так печально! Печально видеть, что ВСЕ вот так: ВСЯ земля, ВСЯ земля! То что демонстрирует тело, являясь объектом особой концентрации, особого усилия, особого ПОРУЧЕНИЯ, особого внимания, особой заботы — это крошечный уголок, совсем малюсенький — и есть вся земля, вся земля… И все это думает, что оно такое чудесное, такое умное!… Я могла бы часами рассказывать об этом. Потом. Даже сейчас мне надо идти потихоньку, потихоньку, потихоньку — не «отпускать поводья». Я окружена людьми, которые говорят: «О, она серьезно больна! Что же будет?…» и тем самым все усугубляют. Потому что мне еще приходится отгонять все это с помощью Силы: «Держись спокойно! Не позволяй создавать формации, которые усугубляют трудность.» Ты видишь, как мы далеки от тех романтических трансформаций, когда люди выходят из своих медитаций помолодевшими, обновленными, светлыми — о, детские игры! В конце нет ничего: делается вот так [Мать делает легкий выдох], и все здесь. Трудно все остальное.

12 января 1963

Море работы, о!… Ты как-то сказал в своей рукописи [«Путешествие Сознания»], что Шри Ауробиндо работал по четырнадцать часов в день, и они хотят, чтобы я делала то же самое — пока я не сдаюсь.

О! Да, ты совершенно права!

Это очень плохо. Из-за этого он потерял зрение, ты знаешь; его глаза переутомлялись. Я точно знаю, потому что слышала это от него: как-то ему принесли груду книг и еще чего-то, чтобы он подписал; тогда, не зная, что его могут услышать, он воскликнул: «О! Они хотят, чтобы я ослеп!». Так я узнала, что его глаза переутомлялись. И он действительно потерял зрение. В конце он почти ничего не видел: должен был подносить вещи к самым глазам. Так что я не сдаюсь. Да!

* * * (Немного позже)

Скоро закончу перевод [«Синтеза Йоги»], осталось всего несколько страниц – с десяток. Это очень неполно — я имею в виду, что это перевод. Смысл – точный; но иногда получается совсем другая фраза, иногда – полный англицизм. Это странное явление: как только сажусь за перевод, за одну-две секунды, не больше, становлюсь совсем другой личностью. Я пишу — но это не я пишу, я знаю, что это Шри Ауробиндо. И он предлагает мне слова, то есть, вдруг я вижу: «Вот так». Слышу фразу и записываю ее. Иногда фраза совсем другая, хотя я понимаю, что смысл тот же самый; иногда это не французский… У тебя есть следующий «Афоризм»? Ты понимаешь, в году только 365 дней, и у нас… включая визитеров, которые приходят по случаю своих дней рождений, почти 1300 человек. С большинством людей я не встречаюсь, но с некоторыми обязана: с таким людьми, как Нолини, Амрита, Павитра, Чампаклал , я просто вынуждена уделять им какое-то время. И, затем, есть люди, которые приезжают из Африки, Европы и просят о встрече со мной перед своим отъездом, так что… Но сейчас, я тебя слушаю.

(Ученик читает)

81. Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей; Он не удовлетворяется быть Мольером, Ему также надо быть Аристофаном и Рабле. (Помолчав) Вернемся к нему в понедельник… Довольно странно, иногда это приходит как поток (больше, чем волна): формы, образы, выражения, откровения — это приходит и течет, течет, течет, и тогда, если я начинаю писать, могу писать без остановки. А иногда это… полная неподвижность. И если я пытаюсь вмешаться в «это», то происходит падение в обычную глупость. Посмотрим. Вот почему я попросила тебя прочесть: афоризм ушел туда, наверх.

* * *

(Позже, касаясь предыдущей беседы, где Мать говорила, что тело живет только по привычке жить:)

Я имела очень интересное (не личное) переживание. Ты знаешь Бенджамина? … Психическое существо покинуло его довольно давно, и из-за этого для поверхностного сознания он казался «немного не в порядке» — он не был «не в порядке», а был «сокращенным». И жил как раз только по привычке. Его физическое сознание еще удерживало минимум витала и ментала, и он жил по привычке. Но, что примечательно, иногда, на несколько секунд, он жил великолепно, в полном свете, а в остальное время даже был не способен контролировать свои движения. Затем он окончательно ушел: вся накопленная энергия постепенно-постепенно выходила из тела и, наконец, полностью вышла. Это произошло в день его рождения, 30 декабря (в ночь с 30 на 31 декабря). Он ушел. После этого сделали так, как всегда поступают в таких случаях: его комнату убрали и вынесли всю мебель. С тех пор от него не было никакого знака. Вчера вечером, после ужина (и это произошло примерно в то же время, когда он ушел двенадцать дней тому назад), я была в концентрации, отдыхала и вдруг появился очень деятельный Бенджамин и сказал мне: «Мать! Они вынесли всю мебель из моей комнаты! Что же мне теперь делать?» Я мягко ему ответила: «Не беспокойся! Тебе больше ничего не понадобится.» Затем ввела его в покой и отправила соединиться с остальной частью его существа. Это значит, что потребовалось двенадцать дней чтобы воссоздались его элементы. Ведь его тело сожгли (он был христианином, но семья — его жена еще жива, как и его брат — рассудила, что будет дешевле вверить его нам, чем похоронить по-христиански! Тем самым они позволили его кремировать). Мы его кремировали, но я потребовала выждать некоторое время (хотя в его случае сознание действительно постепенно выходило из тела, так что в конце в теле оставалось совсем мало сознания); все же сознание формы было насильственно выброшено из его клеток — поэтому потребовалось двенадцать дней, чтобы оно переформировалось. Это не была его душа (она уже давно ушла), это дух его тела пришел ко мне, телесное сознание воссоединилось, образовав привычную форму хорошо одетого Бенджамина с аккуратно причесанными волосами. Когда он пришел ко мне, то был очень ухоженным, каким и был при жизни: он всегда хотел выглядеть безупречно на встречах со мной, так оно и было. Потребовалось двенадцать дней, чтобы вновь соединились элементы сознания его тела, потому что раньше я не видела его (я могла сделать это за несколько часов, но при условии, что он сам покажется), но в этом случае, его душа ушла на покой уже давно, и появление его формы не имело большого значения. Так что сознание его формы воссоздалось за двенадцать дней, и когда стало готово [смеясь], оно пришло, чтобы занять свою комнату!… А там не было мебели, не было больше ничего! Я нашла это очень забавным. И он жил больше года, думаю почти два года, просто по привычке жить. Здесь также есть сестра одного старого дородного доктора, она (я думаю) на пять-шесть лет старше меня — ей скоро будет девяносто. Она тоже угасает, вот уже в течение нескольких месяцев. Доктора (которые вообще ничего не понимают) заявили, что она умрет через несколько дней; я им ответила: «Подождите с выводами: эта женщина знает, как уходить на покой, у нее очень мирное сознание — это может длиться долго, годами.» Она лежит на кровати, не очень-то может двигаться, но… она живет. Она живет тоже по привычке. В действительности, тело обладает силой продолжать существовать ГОРАЗДО ДОЛЬШЕ, чем думают человеческие существа. Они приводят в беспорядок все это: как только кто-то почувствует себя плохо, они пичкают его лекарствами или вносят резкие изменения, они лишают тело той спокойной растительной ясности, благодаря которой оно может продолжать существовать длительное время. Как деревья, которые умирают очень долго. Это интересно.

* * *

(Немного позже)

…Очевидно, трудность исходит из этой смеси: есть ответственность за все, за всю эту организацию, всех этих людей, повисших на мне (и, естественно, дающих мне работу, даже если отмести все, что возможно) и, затем, есть изучение или отметка того, что происходит. Если бы на мне ничто не висело и я могла бы записывать свои ночи, как это было бы интересно! К примеру, две-три ночи тому назад (точно не помню), я была со Шри Ауробиндо, и мы делали определенную работу (это было в ментальной зоне с вкраплением некоторых витальных реакций), это была общая работа. Я была со Шри Ауробиндо, и мы делали работу вместе, затем он захотел объяснить мне, как определенное движение трансформируется в искаженное движение, и начал объяснять (но в этом объяснении не было ничего ментального, ничего интеллектуального, это не было теорией). И тогда, даже без (как выразиться?) даже без предупреждения через мысль или объяснение, истинное движение превратилось… не в ложное движение, а в искаженное. Я обращалась к Шри Ауробиндо, он мне отвечал, затем я повернула голову вот так (не физически: все это — внутренняя жизнь, естественно), я повернулась так, чтобы увидеть [вибрационный] эффект. Затем обернулась назад и адресовала Шри Ауробиндо движение, необходимое для продолжения этого переживания. Я получила отклик, который удивил меня качеством вибрации (это был отклик неведения и слабости), и тогда снова повернула назад свое внимание, потому что такой отклик не мог исходить от Шри Ауробиндо. И, действительно, на месте Шри Ауробиндо я увидела доктора. И тогда я поняла! Внешне можно было сказать: «А! Шри Ауробиндо и доктор — это одно и то же!» (Люди, увидевшие подобное, сказали бы, что это одно и то же — конечно, все одно и то же! все есть одно, это полное единство, которого люди не понимают.) Естественно, это не удивило меня ни на тысячную долю секунды, не было никакого удивления, но… о! я поняла: вот так [Мать поворачивает ладонь немного влево] это Шри Ауробиндо, а вот так [легкий поворот вправо], это доктор. Вот так — Господь, а вот так — человек! Очень интересно. В тот момент были все малейшие детали наблюдения, которые делают переживание совершенно конкретным. Если бы я записала все это, было бы интересно. Но им не счесть числа! Я проводила бы все дни, записывая свои ночи! Разве это возможно? Это ОДНА из разновидностей переживания — есть переживания многих родов. Что касается тела, то и таких переживаний предостаточно: например, вибрация вот так [жест] — вечное блаженство; СОВСЕМ МАЛЕНЬКОЕ смещение (то, что кажется смещением — это смещение? это… что?искажение? добавление? или… всевозможные различные вещи), и это превращается в мучения и ужасный дискомфорт — В ТОЧНОСТИ ОДНА И ТА ЖЕ ВЕЩЬ. И так далее. Можно описать тонну вещей! И если бы было возможно все это ясно, отчетливо записать во всех деталях, это было бы интересно, но только взгляни [Мать показывает на груды бумаг вокруг себя] — везде работа! Письма, письма! Три, четыре, пять, десять, двадцать писем ежедневно, не считая всех решений, которые я мгновенно принимаю и которые сразу же пишу. Этим утром я написала четыре «срочные» записки; вот так, когда Нолини был здесь, и ты видел, как это было с Павитрой. Нельзя сказать, что это неважно — это важно в том смысле, что все эти люди зависят от меня; я не могу сделать так, чтобы не сегодня — завтра они приобрели способность постигать полно и ясно все что я делаю, без всяких слов. Я не могу требовать, чтобы они преобразились чудесным образом, я должна им помочь! Я затрудняю приближение к себе, держусь на расстоянии. Самое большее, что я могу — учу их воспринимать напрямую, но людей, способных на это — минимум. И вот вам 1300-1400 человек, не считая всех тех, с кем я состою в переписке — в среднем получается две — три тысячи человек, которые находятся в сознательной связи [с Матерью]. И это приходит и приходит. Многие приходят, даже не сознавая этого! И я продолжаю идти. По большей части сознательно, но очень часто и не сознательно. Вот пример: кое-кто болен, кое-кто, кто действительно меня любит, это Z, жена A; A сказал мне, что она больна. Тогда я увеличиваю дозу (все – во мне, я со всеми людьми, это само собой разумеется, но когда что-то идет плохо, я увеличиваю дозу), я увеличила дозу. Я ожидала, что будет улучшение, но этого не произошло. Я еще увеличила дозу. На следующий день получила от А письмо, в котором говорилось, что прошлой ночью Z имела интересное переживание. У нее астма (астматики производят впечатление умирающих людей — она действительно очень плохо себя чувствовала, из-за чего ее пичкали лекарствами и затем…). Так вот, в остром приступе астмы, она села на кровати, свесив ноги. Затем ее ногам стало холодно, и она решила подцепить ими свои тапки. Она вытянула ноги, но вместо своих тапок почувствовала что-то мягкое, живое. Она, конечно, удивилась и посмотрела вниз: и увидела мои ноги. Там были мои ноги, обутые в сандалии, в которых я обычно выхожу — мои голые ноги. Тогда она дотронулась до моих ног и произнесла: «О-о! Мать здесь!». После этого сразу же улеглась на кровать и уснула… и проснулась излеченной. И она не выдумала: мои ноги БЫЛИ ТАМ. «Мои ноги» — я имею в виду нечто от меня, что принесло эту форму, чтобы она почувствовала. Все это составляет работу. И это не только здесь: это здесь, там, везде, во всем мире. И не отмечается в голове (это невозможно! я сошла бы с ума), но остается в сознании [Мать делает жест вокруг своей головы]. Мне достаточно остановиться и уделить этому внимание: «Что это?» [Мать ловит вибрацию, подходящую к ней]… Но как, ты понимаешь, записать это на словах? Потребовалось бы писать пятьдесят строчек одновременно! Это невозможно. Но это сознательно. И все-все-все, что происходит там, на войне, все эти китайцы, которых заставляют делать вещи, которых они не хотят делать… И все это время, все время, везде-везде-везде. Достигает активного сознания только то, что совершенно необходимо для активного отклика, но и это уже слишком. То есть, двадцати четырех часов в сутки не достаточно. И я отдаю себе отчет… Ведь мне нужна физическая помощь, чтобы освободить тело от усилия, которое не совершенно необходимо. Но я не могу им [помощникам] устроить жизнь, которая казалась бы совершенно хаотической: обязательно нужно расписание. А если есть расписание, это означает ужасные ограничения. Это вынужденно; это вынужденно, потому что пока что само-выражающейся воли не достаточно, чтобы ей отвечала материя. Когда так будет, время больше не будет иметь значения, но — НО. Не надо быть нетерпеливыми.

14 января

Итак? Ты принес вопрос по поводу этих афоризмов?

Вопросов не так уж много.

Я рассчитываю на вопрос, чтобы началось движение, потому что пока нет ничего. Чаще всего так: я знаю, что надо делать, в тот момент, когда надо делать, знаю, что надо сказать, в тот момент, когда надо это сказать. Я и не пытаюсь, но все же, один-два раза попыталась увидеть — бесполезно: ничто не приходит. Но когда это должно придти, оно приходит так, как если бы открылся кран — без усилия, не надо ничего делать, это просто приходит. Так что пока что нет ничего. Прочти мне снова этот афоризм.

81. Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей; Он не удовлетворяется быть Мольером, Ему надо также быть Аристофаном и Рабле.

82. Если бы люди воспринимали жизнь менее серьезно, Очень скоро они смогли бы сделать ее более совершенной… Действительно!

…Бог никогда не воспринимает Свои труды всерьез; вот почему нам явлен спектакль этой чудесной вселенной.

Так какой вопрос?

Можно задаться вопросом, почему серьезное восприятие вещей препятствует тому, чтобы жизнь стала более совершенной?

(После долгого молчания)

Добродетель всегда вычеркивала вещи из жизни, и [смеясь] если сложить вместе все добродетели всего мира, то мало бы что осталось в жизни! Добродетель претендует на поиск совершенства, но совершенство заключается в полноте. Так что эти два движения противоречат друг другу: добродетель, которая устраняет, сокращает, фиксирует пределы, и совершенство, которое принимает все, не отвергает ничего, но ставит каждую вещь на свое место — очевидно, эти два движения не могут ужиться друг с другом. Серьезное восприятие жизни обычно включает в себя два движения: первое движение придает значение тем вещам, которые, вероятно, не имеют значения, а второе движение хочет, чтобы жизнь была сведена к определенному числу качеств, считающихся чистыми и достойными. У некоторых (о ком, например, говорит здесь Шри Ауробиндо: это «целомудренные» или пуритане) эта добродетель становится сухой, бесплодной, серой, агрессивной, и они находят грехи почти во всем, что радостно, свободно и счастливо. Единственный способ сделать жизнь совершенной (я имею здесь в виду жизнь на земле, конечно же), это посмотреть с достаточно большой высоты, чтобы увидеть жизнь во всей ее полноте, не только в существующей сейчас полноте, но и в полноте прошлого, настоящего и будущего: чем она была, чем она является сейчас и чем она должна стать — надо быть способным увидеть все одновременно. Потому что это единственный способ расставить все по своим местам. Ничто не может быть вычеркнуто, ничто не ДОЛЖНО быть вычеркнуто, но каждая вещь должна занять свое место в полной гармонии с остальными. И тогда все эти вещи, которые кажутся пуританскому духу такими «плохими», такими «предосудительными», такими «неприемлемыми», стали бы движениями радости и свободы одной тотально божественной жизни. И тогда ничто не помешало бы нам знать, понимать, чувствовать и жить этим чудесным Смехом Господа, который извлекает бесконечную радость, наблюдая, как Сам Он живет бесконечным образом. Эта радость, этот чудесный Смех, который растворяет все тени, все боли, все страдания… Достаточно погрузиться в себя, чтобы найти внутреннее Солнце и позволить себе искупаться в нем. И тогда все станет только каскадом гармоничного, светлого, солнечного смеха, в котором нет места тени и боли. В действительности, даже при самых больших трудностях, при самых больших неприятностях, при самых больших физических болях, если вы способны взглянуть на них из ТОГО места, держась ТАМ, то вы увидите нереальность трудностей, нереальность неприятностей, нереальность боли — и все становится радостной и светлой вибрацией. По сути, это самое могучее средство растворять трудности, устранять неприятности и заставлять исчезать боль. С первыми двумя [трудности, неприятности] относительно легко справиться (я говорю – относительно), а последнее [боли] – самое трудное, потому что у нас есть привычка считать тело и все, что оно чувствует, крайне конкретным, фактическим — но это то же самое, это просто из-за того, что мы не научены и не привыкли считать тело чем-то текучим, пластичным, нефиксированным, податливым. Мы не умеем вводить туда светлый Смех, который растворяет все тени и все трудности, все разногласия, все дисгармонии, все, что скрипит, кричит и плачет. (Молчание)

И это Солнце — Солнце божественного смеха — находится в центре каждой вещи, это истина каждой вещи. Нужно только научиться видеть это, чувствовать это, жить этим. И для этого давайте убежим от тех людей, которые воспринимают жизнь серьезно — это самые занудные существа в мире! Это все. Но это так. Когда-то я рассказывала тебе о трудностях в клетках; я заметила: как только это начинается, я начинаю смеяться! А когда я начинаю кому-то серьезно о них рассказывать, положение ухудшается; но если я начинаю смеяться и рассказываю об этом смеясь, трудность исчезает. Действительно, это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Это ужасно. Люди, которые доставляют мне самые большие трудности, — всегда те, что воспринимают жизнь серьезно. Совсем недавно у меня было такое переживание. Все, что приходит ко мне от людей, которые посвятили себя «духовной жизни», которые делают йогу так, как делали ее раньше, которые очень серьезны и видят враждебность повсюду, препятствия повсюду, запреты повсюду, о! как они усложняют жизнь и… как далеки они от Божественного. Я видела это по отношению к одному человеку, которого ты знаешь. У всех этих людей есть правила: «не следует» делать того, «надо» делать то, «не надо»… в такое-то время «нельзя» делать это, в такой-то день «нельзя» делать то; «не следует» есть этого, не надо… И затем, боже упаси! не путайте вашу обычную жизнь с вашей посвященной жизнью, о! — вот как создается пропасть. Это в точности противоположно тому, что я чувствую сейчас — не важно, что происходит: что-то не в порядке с телом, что-то не в порядке с людьми, что-то не в порядке с вещами — сразу же первое движение: «О, мой сладкий Господь, мой Возлюбленный!» И я смеюсь! И тогда все в порядке. Я как-то сделала это (это спонтанно, это мгновенно, это без раздумий, это не по желанию, не по плану, ничего такого — это приходит просто вот так), как-то это пришло (я больше не помню деталей, но это было при обстоятельствах, которые казались почти отпетыми); я увидела себя, я начала смеяться; я сказала себе: «Вот так! Мне не надо быть серьезной, мне не надо быть степенной!» Как только это приходит [Мать принимает серьезный вид], я становлюсь подозрительной и говорю себе: «О! Что-то не так. Должно быть, какое-то влияние или что-то в этом роде вошло в атмосферу — его не должно там быть.» Все эти сомнения, все эти угрызения, все эти… о-о-о! ощущение недостойности, ощущение ошибки… И если пойти еще дальше — ощущение греха — нет, это!… мне кажется, что это принадлежит другому веку, веку тьмы. Но особенно все эти запреты. Например, я узнала от кого-то, что Х сказал буквально следующее: «Я собираюсь сделать особую пуджу, чтобы помочь придти деньгам. Я подготовлю особый янтрам . Но, БОЖЕ УПАСИ, не говорите ничего [Матери], не делайте ничего до 14 января, потому что 14 января такая-то планета будет в оппозиции к такой-то планете [Мать смеется], так что ситуация неблагоприятная. Зато потом эта планета будет в асценденте, и все будет успешно!» [Мать смеется] Нечто во мне спонтанно сказало («нечто» или «некто»), сразу же спонтанно сказало: «К чему все это? Я всегда могу услышать!» И я рассмеялась. Тогда они решили, что я над ним насмехаюсь — я не насмехаюсь; я смеюсь, это не одно и то же! Вот, мой мальчик, это все. Можешь прочесть мне еще один афоризм. Для этого афоризма достаточно. Какой следующий афоризм?

83. Стыд привел к восхитительным результатам как в эстетике, так и в морали — мы с трудом смогли бы обойтись без него; но стыд — это признак слабости и доказательство неведения.

Это то же самое! Это то, что я сказала в конце: чувство греха, сожаления, раскаяния, все это, о!… Достаточно, не так ли?

* * *

(Затем Мать просматривает список ближайших встреч и поздравлений с днями рождения)

2 февраля — день рождения С, так что я подарю ему медитацию, потому что эти люди еще верят в медитацию! [Мать смеется] Но это стало довольно забавным маленьким полем переживания. Потому что сейчас я подписываю людям открытки, так что у меня множество открыток со всевозможными картинками (С все время подготавливает их), и теперь, автоматически, как только мне надо написать открытку для кого-то, то это не так, что я решаю заранее (потому что иногда я решаю заранее), выбор делается в последнюю минуту: «Надо взять вот ЭТУ открытку и написать на ней вот ЭТО». Я не беспокоюсь: это приходит как раз вовремя; так что мне достаточно только подняться, найти открытку и написать — это все. Мне скажут (как раз те люди, что ведут «духовную жизнь»): «Как! Делать такой пустяк объектом духовного переживания!» И так со ВСЕМИ маленькими вещами: какой предмет использовать, какую парфюмерию применить, соль для ванной, все эти «пустяки», «незначительности», «неважности»: «Как можно!…» Я даже не утруждаю себя тем, чтобы искать или… (думать, слава Богу, я не думаю), но это просто приходит: это, это, то. Не говорится — просто ЗНАЕШЬ. Это не говорится, мне не говорится: «Сделай это», никогда; это ЗНАЕШЬ: «А! вот так, и все». И я выбираю, я делаю — очень удобно! Таким и было мое переживание (уже очень, очень давно, много-много лет тому назад), но теперь оно есть конкретно в клетках тела. Нет «вещей», в которых есть Господь и нет «вещей», в которых Господа нет — только дураки так думают! И Он ВСЕГДА там; Он не принимает ничего серьезно и забавляется со всем. Он играет с вами, если вы умеете играть — но вы не умеете играть, люди не умеют играть. А как Он умеет играть! Как хорошо играет Он со всем, с каждой мелочью: тебе надо расположить предметы на столе? Не думайте, что надо поразмыслить и все расставить, нет, будем играть: поместим это здесь, а вот это – вон там, пусть будет так. Затем, на другой день (люди думают: «А, она решила, что предметам на столе лучше стоять вот так, и так оно и будет дальше» — но это совсем не так!), на другой день (люди хотят мне помочь! Они хотят мне помочь, расставив предметы по своим местам, тогда это становится ужасным!) я остаюсь спокойной и неподвижной, и тогда начинается игра: итак! поставим это здесь, а вот это — вон там, а это — там… а! [Мать смеется] С момента нашей последней встречи все так постоянно и шло — вероятно, чтобы подготовить меня к этому афоризму! Очень забавно. Вот так, мой мальчик. Так что давайте учиться смеяться вместе с Господом. Я знаю. Я знаю, что Он хочет научить меня не воспринимать серьезно мою ответственность (не «ответственность» — это не то слово), но это грандиозная работа — находить по 8000 рупий на каждый день, чтобы покрыть расходы Ашрама; то есть, ловить колоссальную фортуну каждый месяц. И я хорошо вижу (потому что я говорила Ему много раз: «Ты знаешь, будет очень забавно, если у меня будет много денег, и я смогу играть с ними»), тогда я вижу, что Он смеется, но не отвечает!… И тогда Он учит меня смеяться над этой трудностью, видеть казначея, который посылает мне свою ведомость, в которой цифры растут астрономически [смеясь]: 50000, 60000, 80000, 90000, тогда как казна практически пуста! И Он хочет, чтобы я училась над этим смеяться. В тот день, когда я действительно смогу рассмеяться над этим — позабавиться, рассмеяться — ИСКРЕННЕ (без усилия — всегда можно сделать то, что хочешь, с усилием), когда это заставит меня спонтанно рассмеяться, тогда, думаю, это изменится. Потому что это невозможно… Ведь можно забавляться со всеми вещами, и почему бы также не позабавиться над тем, чтобы иметь больше денег, чем требуется, чтобы делать все с размахом! Когда-то это точно произойдет, но нам следует — нам не следует быть озабоченными количеством, а для этого не надо воспринимать деньги серьезно. Не надо воспринимать деньги серьезно. Сейчас это очень трудно, потому что во всем мире люди воспринимают деньги серьезно, из-за чего это и очень трудно. Особенно те люди, которые их имеют. Люди, имеющие деньги, воспринимают их серьезно, о, Боже! Вот почему так трудно. Надо научиться смеяться — смеяться, смеяться откровенно, искренне — тогда это кончится. Что же!… хорошо, еще вернемся к этому потом. До свидания, мой мальчик.

18 января 1963

(Ученик предлагает Матери полностью опубликовать в следующем, февральском номере «Бюллетеня» беседу по поводу «Смеха Бога» и, особенно, весь отрывок, где Мать говорит: «Это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Люди, воспринимающие жизнь серьезно, всегда доставляют мне самые большие трудности.»)

О, нет!

Но это мило.

Я не думаю, что будет мудро опубликовать это в «Бюллетене». Ведь как раз есть немало людей, которые ни с чем не считаются, которые не воспринимают жизнь серьезно, но дурным образом: они не воспринимают серьезно то, что они должны делать, они не относятся серьезно к своему прогрессу, они ни к чему не относятся серьезно — они ходили в кино, когда Шри Ауробиндо готовился уйти. Подобные этому вещи. Вот почему я думаю, что этот отрывок откроет дверь ко многим непониманиям. Это верно, но это верно ВЫСОКО НАВЕРХУ. Это высоковато для людей. Я думаю, что лучше опустить это. Особенно тот отрывок, где я говорю, что самые большие трудности мне приносят люди, серьезно относящиеся к жизни.

* * *

(Немного позже)

Мне хотелось бы задать тебе один практический вопрос по поводу тонкого физического. Я знаю о ментальных центрах, которые соответствуют определенному миру, знаю о витальных центрах, которые воспринимают всевозможные влияния, но какой центр соответствует тонкому физическому и каковы влияния, приходящие из тонкого физического? Есть ли центр, соответствующий тонкому физическому?

Где, по-твоему, находится витальный центр?

Витальный центр — в области пупка. Витальное занимает область от сердца до половых органов, правильно?

Да, а тонкому физическому отвечает область от пупка до последнего центра.

А какие влияния приходят из тонкого физического?

Вообще, они гораздо более высокого качества по сравнению с материальными влияниями. Я заметила (не знаю, индивидуально ли это, или вообще так), что тонкое физическое, которое я вижу, всегда имеет в чем-то более высокое качество, чем собственно физическое. То есть, оно как-то более гармонично: вещи устроены лучше. То, что исходит из витального, чаще всего агрессивное, сварливое и т.д. — и трудное. А тонкое физическое — это более спокойная область: спокойная, упорядоченная, где вещи более гармоничны — ВООБЩЕ (не знаю, так ли это для всех людей, но в моем случае это так). Как я тебе говорила, Шри Ауробиндо постоянно живет там, как если бы там у него был собственный дом: можно увидеть его там, можно остаться с ним, он там работает. Этот мир очень похож на физический, но, в отличие от физического, он меньше «скрипит», ты понимаешь: там вещи более гармоничные, более удовлетворительные и менее возбужденные — там меньше этого ощущения спешки и неопределенности. В этом доме, где живет Шри Ауробиндо, жизнь разворачивается очень, очень гармонично: люди входят и выходят, там даже принимают пищу. Но все это подчиняется более общим законам, и там есть некое ощущение безопасности, уверенности, которого нет в физической жизни. И символизм более точен (я не знаю, как сказать…), символическая транскрипция вещей менее искажена, более точна. Это то тонкое физическое, которое я знаю; я не знаю, так ли это для всех людей. Ведь Шри Ауробиндо говорил: «Есть истинное физическое», что же, у меня такое впечатление, что это то, что он назвал «истинным физическим» — это более тонкое физическое, истинное физическое, которое стоит позади.

А влияет ли оно на всю землю?

О, да! Вообще, это земные вещи. Но, вероятно, это все же достаточно субъективно, то есть, каждый имеет о нем впечатление в соответствии с уровнем своего развития.

Но имеет ли оно прямое воздействие на землю, как витал воздействует на землю?

Возможно, что по мере нисхождения Супраментального тонкое физическое будет иметь все большее воздействие на землю, так как именно в тонком физическом будет формироваться новое творение, прежде чем оно «низойдет», прежде чем оно сможет стать совершенно видимым и конкретным. Часто возникает ощущение, что достаточно совсем маленького шага — который даже трудно описать — совсем маленького шага материализации, чтобы это стало конкретным для нас, какими мы являемся. И, вероятно, это новое творение сначала полностью сформируется в тонком мире, прежде чем оно материализуется. Я думаю, что мало кто способен уловить это различие. Люди скорее обладают ощущением, что это их способ «грезить», то есть, они говорят: «о, это только сон!». В большинстве случаев это так. Тонкое физическое имеет характер более текучей и более гармоничной области, чем физическая область, но с той же конкретностью; его природа не подобна природе витальных объектов, которые обладают вибрациями силы, но не обладают тем же очень конкретным и объективным качеством материальных объектов. В тонком физическом все очень конкретно. Например, если кто-то стоит на вашем пути, вы должны отодвинуть его в сторону: он не исчезнет, вы не сможете пройти через него. Если вы видите объект, который находится не на своем месте, вы должны переместить его. Вот так.

30 января 1963

Что прочтешь мне сегодня? Ничего? Совсем ничего? Тогда у меня есть кое-что. Я закончила свой перевод [«Синтеза Йоги»]. Когда ты закончишь свою книгу, когда мы подготовим новый «Бюллетень» и выдастся спокойная минутка, мы возобновим это. И я начала перевод «Савитри» — ах!… Ты знаешь, я подготовила с Н некоторые иллюстрации, и для своих иллюстраций она выбрала отрывки из «Савитри» (точнее, выбрала не она, а А и Р, но выбор сделан с большим пониманием), и теперь она дает мне эти отрывки один за другим — они хорошо напечатаны (чтобы легче было моим глазам). Это из Книги I, Песни IV. И, как я и ожидала, это довольно интересное переживание… Читая «Савитри», я заметила, что было некое абсолютное понимание, то есть, это не может означать ни это, то или то — это значит ТОЛЬКО ТО. Это приходит и императивно накладывается. И на этом я и базируюсь, говоря себе: «Когда начну переводить, это будет приходить таким же образом», и оно так и приходит. Я беру текст строчка за строчкой, абзац за абзацем с решением (не личным) переводить абзац за абзацем, нисколько не соотносясь с литературной точкой зрения, но передавая самым ясным образом то, что он имел в виду. Это приходит одновременно исключительным и позитивным образом — очень интересно. Это не ум, который всегда колеблется: «Может, лучше так? Или вот так? Так ли это? Или лучше вот так?» — нет: это ВОТ ТАК [Мать резко опускает свою руку, иллюстрируя императивное нисхождение]. И затем, в некоторых случаях (совсем не с литературной точки зрения и даже не с точки зрения звучания слова) сам Шри Ауробиндо предлагает слово. Это как если бы он мне говорил: «По-французски лучше будет вот так»! Я просто записывающая машина. Перевод идет с фантастической скоростью: за десять минут — десять строчек. И только три-четыре раза было по два альтернативных варианта, которые я сразу же отмечала. Один раз — здесь [Мать показывает исправленное место в своей рукописи], исправление пришло абсолютным образом. Он сказал: «Нет, не так, ВОТ ТАК». Тогда я стерла то, что написала. Начнем с английского текста.

Above the world the world-creators stand, In the phenomenon see its mystic source. These heed not the deceiving outward play, They turn not to the moment’s busy tramp, But listen with the still patience of the Unborn For the slow footsteps of far Destiny Approaching through huge distances of Time, Unmarked by the eye that sees effect and cause, Unheard mid the clamour of the human plane. Attentive to an unseen Truth they seize A sound as of invisible augur wings… (I.IV.54)

Я не перечитывала свой перевод, читаю его в первый раз [Мать читает приподнятым голосом:]

Над миром стоят создатели мира, В явлении видят его мистический источник. Их внимание не обманывается внешней игрой, Они не обращены к беспокойному топоту момента…

Здесь я колебалась, выбирая между «de l’instant» [the instant’s – мгновения] и «du moment» [the moment’s – момента]. Тогда он мне показал (я не могу объяснить, как это произошло), он показал мне оба слова (не написанные) – «moment» и «instant» – и показал, что по сравнению с «moment», «instant» – механическое слово; он сказал мне: «Это механизм времени; ”момент” полон и содержит событие». Это вещи такого рода, это невыразимо (я заключаю это в слова, но в словах оно теряет всю свою ценность). Это невыразимо, но это было грандиозно! Было колебание между «мгновением» и «моментом», я не знаю, почему; тогда он показал мне «мгновение»: «мгновение» было сухим, механическим и пустым, а «момент» содержал все, что происходило в каждое мгновение. Так что я написала «момент».

…Но прислушиваются со спокойным терпением Нерожденных К медленным шагам далекой Судьбы, Приближающейся через громадные дистанции Времени, Неотмеченной глазом, который видит причину и следствие, Неслышимой среди гама человеческого плана. Внимательные к незримой Истине, они ловят Звук невидимых предвещающих крыльев…

Это не мысль, это пришло вот так. Вероятно, это не поэзия, даже не свободный стих, но содержит нечто. И тогда я решила (этот перевод — не для публикации и не для показа, но это чудесная радость): я сохраню его просто, как храню «Агенду». У меня такое впечатление, что, возможно, позже (как выразиться?)... когда люди будут менее ментальными в своей деятельности, это приведет их в контакт с этим светом [«Савитри»] — ты знаешь, я сразу вхожу во что-то совершенно белое и молчаливое, легкое и живое: это некое блаженство. В первый день я перевела другой отрывок:

In Matter shall be lit the spirit’s glow, In body and body kindled the sacred birth; Night shall awake to the anthem of the stars, The days become a happy pilgrim march, Our will a force of the Eternal’s power, And thought the rays of a spiritual sun. A few shall see what none yet understands; God shall grow up while the wise men talk and sleep; For man shall not know the coming till its hour And belief shall be not till the work is done. (I.IV.55)

Здесь было еще несколько исправлений. Вероятно, этот перевод еще будет улучшаться. Но отрывок чудесен, красота!

Материя озарится свечением духа Телом и в теле зажжется священное рождение; Ночь пробудится к гимну звезд, Дни станут счастливым маршем пилигрима, Наша воля — силой мощи Вечного, А мысли — лучами духовного солнца. Немногие увидят то, чего еще никто не понимает; Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят…

Изумительно!

Человек не знает грядущего до его часа И веры не будет, пока работа не будет завершена.

О, особенно мне нравится это: «Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят». Вот так. Так что я продолжу. Возможно, я даже сохраню карандашную рукопись: искушение править — это очень плохо; очень плохо, потому что править хочет внешнее понимание — литературный вкус, поэтическое чувство, все эти вещи там [жест – вниз]. Ты знаешь, это так, как если бы (и это не слова), как если бы СОДЕРЖАНИЕ слов проецировалось на совершенно белый и неподвижный экран [Мать указывает на свой лоб], как если бы слова проецировались вниз. Трудность в том, чтобы писать, потому что между видением и письмом проходит процесс материализации; надо, чтобы Сила управляла рукой и карандашом, и есть совсем маленькое… еще есть совсем маленькое сопротивление. Иначе, если бы я могла писать автоматически, о, как хорошо бы это было! Возможно, будет (я не знаю: все это — воображение, потому что я не знаю ничего), возможно, будут вещи немного… фантастические. Но есть настояние на необходимости сохранять строчку за строчкой, как если бы они были единственной вещью во вселенной. Не менять порядок строчек, нет, нет и нет! Потому что Шри Ауробиндо, когда писал это, он ВИДЕЛ это так — я не знаю ничего об этом, я даже не знаю, как он писал (думаю, он диктовал, по большей части), но это то, что он говорит мне сейчас. Все остановилось, все, и затем, о! Как мы забавлялись! Я забавлялась! Это было забавнее всего. Я сказала ему вчера: «Но к чему писать? Какая польза от этого?» Тогда он наполнил меня этой особой радостью. Естественно, когда находишься в обычном сознании, можно сказать: «Это очень эгоистично», но… Тогда это было как видение будущего (не очень близкого, не совсем близкого — но не такого уж и далекого), будущего, в котором это нечто белое — белое, неподвижное — разольется, и которое благодаря этой работе, будет понятно большему числу умов. Однако это вторично; я делаю свой перевод просто из радости его делать, это все. Это удовлетворение можно назвать эгоистическим, и когда Шри Ауробиндо говорили: «это эгоистично», он отвечал, что самый большой эгоист — это Господь, потому что Он делает все для Себя! Вот так. Так что я буду продолжать. Если будут исправления, они не смогут придти иным образом, потому что править как сейчас — это значит портить все. Есть также эта путаница (для внешнего разума), эта смесь будущего и настоящего — это тоже умышленно. Все это приходит иным образом. И я, я не знаю, вот уже очень давно я не читаю французских текстов, я совсем не знаю современной литературы — для меня все идет в ритме звука. Я не знаю, какие ритмы сейчас приняты, я не читала ничего больше того, что Шри Ауробиндо написал в «Поэзии Будущего» [“The Future Poetry”]; мне говорили, что строчки «Савитри» согласуются с каким-то правилом, которое Шри Ауробиндо разъяснил на числе ударений в каждой строчке (для этого надо произносить слова на чисто английский манер, что мне несколько трудно), и, возможно, какое-нибудь подобное правило появится во французском языке? Неизвестно. Я ничего не знаю. Пока языки не станут более текучими по мере того, как тело и ментал будут становиться более пластичными? Это возможно. Возможно, появится новый язык, как, например (это не очень удачный пример, но все же), американский язык появился из английского. Может быть, так и появится новый язык. Лично я занималась французским языком в возрасте между двадцатью и тридцатью годами (до этого меня больше занимало видение – живопись, и звук – музыка), но что касается языка, литературы, звучания языка (устного и письменного), это было приблизительно между двадцатью и тридцатью годами. И «Молитвы и Медитации» были спонтанно написаны с этим ритмом. Если бы я оставалась в обычном сознании, то привыкла бы к этому ритму, но сейчас все идет не так, так не выйдет! Вчера, после перевода, я была удивлена ощущением… ощущением абсолюта: «Вот как». И тогда я попыталась войти в ментальность литераторов и сказала себе: «Какими будут все их предложения?». И вдруг я увидела, вот так (вот так, там, какой-то частью) массу предложений по поводу каждой строчки!… О-о! Я сказала себе: «Значит, это действительно абсолют!» — это пришло вот так, и ни для какого обсуждения просто нет места. Приведу тебе пример: когда он говорит «The clamour of the human plane» [«Гам человеческого плана»], слово «clameur» [крик] есть во французском языке, и это красивое слово — он его не захотел, он сказал «нет», без обсуждения. Это не было откликом на обсуждение, он просто сказал: «Ce n'est pas clameur: c'est vacarme» [«Это не крик, а гам»]. И это было не противопоставление одного слова другому; это были не слова, это было ИЗРЕЧЕНИЕ слова, СМЫСЛ слова: «Нет, это не clameur, это vacarme». Интересно, не так ли? Но мне хотелось бы пересмотреть перевод тем же образом, потому что я увидела, что он будет здесь — он всегда здесь, когда я перевожу. И тогда я снова войду в это состояние, а ты будешь работать! [смеясь] Ты будешь записывать. И, затем, если у тебя не очень большой словарный запас (у меня был очень большой, но сейчас он сильно сократился), нам потребуется приличный словарь… Но боюсь, что ни в одном словаре не найдется то, что нужно.

Я даже обнаружил, что лучше избегать словарей.

Они плохие. Они в чем-то раздражают меня. Они производят очень смутную атмосферу, затуманивают ее. К сожалению, я утратила свой привычный французский язык; словарный запас, который я использую, чтобы выразить себя, очень ограничен, и нужное слово не приходит — то, что ищет слово в запасниках, не находит нужного слова. Я чувствую, что слово где-то рядом, чувствую, что есть верное слово, но приходят только всевозможные замены, которые не имеют ценности. Сейчас совершенно другое ощущение, совершенно другое. Это вовсе не то движение, которое обычно происходит со всеми приходящими словами и вещами: вы ищите, а затем вдруг ловите что-то — это больше не так: как если бы существовала ЕДИНСТВЕННАЯ ВЕЩЬ, которая осталась в мире. Все остальное просто шум. Вот так, мой мальчик.

Февраль 1963

15 февраля 1963

(По поводу отрывка из «Савитри», где Шри Ауробиндо описывал вселенную как игру между Ним и Ей: «Весь этот мир — только Он и Она». Он – Всевышний, Ее Возлюбленный, ее слуга; Она – созидательная Сила.)

As one too great for him he worships her; He adores her as his regent of desire, He yields to her as the mover of his will, He burns the incense of his nights and days Offering his life, a splendour of sacrifice... In a thousand ways he serves her royal needs; He makes the hours pivot around her will, Makes all reflect her whims; all is their play: This whole wide world is only he and she. (I.IV. 62) (Перевод) Как слишком великой для него, он поклоняется ей; Он обожает ее, как правительницу его желаний, Он покоряется ей, как движущей силе своей воли, Он воскуряет ей фимиам своих дней и ночей Поднося свою жизнь в полноте жертвенности… Тысячью способами он исполняет ее королевские запросы; Он заставляет время вращаться вокруг ее воли, И прихоти ее отражаются повсюду; все – их игра: Весь этот огромный мир – только он и она.

Восхитительная работа! Он входит в совсем иную область, это так выше мысли! Это постоянное видение, не что-то надуманное — с мыслью оно становится плоским и бессодержательным, пустым; пустым, становится плоским как лист; но в себе это полно, все содержится там, оно там живо. Это объясняет, почему мир таков, каким он является. В начале он говорит: «He worships her» [«Он поклоняется ей»] (во французском нет подходящих слов для перевода: Il lui rend un culte [Он преклоняется перед ней] – но это только слова). Он поклоняется ей как чему-то более великому, чем Он Сам. Тогда видно, как Его собственное отражение получает творческую способность (обязательно, иначе и не могло быть!), и он Свидетель, наблюдающий собственную созидательную работу, влюбляется в эту силу проявления — это видно. И… да! Он хочет дать Ей полную свободу и смотреть, наблюдать за всем, что вскоре произойдет, что может произойти с этой божественной Мощью, свободно брошенной в мир. И Шри Ауробиндо выражает это так, будто он совершенно влюблен в Нее: все, что Она хочет, все, что Она делает, все, что Она думает, все, что Она желает, все это — все это чудесно! Все чудесно! Это так хорошо! И, должна сказать, я рассматривала это, потому что первое столкновение с этим представлением потрясло меня, в том смысле, что… (не знаю как передать, это не идея, а впечатление): это было так, будто придавалась ценность реальности тому, что в моем сознании с очень давних пор (возможно, тысячелетия, я не знаю)… воспринималось Ложью, которую надо было побороть. Для меня это была Ложь, не имеющая права на существование. Проявиться должна Истина, а вовсе не такое. Забавляться и делать что угодно, только потому что обладаешь неограниченной силой… Имеешь силу делать все, и делаешь все, потому что знаешь, за твоей спиной стоит Истина, так что последствия не играют никакой роли. Это было как раз тем… против чего я боролась так давно, сколько я себя помню. Я знала это, но оно казалось мне таким со столь давних пор, столь давних пор, и я так сильно отвергала это, твердя «Нет-нет»! и так умоляла Господа, чтобы все было иначе, я умоляла, чтобы проявилась его всемогущественная Истина, его всемогущественная Чистота, его всемогущественная Красота, и Он положил бы конец всей этой путанице. И вначале, когда Шри Ауробиндо высказал мне это, я была в шоке; раньше, в этой жизни, мне это даже не приходило в голову. Объяснение Теона, например, было для меня гораздо более (как сказать?) полезно с точки зрения действия: по его словам беспорядок был порожден разделением изначальных Сил — но тут другое! Тут Он сам, блаженный, преклоняется перед всей этой путаницей! И на этот раз, когда я принялась за перевод, естественно, это чувство вернулось; сначала было содрогание [Мать делает жест напряженности]. Затем я себе сказала: «Ну и ну, ты еще не преодолела этого!» И я позволила себе влиться в это. А затем у меня было несколько встреч со Шри Ауробиндо! таких чудесных! Ты знаешь, я постоянно вижу его, я бываю в том тонком физическом мире, где он сейчас обитает, это почти постоянный контакт (во всяком случае, там проходят все ночи: он просматривает со мной работу, он показывает мне все), но тогда, после перевода «Савитри», он будто посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал: «Достаточно! Ты наконец-то поняла.» [Мать смеется] Я ответила: «Дело не в том, что я этого не понимала, я не хотела это принять!» Я не хотела и не ХОЧУ, чтобы так было, вот уже тысячелетия я не хочу, чтобы так было! И позапрошлой, не прошлой ночью, он одел мое сари. Он сказал мне [смеясь]: «Ну как? По-твоему, оно мне не идет?» Я ответила: «Тебе очень идет». Сари из коричневого жоржета, красновато-коричневое с золотистым отливом, с крупной золотой тесьмой! Это очень красивое сари (оно у меня есть, это одно из моих сари), и он его надел. Затем попросил меня причесать его. Помню, я видела его затылок и его волосы, почти излучавшие свет — его волосы, которые никогда не были совершенно белыми и имели каштановый оттенок, а теперь они были словно золотыми, очень изящными и совсем не похожими на волосы обычных людей. Его волосы были почти как мои. И пока я его расчесывала, я видела его светлый затылок и волосы, излучавшие свет! И он сказал мне: «Почему бы мне не надеть сари!» Передо мной открылось целое поле… Знаешь, мы всегда так закрыты! Естественно, оно [видение или представление] закрыто для действия; ведь когда начинаешь все принимать, все любить и видеть Всевышнего повсюду — зачем что-то менять!? Именно Сила, существующая во мне со столь давних времен, Сила, движущая мир вперед, эта Сила заставляла меня отвергать все, что оправдывало вещи таковыми, какими они сейчас являются, давая радость внутренней жизни — как он и сказал: никто не хочет выходить из Его радости, присутствующей повсюду… Короче говоря, я смогла посмотреть на ситуацию сверху, немного выше, чем с высоты созидательной Силы — с другой стороны.

* * *

(Немного позже, по поводу одного отрывка из «Агенды» 1962 года, времени первой большой поворотной точки Матери — ей хотелось показать этот отрывок одному человеку из ее окружения, чтобы заставить его понять, что она делала:)

Я попросила Суджату сделать две копии, но затем поняла, что это вовсе не нужно. Я говорила тебе, что дала А почитать это, и когда А пришел, я показала ему одну или две из последних [записей «Агенды»], напечатанных Суджатой — и больше не хочу это делать. Хорошо, когда я увижу тебя в следующий раз?

Сегодня 15-ое. Ты говорила мне, что 19-го.

Да, но кое-что изменилось, говорю же тебе: меня одолевают толпы людей. Что же… 21-го у нас будет медитация в 10 утра, затем в 6.15 вечера я выйду на террасу — ты сможешь увидеть меня от своего дома? И, кажется, там слышно мою музыку…

Да, слышно.

Это очень забавно. Словно кто-то забавляется — и забавляясь, заставляет меня играть. Только я сажусь за орган, он мне говорит: «Начни вот так». Тогда я так и начинаю, а он импровизирует, предлагает аранжировки. Затем внезапно говорит: «А! достаточно!» и уходит. Я не знаю, кто это. Когда сажусь играть, я совершаю… как выразиться? (это не молитва) свой обычный призыв, вот так [жест к Выси], вхожу в состояние созерцания и затем, вдруг, это начинается; я вижу свои руки, лежащие на клавишах: «Вперед! Начнем вот так». Хорошо, я так и начинаю. И затем один звук зовет другой. Но я должна быть очень спокойной. И тогда, о! так красиво то, что я слышу, это так красиво! И я совсем не знаю, что играю. Я играю, не слушая себя: я слушаю что-то другое. Вот почему когда-нибудь я попрошу послушать запись, чтобы понять, это ли я слышу. Все меняется, и это очень интересно. Это совсем не так, как прежде. Раньше я слышала музыку и играла ее. Теперь это не так: кто-то играет, и я слышу то, что он хочет играть — но не знаю, это ли я играю!

19 февраля

(Опыт, пережитый Матерью на следующий день после беседы, 16 февраля:)

Это было действительно очень интересно. Но потом осталось не больше, чем воспоминание, не больше того… Это переживание касалось творения материального мира, материальной вселенной, в связи с представлением о Всевышнем, влюбленном в Свою эманацию. Но видение было всеохватывающим, я как бы видела с другой стороны — со стороны Всевышнего, а не творения — и видела творение как целое, с истинным ощущением прогресса, истинным ощущением продвижения, грядущего, и видела истинный путь, на котором все, что не принадлежит будущему творению, исчезнет в пралайе (это не может действительно «исчезнуть», оно просто уходит из Проявления). И это было очень интересно: я видела что все, что не сотрудничает (в том смысле, что это был конечный опыт, не имеющий продолжения), возвращается к небытию. Это было как истинная точка зрения на то, что обычно называют Страшным Судом. Такое происходит постоянно, эти «порывы» проявления, и там есть вещи, которые в нашем понимании закончились, согласно нашему видению времени, но они имеют продолжение, то есть, продолжают существовать в будущем; некоторые исчерпывают себя (сегодня); и есть вещи, в чьем существовании нет больше смысла, которые полностью исчерпали себя (не знаю, как объяснить) и которые уходят в Не-Бытие — в Пралайю, Не-Бытие, непроявленное — конечно, не в своей форме, а в своей сущности; то есть, то, что принадлежит Всевышнему остается Всевышним, но непроявленным. Но все же это было живым конкретным переживанием, продолжавшимся полтора дня. Все вселенское движение ПЕРЕЖИВАЛОСЬ и чувствовалось; не просто виделось: переживалось — в свете! грандиозное могущество! И, затем, была какая-то уверенность в каждой вещи ― это очень любопытно! Это трудно выразить. Но переживание длилось так долго, что оно стало совсем привычным; выражаясь нашим языком, я могла бы сказать: это тот способ, которым Всевышний видит вещи — чувствует их, живет ими. Я проживала их как ОН. И это дает силу уверенности в реализации в том смысле, что то, к чему мы идем, уже здесь; и видна дорога: пройденный путь и путь, который еще предстоит пройти — и то, и другое существует одновременно. И какова логика! Эта вечная, чудесная супер-логика, которая делает все совершенно очевидным — все совершенно очевидно. О! борьба, усилия, страхи — всего этого совершенно, абсолютно не существовало. Вещи, которых не хочет Он, ощущаются как те, что должны выйти из Проявления. Ведь это как сито, в которое все бросается и где Он… (для него все едино) но это сито ― Его видение того, чего Он хочет и что бесполезно для того, чего Он хочет, или препятствовало бы полноте и цельности того, чего Он хочет (нечто вроде противоречий, я не знаю, как объяснить), тогда Он просто делает вот так [жест повторного поглощения], и они выходят из Проявления. Сразу я объяснила бы это тебе более понятным образом, а сейчас…

А могут ли эти бесполезные вещи уйти из Проявления, не вызывая катастроф? Не знаю, как сказать… Если так ставить вопрос, то это вносит некий произвол, которого на самом деле нет: это не «Господин», который решает убрать какие-то вещи, потому что он больше их не хочет! Все не так. Просто есть вещи, которые по сути своей (тому, что можно было бы назвать истиной их существования), когда-то они имели место в Проявлении; но теперь, когда они больше не нужны, они совершенно естественным образом выходят из Проявления — есть еще пятьдесят способов сказать об этом, но все они столь же плохи, так что я не вижу, как надлежащим образом объяснить это. Но это очевидно было так. Это было частью такого чудесного и гармоничного Целого — мы не понимаем этой Гармонии, не можем ее понять, потому что слишком захвачены ощущением противоречий. Но там нет «противопоставлений», есть только вещи, которые… Это сродни тому, как Всевышний кажется полностью подчиненным своему творению — так, словно Сам ничего не может, не знает, не видит, и все идет в хаосе, каким мы его знаем — что уж, когда мы так выражаем это, нам кажется это диким и невероятным, но там оно было таким естественным и истинным, и составляло часть такого совершенного целого! Но невозможно увидеть это, пока не увидишь все в целом. В тот момент все предсуществовало, хотя и развертывалось во времени при Проявлении. Но это предсуществовало. И предсуществовало не так, как мы понимаем, не все «в данный момент»… О, как это невозможно! Это невозможно выразить. Я еще чувствую то, что можно было бы назвать теплом переживания ― ощущается реальность, жизнь, тепло переживания. Я была в Свете! Этот Свет — это не наш свет, он не имеет ничего общего с тем, что мы называем светом, и этот Свет невероятно теплый и такой сильный! Это созидательный Свет. Такой могущественный!… И все было так чудесно гармонично: все-все-все без исключения, даже то, что, казалось бы, совершенно противоположно Божественному. И с таким ритмом! [жест больших волн] Гармония, такая чудесная ПОЛНОТА, где последовательность… Последовательность не означает, что вещи идут вот так [рубленные жесты], что одно уничтожает другое, а… Возможно, в тот момент я могла бы найти или изобрести нужные слова, я не знаю, но сейчас… сейчас это только воспоминание. Это воспоминание, а не присутствие. Это переживание длилось долго. Оно началось ночью и длилось весь день, и еще кое-что оставалось на эту ночь, а затем… [смеясь] мне словно было сказано: «Что? Ты не хочешь выходить? Ты собираешься оставаться в этом переживании, ты к нему прилипла?!» В том то и дело: вещи движутся быстро, быстро, быстро, мы за ними не поспеваем. В прошлую или позапрошлую ночь я была в доме Шри Ауробиндо, и он мне сказал: «Кое-что идет не так, как надо». Он показал мне весь свой дом. И там были кое-какие трубы — большие трубы, они лопнули. Он сказал мне: «Видишь, люди беспечны». Местами была убрана вся мебель, и шла какая-то дурацкая уборка; он сказал: «Видишь, они делают не то, что нужно». Тогда я поняла, что это было отражением вещей, происходящих здесь. И он был… (не рассержен, он никогда не сердится), но ему досаждали в том смысле, что он не мог делать свою работу: я могла бы пройти в комнату и попытаться устроить для него уголок, потому что он хотел писать, но это было невозможно: все складывалось таким образом, что он не мог даже иметь подходящий уголок, чтобы писать. Но в другое время все было хорошо, потому что это все время меняется. Устройство комнат имеет свой внутренний смысл — оно кое-что ЗНАЧИТ — так что планировка остается всегда одинаковой (потому что этот дом построен не по плану архитектора! Это собственный дом Шри Ауробиндо: он устроил его по собственному вкусу, так что план не меняется). Но, по-видимому, люди имеют свободный доступ внутрь, совершенно свободный, и каждый хочет что-то сделать, хочет быть «полезным» [смеясь], так что это ужасно! Это и стерло мое переживание или отодвинуло его назад, в область воспоминаний. Он словно сказал мне: «Не занимайся слишком много вселенскими вещами, потому что здесь [смеясь] дела идут не так гладко!»

* * *

(Чуть позже)

Последние двадцать дней я чувствую себя каким-то расстроенным.

Я тоже, несомненно, изнурена — вот как люди понимают празднование моего дня рождения! После того переживания я ожидала в эти дни чего-то действительно исключительного, действительно настоящего, потому что… это Присутствие было столь конкретное, такое конкретное! Но по сравнению с этой конкретностью наша конкретность совершенно скудная и безжизненная — то, что мы называем «жизнью», это что-то… желеобразное!

(Молчание)

Мне не дают времени напереживания. Правильно говорил той ночью Шри Ауробиндо: «Видишь, что они делают, когда тебя нет рядом.» Но тогда я трачу попусту все свое время! Мне хотелось бы, чтобы книга [«Путешествие Сознания»] вышла к 21 февраля 1964 года. Осталось не так уж много времени, потому что… Это другое чудо, оно, должно быть, составляет часть того, на что указал мне Шри Ауробиндо: типография опаздывает со всем, хотя они там работают день и ночь! Они никогда так не работали! Разумеется, глядя сверху, видно, что дело в недостатке организации; на что требуется только грамм силы, они прикладывают целый килограмм, и все равно дело не клеится. Это скрипит и скрипит. Недостаток организации. Но все, вся жизнь — вся жизнь такова! ВСЕ так. Чтобы решить или организовать что-либо (я ссылаюсь на конкретные случаи: таких у меня четыре, пять, десять на день), достаточно несколько минут ясного, спокойного, но ПОЛНОГО видения, и все будет прекрасно работать. Но их там четверо или пятеро — тех, кто принимает решения. Каждый приносит свои идеи, свою точку зрения, свой маленький угол зрения; они смешивают все вместе, болтают два часа… и ничего не выходит. Так что, в конечном счете, дело идет к тому, что мне надо снова все брать в свои руки… Я давно перестала заниматься всем — задолго до того, как обосноваться здесь, наверху, я сказала людям: «Делайте сами то, что нужно». И настал такой хаос!… Он усугубился за то время, пока я не общалась с ними физически. Физическое присутствие было просто чем-то, что их сдерживало. Сейчас этот хаос стал немыслимым. Но, должна сказать, это относится не только к Ашраму: точно так же во всем мире, особенно, в Индии… правительство совсем обезумело. Они бомбардируют людей всякими бумагами, предписаниями, запретами...

Каждое третье посылаемое мне письмо либо приходит с явными следами цензуры, либо вообще пропадает.

Да, это так. До меня доходит не более половины корреспонденции. И ты знаешь, почему? — не потому что она кажется подозрительной или что-то в этом роде, а из-за того, что они завалены этой работой, устали, находятся на грани: так что вместо того, чтобы осторожно открывать конверт, а затем снова запечатывать, они просто раздирают его так, что зачастую не могут отправить дальше! Только из-за этого. А как приходят пакеты, ты даже не можешь себе представить! Они вскрывают пакеты… ребенок вскрыл бы лучше их! Это отвратительно. Они рвут, портят все, они опрокидывают бутылки, они… Так что, естественно, что они могут сделать? Иногда они даже не могут отправить их из-за того, что все испорчено. Должна сказать, что когда люди жалуются на это, я им говорю: «Но представьте хоть на минуту, что вы должны делать эту идиотскую работу (это действительно идиотская работа), причем день за днем, час за часом, весь день, а людей не хватает (или половина из них бьет баклуши), и вы обязаны делать эту работу — спустя какое-то время вы точно так же начнете к ней относиться». Вот что я всегда говорю людям, критикующим правительство: «Вы считаете, что достойны занять место премьер-министра или какого-нибудь другого министра и принимать решения? На вас будет возложена вся ответственность, и тут вдруг вы обнаруживаете, что обязаны решать то, чего вы не знаете — вы увидите, какое это веселенькое дело!» Ведь чтобы прилично управлять, надо быть… надо быть мудрецом! Надо обладать универсальным видением и быть выше всех личных вопросов… Там нет ни одного такого — ни одного. Там есть аморфные (они все же лучше, потому что я могу заставить их делать то, что хочу); они как автоматы, так что с этими можно что-то сделать. Но, к сожалению, они думают, что они… у них есть ощущение своей ответственности, и они думают, что они такие важные персоны, вот что ужасно! Как бы там ни было… Они прислали в Ашрам кое-какие бумаги, в которых спрашивают, а не имеем ли мы каких-либо золотых предметов, кроме украшений! Вроде тех [смеясь], что я видела в старых дворцах: золотые канделябры, золотой трон!… Так нелепо! Что делать?… Терпеть.

* * *

(Затем Мать говорит о своем переводе «Савитри»)

Я делаю это исключительно ради удовольствия побыть в мире… мире надментального выражения (я не говорю «супраментального», я говорю «надментального»), светлого, чудесного выражения, через которое можно ухватить Истину. И это учит меня английскому языку без учебников! Теперь, когда мне надо написать письмо, все слова приходят сами: СОДЕРЖАНИЕ слова (так же, как в случае со словами «момент» и «мгновение»), так стало со всеми словами! Вчера я написала что-то по-английски для здешнего доктора [Мать ищет листок]: «The world progresses so rapidly that we must be ready at any moment to overpass what we knew in order to know better.» («Мир прогрессирует так быстро, что мы должны в любой момент быть готовы превзойти то, что мы знали, чтобы знать лучше.») И, ты знаешь, я никогда не думаю: это просто приходит — либо звук, либо написанное слово (зависит от случая: то я вижу написанное слово, то я слышу звук). Например, сначала пришло слово advance [продвигаться вперед], и вместе с ним все время напрашивалось quick, quickly [быстрый, скорый, проворный], [«the world advances so quickly»]; затем пришло слово progress [прогресс], а quick исчезло из виду; и вдруг пришло слово rapidly [быстрый, скорый]. Тогда я поняла, как это происходит со словами! Я поняла: для progress (для идеи, для внутреннего ощущения слова progress) подходит rapidly, а для advance – quick. Выражаться так, это как «расшибиться в лепешку», но это было таким очевидным! Слово было живым, вместе со своим содержимым, и у слова был свой друг, который приходил вместе с ним; слова, «не дружившие» друг с другом, взаимно отталкивались, их не было видно рядом! О, так забавно! Уже это окупает весь труд. С французским языком я тоже проделала кое-какие эксперименты. Я написала: «Самый важный вопрос для каждого — это знать, принадлежишь ли ты прошлому, увековечивающему себя, настоящему, исчерпывающему себя или нарождающемуся будущему». Я дала прочитать это Z — он не понял. Тогда я ему пояснила: «Здесь не имеется в виду "наше" прошлое, "наше" настоящее или "наше" будущее»… Я написала это, когда была в том состоянии [переживание, о котором Мать говорила в начале этой беседы], и это было написано в связи с очень милой пожилой дамой, собиравшейся покинуть свое тело: я сказала это ей. Все уже месяц-два ожидали, что она вот-вот уйдет, но я сказала: «Вы увидите, она еще продержится; она продержится еще один-два месяца», потому что она умеет жить вне своего тела, и тело будет продолжать жить по привычке, без резких движений и толчков. Она была в этом состоянии, и оно могло длиться очень долго. Они уже объявили, что она уйдет в ближайшие два дня, но я сказала: «Это не так.» Я хорошо это знала, потому что она вышла из своего тела и связалась со мной. И я сказала ей: «О чем ты беспокоишься!… (хотя она совсем не беспокоилась, рядом со мной она была спокойна)… все дело в том, чтобы знать, принадлежишь ли ты прошлому, увековечивающему себя, настоящему, исчерпывающему себя или нарождающемуся будущему.» Иногда то, что МЫ называем прошлым, находится прямо здесь, это будущее, которое хочет родиться; иногда то, что МЫ называем настоящим — это нечто впереди, что-то, что опередило свое время; но иногда это и нечто, что запоздало и принадлежит уходящему — все это я видела: людей, вещи, обстоятельства, я видела их с этим восприятием; какие вибрации будут продолжать существование, трансформируясь; какие вибрации скоро совсем исчерпают себя и исчезнут; а какие, несмотря на то, что существуют уже давно, имеют право продолжать свое существование— и это переворачивает все представления! Так интересно! Тогда я и записала это, как оно и есть — без объяснений (в таком случае совсем не хочется что-то объяснять, все так очевидно!). Бедный Z, он уставился на меня, ничего не понимая! Тогда я ему сказала: «Не пытайся! Я говорю не о понятном нам прошлом, настоящем и будущем, тут совсем другое». [Мать смеется]. Забавно, потому что это [языковые вопросы] никогда меня особенно не занимало, переживание было совершенно новым, переживание открытия истины, стоящей за выражением. Прежде я заботилась лишь о том, чтобы выражаться как можно яснее и точнее: говорить точно то, что я хочу сказать, ставить слова на свои места. Но это совсем другое! Каждое слово, оказывается, живет собственной жизнью! Одни слова притягиваются в силу сходства, другие отталкиваются, это очень забавно!

23 февраля 1963

(По поводу одного сна или, вернее, переживания Суджаты, запись которого, к сожалению, не сохранилась)

Она приходила в дом Шри Ауробиндо в тонком физическом — это настоящий мир, реальный, конкретный, столь же конкретный, как и здесь. Едва получив ее письмо, я увидела: она там была. Хотя я и раньше знала, что она там бывала. Множество людей ходят туда и не знают об этом! Они забывают. Но у нее осталось прекрасное воспоминание. Она очень часто ходит туда, очень часто, но люди об этом обычно не помнят. Просто из-за того, что не учились этому. Если как следует потренироваться, будешь очень хорошо все помнить. Есть небольшие пробелы в сознании, провалы, и когда проходишь сквозь них, то забываешь. Но потом к вам может придти смутное ощущение чего-то, и затем оно ускользает — о, ушло! Только, чтобы научиться вспоминать сны, требуется очень много времени; не надо торопиться или быть слишком озабоченным этим. Я научилась этому, когда была прикована к постели в течение пяти месяцев; мне было нечего делать (ведь нельзя же читать все время — за эти пять месяцев я прочла почти восемьсот книг… нет, девятьсот пятьдесят! Глаза устают). Так что остальное время (не очень-то много спится, когда лежишь на кровати все время) я тренировалась: тогда я и научилась быть совершенно сознательной ночью. Но это дисциплина. Когда пробуждаешься, будь-то посреди ночи или утром, не надо шевелиться, надо оставаться совершенно неподвижным и концентрироваться в полной тишине, ВЫТАСКИВАЯ воспоминание. Один-два месяца еще не было видно никаких результатов, но через шесть месяцев уже кое-что получалось и, в конце концов, выучиваешься помнить все. Под конец пошло обратное движение, то есть, пробуждаешься всякий раз, когда у тебя видение или сон, либо какая-то другая активность (это зависит от конкретного случая), вспоминаешь и затем повторяешь в своем сознании (как только пробудишься, повторяешь себе два, три, десять раз, пока не уверишься, что уж точно не забудешь), и затем снова засыпаешь. Но это невозможно делать, если утром нужно вскакивать с кровати и тебя ожидают пятьдесят тысяч дел. Но в йоге можно обойтись и без этого, это не является чем-то совершенно обязательным. Это скорее забава, некое увлечение. (Ученик не соглашается)

Хорошо, конечно, знать что происходит — но это не обязательно. Теперь я знаю, и мне это совершенно все равно! Когда ложусь спать, то в восьми случаях из десяти я прошу: «О, Господь, дай мне тихую ночь», хотя это очень эгоистично — Он заставляет меня работать каждую ночь! Но иногда устаешь работать и хочется побыть в блаженстве. В молчаливом блаженстве. Тогда я Его прошу: «Дай мне состояние блаженства». И я его получаю. Но это только одна ночь из пяти-шести. Остальные ночи полностью сознательны, ты не можешь себе вообразить, сколько всего можно сделать за одну ночь! Что же, хорошо, я очень довольна ей [Суджатой], это хороший знак.

* * *

(Чуть позже)

У нас тут есть незаурядный математик, который регулярно приезжает из Мадраса, профессор V, ты должен его знать, и по случаю моего дня рождения он играл с цифрами, составляющими дату моего рождения: он составил из них квадрат (должно быть, это тяжкая работа!), в котором, с какой стороны не посмотри, цифры складываются в одно и то же число. Восхитительно. Это число – 116. Все это небесная математика (!) и, должно быть, это число означает, сколько мне отпущено лет. Но это маловато. Потому что, судя по тому, как все движется, 116 оставляет мне не так уж много лет, тридцать лет, приблизительно так… да, тридцать лет, это все. Что можно сделать за тридцать лет?! Скорость, с которой все движется, ох!… Когда Шри Ауробиндо сказал, что потребуется триста лет, думаю, он имел в виду минимальный срок. Посмотрим. (Молчание)

У телесного сознания есть два состояния, и оба… Нет, одно становится все более естественным: это некое (как бы сказать это по-французски?) everlasting [вечнодлящееся] состояние, и нет никакой причины, почему бы ему не продолжаться. Клетки чувствуют себя вечными, и есть определенное состояние гармонии внутреннего мира, который разделяет вечность, то есть, нет этого беспорядка, трения, являющегося причиной старения и разложения (как скрежет в шестеренках, вызывающий это). Обычное сознание людей (я не говорю об идеях, концепциях или чем-то подобном: только о сознании тела, сознании клеток тела), обычное, ЕСТЕСТВЕННОЕ, НОРМАЛЬНОЕ человеческое сознание — это сознание, наполненное скрежетом, трением, оно в вечном беспорядке, что и вызывает старение. Вот это и начинает уходить. Это [ужасность обычного человеческого сознания] ощущается не часто, разве что когда давление снаружи уж слишком велико. Когда в огромном количестве накапливаются маленькие… это нельзя назвать «волями», это пожелания, исходящие от вещей (от вещей, людей или обстоятельств), которые хотят быть исполненными, хотят, чтобы ими занимались — пока это не выходит за определенные пределы, я воспринимаю их с улыбкой, и они на меня не влияют, но когда доза превышена, тогда вдруг что-то начинает говорить: «О, нет! Довольно, довольно, довольно.» Начиная с этого момента сознание никуда не годится. Оно впадает в старый ритм и, как следствие, возобновляется старение. Но другой способ — это вроде гармоничного волнового движения [Мать описывает в воздухе большие волны], находящегося ПОЧТИ вне времени, но не совсем: ощущение времени остается, но оно второстепенно и идет издалека. И это движение [изображает волны] дает ощущение вечности — во всяком случае, постоянства — и нет причин ему прекращаться. Трения нет, износа нет, и оно может длиться вечно. И оно становится для меня привычным. Но не в эти последние дни. Вчера вечером (вчера ли это было?… нет, позавчера вечером), когда я вышла на балконную террасу , ощущалась грандиозная разница в восприятии между тем сознанием, которое у меня было раньше, и тем, что есть сейчас! Прежде, как я всегда говорила, я стояла там и взывала к Господу, и оставалась в Его присутствии; и только когда Он отходил, уходила и я — вот как это было. И у меня была определенная связь с людьми, вещами, всем внешним миром («внешним», что же, не внешним, но, во всяком случае, миром). Позавчера, когда я вышла на балкон, я ни о чем не помышляла и даже не наблюдала, просто вышла — я не хотела знать, что происходит, это меня не интересовало, и я даже не наблюдала… Было так, словно со времени другого переживания [первого выхода на балкон, год тому назад] прошли века! Это было СОВСЕМ ДРУГИМ! И таким спонтанным, таким естественным и таким грандиозным!… Земля была крошечной. И тем не менее все было полностью здесь: я не была «где-то там», само ТЕЛО это чувствовало. И в то же время (я была на два этажа выше людей), всякий раз, глядя вниз, я узнавала множество и множество людей, как если бы они попадались мне на глаза в течение многих лет — это видение было таким ясным, гораздо более ясным (прежнее видение было всегда немного мутным, поскольку я наблюдала не собственно физическое: я видела движение сил), а вчера это было так, будто… будто я поднялась над возможностью неясности! Видение было гораздо менее физическим и ГОРАЗДО БОЛЕЕ точным. Раньше было впечатление Силы, Сознания, Могущества, исходящих из одной точки и затем распространяющихся. Теперь же была ГРАНДИОЗНОСТЬ Могущества, Света, Сознания, восприятия, концентрирующихся в совсем маленькой точке: в толпе собравшихся людей. Разница была столь колоссальной, какой я не могла даже ожидать — не думала об этом и не ожидала этого. Я оставалась на балконе, пока это состояние длилось, затем, в какой-то момент, мне было сказано: «Достаточно, люди устали». (Это не мои слова.) «Достаточно, они не могут воспринять или выдержать большее». Поэтому я ушла. Это то, что заставило меня уйти с балкона. Все длилось пять минут. Через пять минут они были готовы лопнуть. Я думаю, тело стало другой личностью, оно уже не то, что прежде. Это больше не то, что было. И все же память о его земном существовании не исчезла, тело то же самое; и, однако, это другая личность. Я говорю все это только в связи с материальным сознанием [Мать касается своего тела]; то, что происходит там [жест ввысь] было сделано давно и очень легко объясняется, нет, это другое — и происходит здесь. Изменение произошло ЗДЕСЬ. Это любопытно. Вот так, мой мальчик.

* * *

(Немного позже Мать заводит разговор о своих секретарях, которые не делают того, о чем Она им говорит, и отнимают слишком много времени)

Они совершенно не считаются с тем, что я им говорю.

Как?!

О, да, это так. Я говорю им: «Надо закончить к такому-то времени». «Да, да», — отвечают они и не шевелятся. Я не собираюсь их… И мне трудно двигаться, ноги под столом, и я зажата… Остается разве что поднимать шум. Иногда я так и делаю, говорю: «Все, достаточно! До свидания» и толкаю свое кресло. Я поднимаюсь и толкаю свое кресло. Но это, это… только когда уж иначе совсем никак. В сущности, я редко бываю злой! [смеется] Хотя бывает: этим утром я была такой. Одна пара поместила здесь свою маленькую дочь; в то время ей было четыре-пять лет, и, оставив ее здесь, они больше не заботились о ней. Она была под попечительством М — М стала для нее настоящей матерью, она занималась ее одеждой, присматривала за всем, а родители вообще ничего не делали (кажется, они регулярно посылали ей по сотне рупий, и это все, и думать забыли о своей дочери). И у этой крошки дом был здесь. А тут ее родители приехали на Даршан и обнаружили, что их девочка не достаточно тепла по отношению к ним, не достаточно их любит, что ей очень нравится быть здесь — отсюда вывод: они ее забирают. Это показалось мне таким… постыдным! Стыдно, такой глупый эгоизм. Я пыталась как-то вмешаться. Они взяли малышку к себе — она плачет день и ночь, не переставая. Ничего не ест, плачет все время. И твердит: «Я хочу вернуться, я хочу вернуться… я хочу остаться здесь, я не хочу уезжать.» — «А, вот ты как! Что же, мы тебя отсюда забираем.» Что за жестокость! Это одна из самых отвратительных вещей, которые только можно себе вообразить. Вчера я предприняла еще одну попытку (думаю, они уезжают сегодня), передала им кое-что на словах, и мне ответили: «Отец считает, что дочь забыла его и больше не любит, поэтому он не хочет оставлять ее здесь и забирает с собой.» Я ответила: «Неужели он думает, что если будет так грубо обращаться с ней, то заставит полюбить себя?» — Дурак, он ничего не хочет понять, до него не достучишься. Сама я этого господина не видела. Но это еще не все. Эти люди привезли с собой мальчика четырех лет. Сегодня был его день рождения. Они передали мне деньги для этого ребенка и попросили открытку с благославлением. Я отказалась дать открытку и швырнула им деньги — прямо так. И сказала: «Передайте этим людям, что они эгоистичны и глупы, и я ничего от них не хочу». И стукнула по столу… О, о!… Все были ошарашены. [Мать смеется] При этом присутствовали доктор, Нолини, Чампаклал, Амрита… Внутри меня разбирал смех! О, они подумали, что я страшно рассердилась: «Эти люди увидят, что произойдет с ними!…» И, знаешь, мне знакомы эти вибрации — они ужасающие, мой мальчик. Не человеческие. Когда это приходит, это ужасно, у окружающих мороз по коже. А я смотрю на это как на спектакль! Несколько раз это был Шри Ауробиндо. Но на этот раз это было совершенно безличностно. Какая-то сила не ХОЧЕТ БОЛЬШЕ терпеть в мире такую эгоистическую глупость — растоптать все тонкие чувства этого ребенка, потому что она слепо не привязана к семье! (а они даже не справлялись о ней все это время, ее для них не было). Если вы хотите, чтобы дети вас любили, нужно, по крайней мере, любить их хотя бы чуть-чуть, заботиться о них хоть немного, не правда ли? Это же элементарно, не надо быть мудрецом, чтобы понять это — а они не понимают: «Дочь ОБЯЗАНА любить своих родителей!!» И если вы не выполняете своих обязанностей, вас надо посадить в тюрьму. Ладно. Но эта пара еще поплатится за это. Эта малышка боролась так, как если бы она тонула. Она прибегала ко всем: она искала убежища в школе, у Павитры, умоляла в слезах Gвмешаться. М была в полном отчаянии. Все пытались за нее заступиться, а ее родители скандалили со всеми — их «права»! Размахивая своими правами, они хватают девочку и вдалбливают ей: «Ты нас полюбишь или увидишь, что с тобой будет.» И они думают, что у них что-то получится. К сожалению, всегда страдают лучшие. Некоторых вот так забирали, после чего они так серьезно заболевали, что доктора рекомендовали вернуть их сюда, как только им становилось немного лучше. Была, по меньшей мере, дюжина таких случаев. Это те, кто живут внутренней жизнью, чувствуют, что их дом — здесь. Что же…

* * *

(На прощание Мать возвращается к своему переживанию на балконе)

На балконе было довольно интересно. Потому что я внезапно заметила изменение, которое не осознавала. Это как восхождение стрелой, которое я совершенно не осознавала. Я сознавала только то, что в каждый, КАЖДЫЙ момент, стоило мне только перестать говорить, слушать или работать, в каждый момент, это… как большие блаженные крылья, широкие как мир, медленно взмахивающие, вот так. Ощущение грандиозных крыльев — не двух крыльев: они везде и распростерлись повсюду. И это постоянно, день и ночь. Но войти в это состояние можно только, когда я спокойна. Но это меня не покидает. Крылья Господа.

Март 1963

6 марта 1963

(В давней Беседе от 4 декабря 1957 Мать задавалась вопросом: «Будет ли переход от нашего нынешнего состояния, к тому, чем наш внутренний дух стремится стать, постепенным или же произойдет разрыв, то есть, мы должны будем сбросить эту нынешнюю человеческую оболочку, в ожидании появления новой формы — появления, чей образ действия мы не можем предвидеть и которое никак не будет связано с тем, чем мы являемся сейчас? Можем ли мы ожидать, что это тело, в котором мы сейчас явлены на земле, сможет постепенно трансформироваться во что-то другое, стать выражением высшей жизни, или же придется полностью оставить эту форму, ради другой, которой еще не существует на Земле?» Мать добавляет:)

Почему бы не обе? Обе формы могут существовать одновременно; одно не исключает другое.

Да, но будет ли одна трансформироваться в другую?

Старая форма будет трансформироваться и станет как бы заготовкой для новой. И когда эта заготовка будет готова, появится новая форма. Потому что обе формы имеют свою красоту и свой смысл существования, следовательно, будут одновременно обе. Это разум всегда пытается делать однозначный выбор или приходить к одному решению — так не пойдет. Даже вся совокупность того, что мы можем себе вообразить, гораздо меньше того, что будет. Истина в том, что каждый, в ком живет сильное стремление и внутренняя уверенность, будет призван реализовать это. Повсюду, в любой области, все и всегда будет возможно. И все, что возможно, все БУДЕТ в надлежащий момент — этот момент может быть более или менее длительным, но все в такой момент может быть. Как были найдены, пусть и не сохранившиеся до наших дней, разнообразные возможности перехода от животного к человеку, точно также появится множество различных возможностей, и каждая возможность будет пытаться реализоваться на свой манер. И все это вместе поможет подготовить будущую реализацию. Можно было бы задаться вопросом: исчезнет ли с лица земли человеческий вид, как до него исчезли многие виды? Некоторые виды исчезли с земли (но не виды, которые появились незадолго до человеческого вида, насколько я знаю (?) и точно не виды, несущие в себе семя прогресса, возможность прогресса). Такое впечатление, что эволюция будет следовать линии, все более и более приближающейся к высшему виду и, не исключено, исчезнет все то, что слишком близко к низшим видам, как случалось и в прошлом. Мы всегда забываем, что не только возможно все — все, даже самые противоречивые вещи — но и каждой возможности дается хотя бы один момент существования.

* * *

(Затем Мать берется за подготовку «Афоризмов» к следующему «Бюллетеню»:)

84. Супраментальное — это естественное, которого мы еще не достигли и которое нам неизвестно, то, к чему мы не знаем как подступиться. Общая жажда чудес означает, что человеческое восхождение еще не завершено.

85. Рационально и благоразумно сомневаться в сверхъестественном; но верить в него — тоже своего рода мудрость.

86. Великие святые совершали чудеса; более великие святые смеялись над этими чудесами; а самые великие из великих и смеялись и совершали их.

87. Открой глаза и посмотри, чем на самом деле является этот мир и что такое Бог; освободись от тщетных и утешительных представлений.

Есть вопросы?

Да, есть два рода вопросов…

Тут речь идет о двух очень разных вещах.

Сначала можно спросить: что такое чудо? Ведь Шри Ауробиндо часто говорил, что «чудес нет» и, в то же время, например, в «Савитри», он сказал: «Все есть чудо и чудом может измениться»?

Смотря как на это посмотреть: с той или этой стороны. Они называют чудом то, что не могут ясно объяснить, для чего у них нет разумного объяснения. С этой точки зрения бесчисленное количество происходящих вещей можно назвать «чудесами», потому что вы не можете объяснить ни «как», ни «почему».

Что же тогда будет подлинным чудом?

Я не вижу, что может быть подлинным чудом, ведь что такое чудо, в конечном счете? Настоящее чудо… Это чудо лишь для разума, потому что он, следуя своей логике, решает, что при таких-то и таких-то условиях то-то может или не может произойти. Но все это — только ограниченность разума. Потому что, с точки зрения Господа, как вообще может быть чудо? Ведь все — есть Он сам, объективирующий Самого Себя. Здесь мы подходим к великой проблеме, проблеме нашего пути, этого вечного Пути, Шри Ауробиндо говорит об этом в «Савитри». Естественно, можно представить, что первым объективировалось то, что имело склонность к объективации. Первое, что напрашивается и кажется логически связанным с принципом эволюции, это то, что объективация идет постепенно, что она все время не полна… [молчание]. Об этом непросто говорить, потому что нам никак не избавиться от привычного представления, что началом может служить только какое-то ограниченное количество и это ограниченное количество затем бесконечно разворачивается. У нас всегда есть представление (по меньшей мере, мы так говорим) о «моменте» [смеясь], когда Господь решил объективироваться. Дальше рассуждать легко: Он постепенно, последовательно объективируется и, как результат, получается поступательная эволюция. Но это только способ выражаться. Ибо нет ни начала, ни конца, и все же есть постепенность. Ощущение последовательного движения, ощущение эволюции, ощущение прогресса существует только вПроявлении. И только говоря о земле, можно объяснить что-либо разумно и убедительно, потому что земля имеет начало — не душа ее, а ее материальная реальность. Вероятно, материальная вселенная тоже имела начало.

(Молчание) Если рассуждать таким образом, то чудом для одной вселенной будет внезапное вторжение в нее чего-то из другой вселенной. А для земли (которая хочет все перевести на понятный ей язык)чудом является внезапное проникновение чего-то, не принадлежавшего ранее ей — и это вхождение нового принципа, не принадлежавшего физическому миру земли, вызывает радикальное изменение. Но, опять же, известно, что в самом ядре каждого элемента есть в принципе ВСЕ; тогда даже такое чудо невозможно. Можно сказать, что ощущение чуда принадлежит только конечному миру, конечному сознанию, конечному представлению. Это внезапное, неожиданное вхождение — вторжение, вмешательство, проникновение — чего-то, чего не было в физическом мире. И, конечно, любое проявление воли или сознания, из более вечной и бесконечной чем земля области, обязательно будет восприниматься чудом для земли. Но если выйти из ограниченного мира и ограниченного понимания мира, тогда чуда не будет. Господь может играть чудесами, это его забавляет, но в этом нет чуда — Он играет во всевозможные игры. Можно начать понимать Его только тогда, когда ты сам ПОЧУВСТВУЕШЬ, что Он играет во всевозможные игры — «всевозможные» не в человеческом, а в Его представлении! В нем нет места чуду, есть разве что видимость чуда.

(Молчание)

Если бы, не дожидаясь медленной эволюции, здесь внезапно появилось явление Супраментального мира… тогда человек, как разумное существо, каким бы совершенным ни был его мозг, его мышление, назвал бы это чудом, потому что тут он сталкивается с тем, что не будучи представлено в его сознании, вмешивается в его сознательную жизнь. В самом деле, если посмотреть на эту жажду чуда, которая очень сильна (она гораздо сильнее у детей или в сердцах, оставшихся детскими, чем у тех, кто живет разумом), является на самом деле верой в осуществление стремления к Чудесному, к тому, что превосходит все, чего только можно ожидать от обычной жизни. В действительности, в воспитании следовало бы поощрять одновременно две тенденции: жажду Чудесного, того, что кажется неосуществимым, что наполняет вас ощущением божественности, и, в то же время, точное, честное, искреннее наблюдение за происходящим в мире, без участия воображения, постоянный контроль, самое практическое изучение малейших деталей. Нужно, чтобы одно сопутствовало другому. Как правило, люди убивают в себе одно, думая, что это необходимо для роста другого — это совершенно ошибочно. Они вполне могут существовать одновременно, и в какой-то момент, по мере роста знания, вы начинаете понимать, что это два аспекта одного и того же, что есть ясное видение, высшее понимание. И тогда вместо ограниченного видения и понимания, мы имеем понимание совершенно ясное, верное, точное — оно огромно и включает в себя все области, еще не данные в конкретном Проявлении. С воспитательной точки зрения это очень важно. Видеть мир таким, каким он является, точно, резко, самым конкретным и земным образом, и одновременно видеть его таким, каким он может быть, в самом свободном, в самом высоком видении, наполненном самой сильной надеждой, стремлением и чудесной уверенностью — вот две стороны понимания. Все, что мы только можем себе вообразить, самое великолепное, самое чудесное, самое могущественное, самое выразительное, самое полное — ничто по сравнению с тем, что может быть, и, при этом, точность самого скрупулезного нашего знания мельчайших деталей никогда не будет достаточной. Одно должно сопутствовать другому. Когда знаешь это [жест вниз] и знаешь То [жест вверх], можно соединить и то, и другое вместе. И это самое лучшее применение желанию чудес. Потребность в чуде — это жест неведения: «О, я хотел бы, чтобы было так!». Это жест неведения и бессилия. А вам еще говорят: «Вы живете в своих мечтах» — так говорят те, кому знакома лишь одна низшая сторона вещей (причем очень несовершенно) и которые никак не соприкасаются с другой. Надо превратить это желание чуда в постоянное стремление к чему-то — что уже есть, что уже существует — и проявится С ПОМОЩЬЮ всех этих стремлений: эти стремления необходимы или же, если присмотреться, они являются сопровождением — приятным сопровождением — вечного развития. В сущности, люди со самой строгой логикой скажут вам: «Зачем молиться? Зачем стремиться, зачем просить? Господь делает то, что Ему угодно, и будет делать то, что Ему угодно.» Тут нет сомнений и говоритьне о чем, но этот порыв: «Господь, прояви Себя!» придает большую интенсивность вибрации Его Проявления. Иначе Он никогда не сотворил бы мир таким, каким он является — есть особое могущество, особая радость, особая вибрация в этой интенсивности стремления мира снова стать тем, чем он является на самом деле. Вот для чего — частично «для чего» — существует эволюция. Неизменно совершенной вселенной, постоянно проявляющей вечное совершенство, не хватило бы радости движения вперед. Я очень сильно ощущаю это. Очень сильно. Из-за того, что мы не видим дальше кончика собственного носа, даже на секунду не охватываем Бесконечность, и эта секунда не содержит всего, что мы хотим чувствовать и знать, мы жалуемся: «О, нет! Этот мир плох.» Но если мы выходим из нашей секунды и входим в Целое, мы сразу же остро ощущаем все, что внесло в Проявление это стремление к прогрессу. А еще… способность к восприятию ограничена. Наступает момент, когда даже созидательная Сила этой вселенной вдруг ощущается совсем маленькой, если Она не сливается, не объединяется с созидательной Силой всех других вселенных. В тождестве также есть восхождение или постоянное продвижение.

(Мать внезапно оборачивается к ученику)

Ты же не собираешься поместить все это!?

Но… Но что если!

[Смеясь] Нет, ты вырежешь окончание .

Сейчас уже нет времени, а то я задал бы тебе еще один вопрос.

Задавай. Что за вопрос?

Почему ни Шри Ауробиндо, ни ты не использовали чудеса в качестве средства преодоления сопротивления внешнего сознания людей? К чему эта само-устраненность по отношению ко внешнему, невмешательство, если можно так сказать, или сдержанность?

Что касается Шри Ауробиндо, я знаю лишь то, что он неоднократно говорил мне: люди называют «чудесами» только вмешательства в материальный или витальный мир. И все эти вмешательства всегда смешаны с невежественными и самоуправными движениями. И Шри Ауробиндо совершил бессчетное число чудес в области Разума; но, естественно, чтобы увидеть их, нужно обладать очень честным, очень искренним, очень прямым видением — я их видела. Другие тоже их видели. Но он отказывался (я это знаю), он отказывался делать какое-либо материальное и витальное чудо из-за этой смеси. Мой опыт тоже такой: в сегодняшнем состоянии мира непосредственное чудо (материальное или витальное) обязательно включает в себя элементы лжи, которых нельзя допустить — так что это обязательно ложные чудеса. А этого мы не можем принять. Во всяком случае, я всегда отказывалась делать такие чудеса. Я видела то, что люди называют «чудесами», видела такие «чудеса» с мадам Теон, например, но это дает право на существование таким вещам, которые для меня не допустимы. Не знаю, в этом ли причина, или, может быть, причина просто в том, что мы не должны делать такие «чудеса». Вот и все. Я много чего могу сказать по этому поводу, но… Во всяком случае, возможно, тебе я когда-нибудь расскажу об этом, но только не для «Бюллетеня» — такие вещи не следует публиковать. То, что люди сейчас называют «чудесами», почти всегда делается витальными существами, или людьми с ними связанными, а это ложь — это допускает реальность определенных вещей, предполагает истинность определенных вещей, которые не истинны. И на такой базе «чудеса» и творятся. Вот почему это не приемлемо. Возможно, когда-нибудь я еще расскажу тебе об этом, но только тебе лично, для «Агенды», и это не подойдет для «Бюллетеня». Вот так.

9 марта 1963

Я хотел бы задать тебе один вопрос… Я не совсем понял, что ты подразумеваешь под «чудесами в Ментале»? Что это за чудеса? Ты сказала: «Шри Ауробиндо совершал чудеса в Ментале».

Это было, когда он вводил супраментальную Силу в ментальное сознание. Он вводил в ментальное сознание (ментальное сознание, управляющее всеми материальными движениями) некую формацию, могущество или супраментальную силу, которая сразу же меняла его организацию. Незамедлительно наступали последствия… казавшиеся нелогичными, потому что это не следует никакой ментальной логике. Он сам говорил мне: это происходило, когда он обладал или мог по своему усмотрению пользоваться супраментальной Силой, супраментальным Могуществом, тогда он направлял эту Силу в определенное место с определенной целью. Результат был неизбежным и неотвратимым: эффект был абсолютным. Можно назвать это чудом.

Супраментальная сила, которую он накладывал на чей-либо разум, обладала…

Например, представь, что кто-то болеет, у него что-то болит; когда Шри Ауробиндо обладал этим супраментальным Могуществом (он говорил, что в определенное время это Могущество было полностью под его контролем, то есть, он мог делать с ним, что хотел, он мог направлять его туда, куда хотел), он мог приложить эту Волю, скажем, к некоему расстройству, физическому или витальному (или ментальному, конечно же), он мог приложить туда эту Силу всевышней гармонии, всевышнего супраментального порядка, и это сразу же срабатывало. И устанавливался порядок — это создает порядок, гармонию, превосходящую природную гармонию. То есть, если дело касалось, к примеру, лечения, то это лечение было более совершенным и более полным, чем лечение обычными физическими и ментальными средствами. Есть масса разных примеров. Но люди так слепы и так погружены в свое обычное сознание, что они всегда находят «объяснения». Они умеют всему найти объяснения. И только те, у кого есть вера, стремление и нечто очень чистое в себе, только те, кто действительно хотят понять, только они способны заметить это. Иными словами, есть разница между чудом, происходящем через разум и в разуме, и чудом, происходящем прямо в физическом и витальном. Например, люди, совершающие такие чудеса, как левитация, телекинез, устраивающие свечения… [Мать на некоторое время замолкает, затем оставляет эту тему]. Эта область не очень-то живая для меня, она меня не сильно интересует. Но что касается лечения, это было так. Когда была Сила, он говорил, что все шло даже без усилия, ему оставалось только направлять ее эту Силу порядка, супраментальной гармонии, и затем она действовала мгновенно.» Трудно объяснить разницу.

(Молчание)

Послушай (не надо публиковать или рассказывать это), не знаю, рассказывала ли я уже тебе это. Мне было девять-десять лет, и я бегала с друзьями в лесу Фонтенбло (где-то я рассказывала эту историю). Этот лес довольно густой, так что видно не очень-то далеко вперед. Мы бегали и, увлекшись бегом, я не заметила, как оказалась на краю обрыва, нависшего над дорогой. В том месте высота была больше трех метров (выше этажа), а дорога вымощена камнем, причем вымощена совсем недавно. Я бежала впереди, остальные — за мной. И я набрала такую скорость, что не могла остановиться — пуф! и я внезапно оказалась в воздухе. Напоминаю, мне было десять лет, самое большее — одиннадцать, у меня не было ни малейшего представления о чудесном или чудодейственном — я просто зависла в воздухе. И почувствовала, как меня что-то поддерживает и буквально ОПУСКАЕТ на землю, на камни. Я поднялась (это казалось мне совершенно естественным, ты понимаешь!): ни одной ссадины, ни одной царапины, ничего, совершенно ничего. Я падала очень, очень медленно. Все ребята бросились ко мне, а я сказала: «Ничего, все в порядке!». И все. Но я помню это ощущение: что-то меня переносило [жест мягкого падения, так лист плавно опускается, слегка зависая]: вот так медленно я падала. И материальное доказательство было налицо, это не было иллюзией, поскольку я была цела и невредима — ведь дорога была выложена камнем (ты знаешь эти кремневые камни во Франции?), а я не получила ни ушиба, ни ссадины, ничего. В этом возрасте душа была очень жива, и со всей своей силой она сопротивлялась вторжению материальной логики мира — и мне это показалось совершенно естественным. Я просто сказала себе: «Нет, со мной не может случиться ничего плохого.» Но так лететь!… Я очень хорошо помню то ОЩУЩЕНИЕ: нечто, что сделало вот так [тот же жест падающего листа] и просто поставило меня на дорогу. Работая с Теоном, я вспомнила об этом и увидела, что это было существо: то, что европейцы называют ангелами (как они говорят?)… ангелами-хранителями, да. Это было существо. Теон рассказывал мне о некоторых мирах (высших, разумных мирах — уже не помню, он как-то называл все планы), и в тех мирах есть существа с крыльям — они сами берут себе крылья, потому что им так нравится (!), и мадам Теон всегда видела рядом со мной два таких существа. Однако она познакомилась со мной более чем десять лет спустя после того случая в лесу. Кажется, эти ангелы всегда были со мной. Тогда я посмотрела и действительно их увидела. Один из них даже попробовал рисовать: он хотел водить моей рукой. Я дала ему свою руку, но когда я увидела рисунок (он сделал один), я ему сказала: «Без тебя я рисую лучше!». На этом все и кончилось.

А что было изображено на рисунке? Это были забавные рисунки. На одном было море со скалой и маленькой фигуркой человека (этот рисунок был самым удачным). Высокий утес, маленькая фигурка и море. Но это было средненько! Он водил моей рукой, а я смотрела по сторонам — я не смотрела на рисунок, чтобы быть уверенной, что не было никакого подсознательного вмешательства. И я очень хорошо чувствовала, как его рука двигала моей; затем, спустя какое-то время, сказала себе: «Посмотрим, что получается». Я посмотрела — «О, это средненько!» Это было в Тлемсене. Меня никогда не интересовали такие диковинки. Мне это казалось совершенно естественным. Но именно это люди называют чудом. Был и другой подобный случай (менее поразительный): это случилось в комнате, такой же длинной, как и эта, но немного пошире , в гостиной в доме моих родителей. Ко мне пришли мои маленькие друзья, и мы играли. Я сказала им: «Сейчас я вам кое-что покажу: я покажу, как надо танцевать.» Я отошла в один угол комнаты, чтобы получилось самое большое расстояние до противоположного угла, и сказала: «Я только один раз коснусь пола в середине.» И я это сделала! [Мать смеется] Я оттолкнулась (даже не было ощущения прыжка: я словно танцевала, словно встала на пуанты), затем коснулась пола кончиками пальцев, отскочила и оказалась в противоположном углу — никто не может сделать так, даже чемпионы. Длина прыжка превзошла все рекорды; потому что потом, уже здесь, когда мы начали делать физические упражнения в Ашраме, я поинтересовалась, каков рекорд по прыжкам в длину — мой прыжок был длиннее! Причем они берут разбег, не так ли, они разбегаются и прыгают. А я прыгнула без разбега: я стояла в одном углу и хоп! (я просто тихонько себе сказала «хоп!»), и фррр! я приземлилась на кончики пальцев, оттолкнулась и оказалась в противоположном углу — совершенно очевидно, что меня перенесли. Все это происходило до того, как мне исполнилось тринадцать-четырнадцать лет (в возрасте между восемью и тринадцатью-четырнадцатью). Происходило множество таких вещей, но они казались мне совершенно естественными — у меня никогда не было ощущения, что я делаю что-то чудесное. Все совершенно естественно. Также помню еще, как прошлась по металлическим дужкам (не знаю, есть ли они сейчас), огораживающим лужайки в Булонском лесу! Это был вызов, который я бросила своему брату (он был старше меня на шестнадцать месяцев — есть от его задирать нос!). Я сказала ему: «Сможешь пройти по этим штукам?» Он ответил: «Отстань, меня это не интересует.» Тогда я сказала «смотри!» и пошла по ним, да с такой легкостью! Словно занималась этим всю жизнь. Это было то же самое явление: я не чувствовала своего веса. У меня было ощущение, что меня переносят: что-то поддерживает и переносит. И сейчас, если сравнить эти движения или ощущение… это то же самое, как широкое движение крыльев — та же самая вибрация. После тринадцати ― четырнадцати лет такое стало удаваться заметно труднее. Но раньше это было очень легко и забавно.

(Молчание)

Было то же самое, когда я сотворила то Надментальное формирование (мы были на пути к чудесам!). Однажды Шри Ауробиндо сказал мне, что я притянула к Амрите силу созидательного Брахмы (это созидательное Слово, исполняющееся автоматически); и я не знаю, как это произошло… что-то, не помню что, показало мне, что это очень хорошо работает. Меня осенила идея: «Смотри-ка! А если применить эту мощь к москитам, то москитов больше не будет! Что если попробовать?» (В то время москиты сильно докучали нам.) Прежде чем сделать это (медитация закончилась, это можно было бы попробовать сделать в следующий раз), я спросила Шри Ауробиндо: «Что же, а не попытаться ли использовать эту отзывчивую силу; сказав ”пусть исчезнут москиты”, мы смогли бы избавиться от них, по крайней мере, в некотором поле действия или на некотором поле влияния?» Тогда он повернулся и взглянул на меня [с улыбкой], помолчал, и сказал: «Ты находишься в Надментальном плане. Это не та Истина, которую мы хотим проявить…» Я рассказывала тебе об этом. Это Он сказал по данному случаю. Подобные вещи можно было бы делать. Он сказал мне [Мать принимает иронический тон]: «О, ты можешь творить чудеса! Люди будут изумлены.»

(Молчание)

Но мне больше нравится другое чудо… Это было в Тлемсене, когда я играла на фортепьяно; я не помню, что именно я играла (что-то из Бетховена или Моцарта). У Теона было фортепьяно (на нем играл его английский секретарь), и это фортепьяно стояло в гостиной, находившейся почти на одном уровне с горами. То есть, чтобы добраться до гостиной, надо было пройти два лестничных марша внутри дома, а в самой гостиной были громадные двери-окна, открывавшиеся на панораму гор. Обычно я играла во второй половине дня, и эти двери-окна были широко распахнуты. И вот, однажды, закончив играть, я повернулась, чтобы подняться, и увидела громадную бородавчатую жабу — огромнейшую жабу, которая делала «пуф, пуф, пуф» (ты знаешь, как они раздуваются и сдуваются), она раздувалась и сдувалась, раздувалась и сдувалась… будто была на седьмом небе! Я никогда не слышала ничего столь чудесного! Она была совсем одна, такая громадная, вся круглая, вся черная, вся бородавчатая, между открытыми створками — обе створки были широко распахнуты к солнцу и свету. Жаба сидела посередине. Некоторое время она еще продолжала раздуваться-сдуваться, затем, увидев, что музыка кончилась, она повернулась, скок-скок-скок… и исчезла. Это восхищение жабы наполнило меня радостью! Это было очаровательно. (Молчание)

Еще как-то, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, моя мама снимала маленький домик на краю леса: нам не надо было проходить через город. Обычно я выходила и усаживалась совсем одна где-нибудь в лесу — садилась и погружалась в грезы. И вот однажды ко мне пришли белочки, прилетело несколько птиц и пожаловали лани [Мать широко открывает глаза], и они смотрели на меня… Это было очень мило! Когда я открыла глаза и увидела их, я нашла это очаровательным — и они тут же скрылись. Я вспомнила обо всем этом ПОТОМ, после встречи с Теоном — гораздо позже, мне уже было больше двадцати, то есть, более, чем десять лет спустя. Я встретила Теона, и он объяснил мне все эти вещи, я поняла. Когда я вспомнила, что со мной происходило, то сказала: «Смотри-ка!…» Потому что мадам Теон сказала мне (я рассказала ей все истории из своего детства), она мне сказала: «Да, конечно, я знаю: ты являешься ТЕМ, отпечаток ТОГО наложен на тебя». Поразмыслив над тем, что она сказала, я увидела: да, это так. Все эти переживания были ясным указанием на то, что наверняка в невидимом мире были люди, которые присматривали за мной! [Мать смеется] Интересно, что в этом не было ничего ментального: я не знала о существовании таких вещей, не знала, что это была медитация — я медитировала, не имея ни малейшего представления о том, что это было, я не знала ничего, совершенно ничего, моя мать наложила на это полное табу: не касаться этих вопросов, а то они сведут тебя с ума! Потом я это вспомнила.

* * *

(К концу беседы Мать спрашивает, какой будет следующий Афоризм для «Бюллетеня», и есть ли у ученика вопросы)

Я хотел бы задать один вопрос, касающийся смерти.

О-о-о-х!… Все, что я считала своим знанием по этому вопросу, кажется мне теперь совершенно поверхностным, и при этом я как бы… прикоснулась к чему-то, что производит впечатление грандиозного открытия… Но это только проблеск, я не овладела этим. Я не могу об этом говорить. Так что лучше бы подождать, прежде чем касаться этого вопроса. Этот афоризм касается смерти?

Да, он касается дуальностей: жизни и смерти, знаний и заблуждений, любви и жестокости… Можно, конечно, не ставить вопрос о смерти, просто он пришел мне в голову.

Говорю же тебе, так мы исказим эту тему; возможно, через несколько месяцев (или лет, я не знаю) это прояснится; тогда, возможно, я скажу что-то стоящее. Знаешь, был момент, когда я была [Мать делает жест колебания между двумя мирами] вот так, я соприкоснулась с тем, что назвала «смерть смерти». Это была нереальность смерти. С СОВЕРШЕННО материальной точки зрения. Это был вопрос клеток и сознания клеток. Я словно оказалась на грани открытия: «Вот оно! Сейчас я это ухвачу, вот оно, вот оно!…» А затем все исчезло. Осталось только впечатление. Несколько секунд переживания дали мне ощущение, что самая главная проблема решена. И затем… Когда это в действительности произойдет, вот тогда будет интересно.

* * *

(Прежде, чем уйти)

Нужен ли еще какой-нибудь Афоризм [для Бюллетеня]? У нас уже три.

Я добавлю часть того, что ты говорила в самом начале, по поводу чудес в ментале…

Тех, что делал Шри Ауробиндо?

Да, я спросил тебя, что это за чудеса в области ментала. Ты ответила, что он вводил Супраментал в Разум… Это интересно.

Ты думаешь, об этом следует сказать людям? Они…

Дело в том, что лично я не очень-то понимал, что это значит, и почему вы не делали чудес. Но я не собираюсь помещать туда все, что ты сказала сегодня.

О, нет, нет, нет! Не надо… Это только для нашего развлечения. А как продвигается твоя книга?

Потихоньку.

Скоро я начну готовиться к 29 февраля следующего года , и твоя книга составит часть этой подготовки… Сейчас я в поисках того, что бы раздавать — что подойдет. Я еще не знаю, что подойдет. Но все люди, во всех уголках мира ждут 29 февраля (они хотят приехать отовсюду), так что нужно, по крайней мере, что-то для них подготовить. Единственное, что пока мне видится, это что мое внутреннее состояние позволит мне просидеть два-три часа, пока люди будут проходить передо мной (конечно, сама я ничего не буду раздавать, это невозможно). Важно находиться в таком состоянии созерцания, что это не будет мешать: люди будут проходить мимо меня, не затрагивая мое состояние. Это пришло ко мне в форме видения: я сидела в высоком кресле там внизу (в зале медитаций, куда я ходила в 1960), а люди шли мимо меня. Но тогда людям надо что-то раздавать, и я больше склоняюсь к чему-то печатному, чем к материальным предметам. Материальные предметы… прежде всего, я очень бедна. Надо что-то напечатанное. Это смутно — смутно: нет — это неполно. Детали точные, то, что я вижу, точное, но там нет всего. Это только точки здесь и там — это неполно. Я знаю только то, что хотела бы, чтобы твоя книга была напечатана к тому времени, чтобы она вышла к концу февраля, лучше бы к 21. Но людям в типографии требуется много времени, чтобы прилично что-то сделать. Поэтому я тебя и спрашиваю.

Надеюсь, что книга будет закончена к началу следующего месяца.

Хорошо. До свидания, мой мальчик.

13 марта 1963

(Мать открывает «Савитри». Она хочет перевести «Спор Любви и Смерти» [“The Debate of Love and Death”]. Книга «случайно» открылась на последних станицах, описывающих поражение Смерти; Мать громко читает:) And [Death] left crumbling the shape that he had worn, Abandoning hope to make man's soul his prey And force to be mortal the immortal spirit. (X.IV.667)

Перевод:

И [Смерть] покинула рассыпавшейся форму, которой была облечена, Оставив надежду сделать человеческую душу своей добычей И вынудить бессмертный дух быть смертным .

Не важно, где откроешь, не важно, где прочтешь, это чудесно! Сразу же чудесно - странно, только три строчки…

Оставив надежду сделать человеческую душу своей добычей И вынудить бессмертный дух быть смертным.

Чудесно. Они могли бы меня легко на этом подловить: меня уже давно просят прочесть им всю «Савитри», целиком — это еще та работа! Но это, это сильнее меня. Так что, в действительности (только моей тетрадки не хватит!), на самом деле, я хотела бы перевести весь этот диалог [со Смертью], он чудесен.

(Мать листает книгу)

Когда она говорит… Я не помню точно, но она говорит:

My God is love [Мой Бог – любовь]

О, это… (Мать возвращается к началу Книги X, Песни IV)

Вот:

The Dream Twilight of the Earthly Real [Спящие Сумерки Земной Реальности]

Посмотри-ка:

Or in bodies motionless like statues, fixed In tranced cessations of their sleepless thought Sat sleeping souls, and this too was a dream. (X.IV.642) (Перевод)

Или в телах, неподвижных как статуи, Скованные трансом, оставив свои бессонные мысли Медитировали уснувшие души, и это тоже было сном.

Это о людях, которые хотят достичь Нирваны… «And this too was a dream»! [И это тоже было сном].

(Мать листает дальше)

Вот где он начинается [диалог со Смертью]

Once more arose the great destroying Voice: Across the fruitless labour of the worlds His huge denial's all-defeating might Pursued the ignorant march of dolorous Time. (X.IV.643) (Перевод)

Еще раз возник громадный разрушительный Голос: Через тщетный труд миров Все-подавляющее могущество его грандиозного отрицания Преследовало невежественный ход болезненного Времени.

Вот с чего надо бы начинать. Книга X большая: «The Book of the Double Twilight» [Книга Двойных Сумерек]… Конечно, если я начну читать…

Ты вернешься к началу!

Да, получится вся книга.

(Мать возвращается назад)

«The Gospel of Death and Vanity of the Ideal» [Евангелие Смерти и Тщета Идеала] Это бесценно для ответов на все-все-все вопросы людей.

(Мать листает дальше)

А! Вот оно: «The Debate of Love and Death» [Спор Любви и Смерти]

Это здесь начинается.

Это Песнь III.

Здесь подчеркнут один абзац.

Если подчеркнут, то не мной!… Нет, это то место, где я остановилась, когда читала: я пометила красным то место, где остановилась. Она говорит… [Смерть говорит Савитри; Мать читает самым ироничным тоном]:

Art thou indeed so strong, O heart, O Soul, so free?... (X.III.636) Действительно ли ты так сильно, О, сердце, И так свободна ты, Душа?

Это восхитительно! Так что надо начать с начала «Книги Двойных Сумерек» [«The Book of the Double Twilight»], Книги X. Посмотрим, как она начинается… (Мать читает)

All still was darkness dread and desolate; There was no change nor any hope of change. In this black dream which was a house of Void, A walk to Nowhere in a land of Nought, Ever they drifted without aim or goal.... (X.I.599) Все еще было тьмой, ужасной и пустынной; Не было ни изменения, ни надежды на изменение. В этом черном сне, обители Пустоты Путем в Никуда в стране Небытия, Они вечно скитались без смысла и без цели…

Боже мой, как чудесно! Это восхитительно.

(Мать листает страницы)

И Книга XII [«The Return to the Earth» – «Возвращение на Землю»]… Я не знаю. (Мать читает последние строки «Савитри»)

Night, splendid with the moon dreaming in heaven In silver peace, possessed her luminous reign. She brooded through her stillness on a thought Deep-guarded by her mystic folds of light, And in her bosom nursed a greater dawn. (XII.724) (Перевод)

Ночь, озаренная луной, спящей в небе, В серебряном покое правила своим светлым царством. Ее неподвижность несла в себе мысль, Тайно хранимую в складках ее мистического света, И вскармливала грудью величайшую зарю.

Это уже предвестие Супраментального. Но у меня такое впечатление, что он не закончил доработку текста. Когда я прочла это, я почувствовала, что это не окончательно — такое же ощущение, какое было у меня, когда я прочла последнюю главу Yoga of Self-Perfection [Йоги Само-Совершенства]. Он оставил ее незавершенной. Он так и сказал. Он сказал: «Нет, я больше не хочу спускаться на этот ментальный уровень.» Но тут… (ведь я этим не занималась, ты знаешь), вокруг него были Пурани, эта Чинмайи и… (как же его зовут?) Нирод — они просто вились вокруг него. Так что я не занималась «Савитри». Я прочла «Савитри» только два года тому назад, а раньше никогда не читала. И я так довольна! Потому что я прочла ее именно теперь, когда смогла понять — и еще я поняла, что никто из тех людей НИЧЕГО в ней не понял. Два открытия сразу.

(Молчание)

Посмотрим: открой наугад страницу, я хочу посмотреть, найдешь ли ты что-то интересное — сконцентрируйся на минуту и открой где попало, а я прочту тебе. Просто ткни пальцем… Тебе нужна указка? [Мать дает ученику нож для бумаги]

(ученик концентрируется и открывает)

О!

In the passion of its solitary dream It lay [the heart of the King] like a closed soundless oratory Where sleeps a consecrated argent floor Lit by a single and untrembling ray And an invisible Presence kneels in prayer…

(Перевод)

В страсти своего одинокого сна Оно [сердце Короля] лежало как тихая закрытая молельня Где дремлет священный серебряный пол Освещенный единым недрожащим лучом И незримое Присутствие склоняется в молитве…

Очень красиво! О! Очень хорошо… Я возьму чуть повыше:

In the luminous stillness of its mute appeal It looked up to the heights it could not see; It yearned from the longing depths it could not leave. In the centre of its vast and fateful trance Half way between his free and fallen selves, Interceding twixt God's day and the mortal night, Accepting worship as its single law, Accepting bliss as the sole cause of things, Refusing the austere joy which none can share, Refusing the calm that lives for calm alone, To her it turned for whom it willed to be. In the passion of its solitary dream It lay like a closed soundless oratory Where sleeps a consecrated argent floor Lit by a single and untrembling ray And an invisible Presence kneels in prayer. On some deep breast of liberating peace All else was satisfied with quietude; This only knew there was a truth beyond. All other parts were dumb in centred sleep Consenting to the slow deliberate Power Which tolerates the world's error and its grief, Consenting to the cosmic long delay, Timelessly waiting through the patient years Her coming they had asked for earth and men; This was the fiery point that called her now. Extinction could not quench that lonely fire; Its seeing filled the blank of mind and will; Thought dead, its changeless force abode and grew...

(Перевод)

В светлой неподвижности немого призыва Оно смотрело на высоты, которых не могло видеть; Оно тосковало в жаждущих глубинах, которые не могло покинуть. В центре своего огромного вещего оцепенения На полпути между своим свободным я и падшим я, Ступая между днем Бога и смертной ночью, Принимая поклонение как свой единственный закон, Принимая блаженство как единственную причину вещей, Отвергая суровую радость, которую никто не способен разделить, Отвергая покой, который существует лишь ради покоя, Оно обратилось к ней, ради которой оно хотело быть. В страсти своего одинокого сна Оно [сердце Короля] лежало как тихая закрытая молельня Где дремлет священный серебряный пол Освещенный единым недрожащим лучом И незримое Присутствие склоняется в молитве. На огромной груди освобожденного мира Все остальное пребывало в удовлетворенном покое; И только оно [сердце] знало, что за пределами этого есть истина. Все прочие области хранили молчание в глубоком сне Соглашаясь с медленной осмотрительной Силой Которая терпит заблуждения и печали мира, Соглашаясь на долгое космическое промедление, Бесконечно ожидая сквозь терпеливые годы Прихода Той, о ком молили для земли и людей; Такова была пламенная точка, призывавшая Ее. Небытие не могло загасить этого одинокого огня; Его видение заполняло пустоту ума и воли; Мысль умерла, его неизменная сила держалась и росла…

Дальше я не вижу… Но я знаю, о чем это: это когда Король осуществил свою последнюю сдачу вселенской Матери — он перечеркивает себя перед вселенской Матерью, и Она поручает ему миссию, которую он должен выполнить:

Its seeing filled the blank of mind and will; Thought dead, its changeless force abode and grew. Armed with the intuition of a bliss To which some moved tranquillity was the key, It persevered through life's huge emptiness Amid the blank denials of the world. It sent its voiceless prayer to the Unknown; It listened for the footsteps of its hopes Returning through the void immensities, It waited for the fiat of the Word That comes through the still self from the Supreme.